Брак рода человеческого

Брак рода человеческого

        70 лет назад советские газеты наперебой доказывали своим читателям, что евгеника — бесчеловечная фашистская выдумка. Критиковать евгенику очень легко, однако о выведении породистых людей теми же методами, какими селекционеры выводят собак или свиней, мечтали в свое время Платон, Томас Мор, Кампанелла. А в начале XXI века об улучшении человеческой природы заговорили уже в связи с успехами генной инженерии.
Увлечение биологов вопросами улучшения человеческой породы — евгеникой — относится к концу XIX века, но саму идею поставить рождение и зачатие детей под общественный контроль новой не назовешь. Еще Платон писал о том, как идеальному государству следует заниматься улучшением породы своих граждан. В придуманном им государстве рождение и воспитание детей происходит под общественным контролем. Правители следят за тем, чтобы лучшие мужчины брали в жены лучших женщин, а худшие — худших, причем детей первых следует воспитывать, а вторых — умерщвлять. "Лучшие мужчины,— писал Платон,— должны большей частью соединяться с лучшими женщинами, а худшие, напротив, с худшими... Потомство лучших мужчин и женщин следует воспитывать, а потомство худших — нет, раз наше стадо должно быть самым отборным. Но что это так делается, никто не должен знать, кроме самих правителей".
       Идеи использования методов селекции для улучшения человеческой породы высказываются и в европейских утопиях. Жители описанного Кампанеллой Города солнца "издеваются над тем, что мы, заботясь усердно об улучшении пород собак и лошадей, пренебрегаем в то же время породой человеческой". Поэтому в Городе солнца выбором партнеров занимались специальные чиновники. "Когда же все, и мужчины и женщины, на занятиях в палестре, по обычаю древних спартанцев, обнажаются, то начальники определяют, кто способен и кто вял к совокуплению и какие мужчины и женщины более подходят друг к другу; а затем, и лишь после тщательного омовения, они допускаются к половым сношениям каждую третью ночь. Женщины статные и красивые сочетаются только со статными и крепкими мужами; полные же — с худыми, а худые — с полными, дабы они хорошо и с пользою уравновешивали друг друга". Сами должностные лица в производстве потомства не участвуют, поскольку, по мнению Кампанеллы, интеллектуальная деятельность на самцов-производителей влияет плохо. Подбором подходящей пары деятельность специалистов по деторождению не ограничивается. Штат астрологов определяет правильное время совокупления, а беременные женщины проводят много времени в помещениях, где стоят скульптуры сильных и красивых людей, что должно оказать благотворное влияние на развитие плода.
       
Борьбой с национальным вырождением европейская общественность заинтересовалась лишь после появления дарвиновской теории эволюции и естественного отбора, выводы из которой заставляли серьезно задуматься. Ведь если причина эволюции — борьба за существование, в ходе которой слабые погибают и потомство производят лишь самые жизнеспособные, то развитие медицины, дающей слабым людям шанс выжить, наносит здоровью человечества огромный вред.
       Сам Дарвин селекцией человека не занимался, хотя и сетовал на то, что "человек исследует с щепетильной тщательностью признаки и родословную своих лошадей, рогатого скота и собак, прежде чем соединяет пары; но когда речь идет о собственном браке, он редко или никогда не заботится о чем-либо подобном". Но его племянник Фрэнсис Гальтон всерьез заинтересовался применением этих методов к людям. Основная идея Гальтона заключалась в том, чтобы "заменить естественный отбор другими процессами, которые являются более милосердными, хотя и не менее эффективными". Для этой цели Гальтон предложил создать коллегию специалистов, которая бы, пользуясь специальными методиками, производила оценку наследственных качеств каждого человека, а затем решала, пригоден данный индивид к размножению или нет. Не прошедший аттестацию человек находится на полном содержании общества при условии, что он не живет половой жизнью. Рождение генетически ущербными родителями ребенка рассматривается Гальтоном как евгеническое преступление даже в том случае, если ребенок вполне здоров.
       За теориями Гальтона стояли не умозрительные построения, а статистический анализ огромного числа родословных. Но популярность евгеники (так стали называть новое направление) объяснялась не качеством его работы и не достоинствами созданного для этого математического аппарата, а всеобщей модой на теорию Дарвина. В конце XIX века в дарвинизме видели ключ к решению всех проблем. О борьбе за существование и естественном отборе тогда писали не столько биологи, сколько публицисты. Особенно любили ссылаться на Дарвина тогда, когда оправдывали право сильных народов выживать за счет слабых.
       
