 |
Встреча глав МИД "шестерки" в Нью-Йорке — это продолжение переговоров, состоявшихся на прошлой неделе в Париже. Именно в Париже США и Великобритания впервые вынесли на обсуждение Совбеза жесткий вариант резолюции, который содержит ссылку на главу 7 устава ООН, предусматривающую решительные санкции вплоть до применения силы. Однако Россия и Китай выступили против санкций. "Мы готовы поддержать резолюцию, если будут приняты поправки, но мы против санкций",— заявил агентству France Press посол России в ООН Виталий Чуркин.
Иранцы были абсолютно уверены в поддержке России и Китая еще накануне встречи "шестерки". В интервью иранской газете "Кейхан" глава МИД Ирана Манучер Моттаки заявил: "Дело в том, что эти две страны официально сообщили нам о своем несогласии с санкциями и военными нападениями. При нынешних обстоятельствах лично я не верю, что санкции или что-нибудь такое будет стоять на повестке дня СБ ООН". Это заявление возмутило Белый дом, который пытался создать хотя бы видимость сплоченности "шестерки" в решении иранской проблемы. Постоянный представитель США в ООН Джон Болтон заявил, что Вашингтон не возражает, если Россия и Китай воздержатся при голосовании в Совбезе по резолюции, включающей санкции против Ирана. Но если Россия или Китай воспользуется правом вето, США будут готовы действовать при поддержке союзников и без всякого решения Совбеза.
Американцы и иранцы продолжают информационную войну. Пентагон разрабатывает планы точечных ударов по иранским ядерным объектам и вовсю создает антииранскую коалицию. В ответ Иран проводит крупнейшие в своей истории военно-морские учения, заявляет о подготовке отрядов смертников для совершения терактов в Европе и США и намекает на возможность затопить танкер в Ормузском проливе, что прекратит поставки нефти из Ирака, Кувейта, Бахрейна и Катара. "Если США пойдут на подлость и совершат нападение на Исламскую Республику, то Израиль будет первой целью Ирана",— говорит контр-адмирал иранского флота Мохаммад