Следующим шагом стала созданная швейцарско-немецким психиатром Альфредом Плетцем теория расовой гигиены. В 1895 году появилась его книга с красноречивым названием "Ценность нашей расы и защита слабых. Опыт расовой гигиены и ее отношение к гуманным идеалам, особенно к социализму". Плетц полагал, что решившая обзавестись потомством супружеская пара должна правильно питаться, заниматься физкультурой и соблюдать режим. Если же, несмотря на это, ребенок родится слабым, комиссия, присуждающая новорожденным право гражданства, примет решение его усыпить. "Родители,— писал Плетц,— воспитанные в строгом уважении к интересам расы, не слишком долго будут придаваться скорби, но радостно и со свежими силами предпримут вторую попытку, если комитет по воспроизводству позволит им это сделать после предыдущей неудачи". А чтобы родители соглашались умертвить своего ребенка, Плетц предлагал организовать воспитание чувства расового долга.
       Несмотря на очевидную антигуманность подобных проектов, в конце XIX — первой половине XX века евгенические теории пользовались огромной популярностью. Известно, что евгенические идеалы разделяли Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Уинстон Черчилль, Генри Форд, Теодор Рузвельт и другие знаменитости. В начале XX века евгенические общества существовали практически во всех цивилизованных странах.
       Эти общества были не только научными учреждениями, но и общественными организациями, пытавшимися воздействовать на правительства своих стран. Предлагалось "подвергать сегрегации" (то есть, попросту говоря, помещать в мужские и женские концлагеря) слабоумных, эпилептиков, пьяниц и преступников-рецидивистов. А тех "генетически опасных" граждан, которые не захотят лишаться свободы, следует стерилизовать. Английское евгеническое общество предлагало воздействовать на производителей потомства не только скальпелем, но и рублем, точнее, фунтом стерлингов. Ценные производители должны освобождаться от налогов, получать пособия на детей и прибавки к жалованью. Рекомендовалось не выпускать ценных в генетическом отношении англичан на ПМЖ за рубеж.
       Некоторые государства прислушались к мнению борцов за расовую гигиену. В 1907-1920 годах законы, согласно которым слабоумные, идиоты и лица, покушавшиеся на изнасилование, подлежали стерилизации, действовали более чем в 15 американских штатах. За это время было совершено 3233 принудительные стерилизации.
       
Европа от американцев не отставала. В 1921 году в Швеции был создан первый в мире государственный Институт расовой биологии. "Задача расовой гигиены,— говорилось в программе этого института,— состоит в защите народов от их опаснейших внутренних врагов, которые стремятся их совершенно погубить. Благодаря этому никакие жертвы, ведущие к данной цели, не могут быть признаны слишком большими, тем более что средства, затраченные на усиление конституционной силы народа, его расово-биологической ценности, конечно, в недалеком будущем вернутся обратно с громадными процентами".
       Создав институт и начав финансировать евгенические исследования (в 1922 году Швеция выделила на работы по евгенике 60 тыс. крон), правительство ждало от ученых практических рекомендаций. В 1922 году шведский рейхстаг принял программу стерилизации неполноценных. В разработанной институтом докладной записке говорилось: "Мы считаем себя вправе ограничивать свободу неполноценных запрещением браков. Но самый легкий и самый верный способ предотвращения размножения таких особей — оперативная стерилизация, мера, которая во многих случаях может быть признана менее противоречащей личным интересам соответствующих особей, чем запрещение браков и многолетнее заключение". Правда, к практическим мероприятиям шведы перешли далеко не сразу, и в окончательном виде закон о стерилизации был принят лишь в 1935 году. Шведские законодатели исходили из того, что поскольку государство инвестирует значительные средства в уход за детьми, оно имеет право контролировать интимную жизнь шведской семьи. При этом закон хоть и запрещал принудительные стерилизации, но оставлял возможности для косвенного давления. Так, например, умственно отсталого ребенка могли подвергнуть принудительной госпитализации и отпустить его домой лишь при условии, что семья согласится на проведение операции. Находящегося в больнице взрослого следовало заранее поставить в известность о намечаемой стерилизации, а в случае отказа все равно начать подготовку к операции и говорить о ней с пациентом как о решенном деле. В большинстве случаев нервы у пациента не выдерживали, и он соглашался. Таких операций в Швеции проводилось не так уж мало — только в 1942 году стерилизации подверглось более 1 тыс. человек.
       Если в Германии евгенические эксперименты прекратились сразу после окончания войны, то в Швеции и других скандинавских странах программы стерилизации неполноценных действовали до недавнего времени. Лишь в 1950-х количество стерилизаций несколько снизилось, а соответствующие изменения в законодательстве были произведены в 1970-х. Шведский Институт расовой биологии был закрыт только в 1976 году.
       
Наиболее последовательно евгенический эксперимент проводился в Германии. В 1933 году рейхстаг принял закон, запрещающий иметь потомство людям, страдающим некоторыми болезнями. Под действие этого закона попали слабоумные от рождения, шизофреники, эпилептики, слепые и глухие от рождения и уроды. Иногда стерилизовали и алкоголиков. Решения о необходимости стерилизации принимали суды общественного здоровья на основании заявлений частных лиц и врачей.
       Принятием этого закона дело не ограничилось. В 1939 году супружеская пара из Лейпцига обратилась к властям с просьбой умертвить их ущербного ребенка. Ссылаясь на этот случай, власти создали государственную комиссию по наследственным болезням, которая решала, имеет ли больной ребенок право остаться в живых. В ходе проведения этой акции было уничтожено 5 тыс. детей, а вскоре приступили к уничтожению неполноценных взрослых. Правда, законодательно эту акцию так и не оформили, а в 1942 году под давлением врачей и религиозных организаций умерщвление неполноценных прекратили. Однако кормить уродов государство не собиралось, поэтому 120 тыс. признанных неполноценными погибли от голода.
       Результатом проведенных в Германии опытов селекции человека стала стерилизация 300-400 тыс. человек. А еще 120 тыс. больных людей было расстреляно или погибло в газовых камерах. К числу жертв этого эксперимента следует добавить тех, у кого в графе "диагноз" значилось "еврей" или "цыган". "Священное право человека, являющееся одновременно его священной обязанностью,— писал Гитлер,— это сохранение чистоты крови для того, чтобы создание лучшего человека сделало возможным благородное развитие этого существа".
       
До России споры о евгенике докатились поздно. Еще в 1908 году один из депутатов Государственной думы развлекал своих коллег таким рассказом о принятых в США евгенических программах: "Какой-то американский теоретик предложил кастрировать преступников по так называемым чувственным преступлениям. Это предложение единственное и было встречено в Америке всеобщим хохотом... О практическом применении этой меры не может быть и речи". Конечно же, среди российских биологов были ученые, серьезно интересовавшиеся вопросами евгеники, но широкая публика об этом ничего не знала.
       Евгеника начала развиваться в России лишь после революции и гражданской войны. Связано это было главным образом с тем, что основным защитником евгенических идей стал профессор Николай Кольцов, известный не только своими работами по биологии, но и участием в революционном движении. Обстановка в послереволюционной России способствовала евгеническим исследованиям. Война, разруха и голод давали возможность наблюдать за тем, как влияют экстремальные условия, а значит, и более жесткий естественный отбор на здоровье нации.
       Между тем русские евгенисты явно не стремились к тому, чтобы превратить евгенику в придворную науку. Они прекрасно понимали, что опирающиеся на социальные лозунги большевики никогда не признают идейно близкой теорию, допускающую всеобщее неравенство и не считающую злом высокую детскую смертность. "Высокая детская смертность,— писал в 1920-х годах 'Русский евгенический журнал',— столь характерная для русского бескультурья, является предметом зависти для многих иностранных евгенистов, так как она поддерживает известный уровень врожденных физических свойств".
       Но самым ужасным было то, что евгенические теории, не видя особого зла в войнах, считали наибольшим злом для здоровья нации социальные революции. "При междоусобных войнах,— писал Кольцов,— пули обладают силой выбора: каждая сторона с особым ожесточением истребляет наиболее выдающихся из своих противников, между тем как широкие массы, обычно не примыкающие ни к той, ни к другой стороне, остаются вдали от убийственной борьбы... После революции, в особенности длительной, раса беднеет активными элементами, и это обеднение особенно гибельно для расы потому, что большинство революционных деятелей погибает в молодом возрасте, не оставляя потомства, вследствие чего и следующее поколение оказывается состоящим в громадном проценте из инертных людей". Да и результаты революций, проходящих, как правило, под лозунгами борьбы за равноправие, гуманизм и милосердие, евгенистов совсем не устраивали, поскольку равноправие вело, по их мнению, к вырождению человечества.
       
Особенность русского евгенического движения заключалась в том, что для основных его участников это было скорее хобби, чем дело жизни. Например, Н. К. Кольцов известен как основоположник экспериментальной биологии и генетик. В отличие от своих западных коллег российские евгенисты призывали не к стерилизации или уничтожению неполноценных сограждан (в условиях революции и гражданской войны больные умирали и без посторонней помощи), а к организации детских медицинских учреждений (к этому призывали и их западные коллеги) и сохранению наиболее талантливой и активной части населения страны. Кольцов и его коллеги считали уничтожение представителей привилегированных сословий преступлением против генофонда нации. "Русский евгенический журнал" напечатал десятки родословных выдающихся людей, показывавших, что талант и работоспособность передаются по наследству. В журнале были напечатаны родословные Толстых, Аксаковых, Муравьевых, семей декабристов, а также академика К.-Э. Бэра, С. Ю. Витте, Ч. Дарвина, Ф. Гальтона, Пушкина, Чаадаева, Самарина, Герцена, Кропоткина и князя С. Н. Трубецкого. В 1928 году "Русский евгенический журнал" поместил статью, посвященную "размножаемости московской интеллигенции". Исследование показало, что среди московской интеллигенции преобладают семьи бездетные или с небольшим числом детей. "Большинство семей обречено на вымирание в более или менее близком будущем. По отношению к ним, стало быть, вопрос о передаче наследственных задатков совершенно отпадает. Вместе с обреченными на вымирание семьями обречены на бесследное исчезновение и накопленные в них наследственные задатки". Основную задачу автор формулирует как предотвращение "дальнейшего вымирания культурных работников".
       Однако никакой возможности повлиять на официальное отношение к "бывшим" у ученых не было. В 1925 году Кольцов с тоской писал о том, как он листал анкеты абитуриентов, которых не взяли на биологический факультет из-за происхождения: "Это по большей части дети интеллигентов и служащих, для которых при приеме установлена низкая процентная норма (как в царских университетах для евреев)".
       
Вытесняя из общественной жизни представителей старой элиты, советское правительство всячески поддерживало выдвиженцев, то есть людей, которые достигли всего самостоятельно. Родословные таких людей противоречили построениям российских евгенистов. В этой связи Н. К. Кольцов предпринял специальное исследование биографий деятелей культуры пролетарского происхождения, посвятив им статью "Родословные наших выдвиженцев". К числу выдвиженцев Кольцов относил Максима Горького, Федора Шаляпина, Леонида Леонова и еще нескольких писателей, актеров и ученых. Поскольку для представителей недворянских родов проследить родословную практически невозможно, Кольцову приходилось опираться на их собственные воспоминания и литературные произведения. После довольно долгого анализа характеров деда и бабушки Горького (вся информация заимствуется из "Детства") Кольцов приходит к такому глубокомысленному выводу: "Главные черты психики М. Горького мы находим у его предков, таких же выдвиженцев, как и он сам. Он родился одаренный великими способностями. В данном случае у нас нет никаких оснований говорить о мутационном возникновении у него тех или иных генов, которые мы вынуждены допускать, когда наблюдаем внезапное возникновение гена белых глаз у дрозофилы в культуре, размножавшейся путем скрещивания исключительно красноглазых братьев и сестер в течение длинного ряда поколений. М. Горький — счастливая комбинация генов, рассыпанных у его предков". Несерьезность подобных исследований, основанных лишь на воспоминаниях самого Горького, бросается в глаза. При этом об остальных выдвиженцах Кольцов знал еще меньше.
       Одной из причин появления гениев в народной среде Кольцов считал то, что среди крестьян много незаконнорожденных детей аристократов, потомков солдат наполеоновской армии и прочих ценных производителей. "Обособление так называемых высших классов — аристократии, духовенства, буржуазии и городской интеллигенции — путем отбора из общей, главным образом крестьянской и рабочей, массы населения,— писал в 1926 году 'Русский евгенический журнал',— у нас началось лишь в очень недавнее (по биологическому летоисчислению) время. Биологически эти 'высшие' классы были обособлены от крестьянской массы далеко не полно, и благодаря смешанным бракам (по большей части, конечно, юридически незаконным) гены-усилители мозгового центра речи и высших способностей логического мышления непрерывно вливались обратно в породившую их крестьянскую массу. Вероятно, немало незаконнорожденных детей оставили А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, А. Герцен и Л. Н. Толстой во времена их бурной молодости, когда они, по выражению А. С. Пушкина, 'приносили жертву Бахусу и Венере, волочась за хорошенькими актрисами и субретками' и, конечно, также за крестьянскими красавицами... Много влилось в русское крестьянство и инородческой крови, например, в 1812 году, когда пленные французы с их высокоразвитыми центрами речи распространились по всей России, доходили даже до Балахны, родины деда и бабки Горького".
       
Группа ученых, которая, ссылаясь на данные биологии, пыталась воспрепятствовать уничтожению интеллигенции, исследовала родословные классово чуждых деятелей и печатала подробные отчеты о евгенической жизни в Европе и США, не могла не привлечь внимания компетентных органов. Советское евгеническое движение существовало лишь до тех пор, пока до него не дошли руки. После того как в гитлеровской Германии стали активно реализовываться программы расовой гигиены, официальное существование евгеники в СССР сделалось невозможным. Быстро сориентировавшись, Н. К. Кольцов прекратил издание журнала и закрыл евгенический отдел в Институте экспериментальной биологии. Однако избежать преследований не удалось. Евгеника была теснейшим образом связана с генетикой, и любые нападки на эту науку было проще всего начинать с евгеники. В середине 1930-х периодические издания начали настоящую травлю уже не существующей в СССР евгеники. Своего пика газетная кампания достигла в 1936 году. Именно тогда журнал "Социалистическая реконструкция сельского хозяйства" назвал Кольцова не пособником, а идеологом германского фашизма. Авторы статьи утверждали, что взгляды Кольцова "ничем не отличаются от стержневой части фашистской программы, и возникает справедливый вопрос, не положены ли в основы программы фашистов эти 'научные труды' акад. Кольцова". Целью этих публикаций была подготовка к намеченной на декабрь сессии ВАСХНИЛ, во время которой рвущийся к власти Т. Д. Лысенко планировал покончить с генетикой. Окончательно разгромить генетику в 1936 году не удалось, но про евгенику после этого уже предпочитали не вспоминать. Но и ее отечественного основоположника в покое не оставляли. Затравленный лысенковцами Кольцов умер в 1940 году.
       В послесталинское время евгенику не реабилитировали, по всей видимости, потому, что это никому не было нужно. Да и защитникам генетики было очень удобно строить свои рассуждения, исходя из того, что генетика — эта серьезная наука, а евгеника — выдумки мирового империализма. Не жаловали евгенику и за пределами СССР: слишком свежо было воспоминание о гитлеровских методах расовой гигиены. И лишь в самые последние годы в связи с дискуссиями о генной инженерии и клонировании старые евгенические дискуссии вновь обрели актуальность. Новые возможности улучшения человеческой природы оказались куда более мощными, чем те, которые были известны основателям евгеники. При этом очевидно, что если когда-нибудь удастся создать идеальное человечество, о чем мечтают все селекционеры человеческого стада, это будет для человека как биологического вида куда большей трагедией, чем газовые камеры нацистов. Ведь любой идеал исторически обусловлен (одной эпохе нужны солдаты, другой — строители, третьей — бизнесмены), и его реализация лишь законсервирует представления определенной эпохи о том, каким должен быть человек.
       О принципиальной невозможности улучшить собственную породу в свое время очень точно выразился генетик Н. В. Тимофеев-Ресовский: "Свиновод совершенно знает, чего он хочет от своих свиней и в каком направлении ему хочется улучшить свое свинство. Это же знает и скотовод о своем рогатом скоте. А скажите, пожалуйста, кто знает, как нужно и в каком направлении улучшать человечество? Нет таких людей... Свиньи не могут улучшать свою породу. Каждая свинья думает, что она лучшая свинья. Это же наблюдается часто и в пределах человечества".
АЛЕКСАНДР МАЛАХОВ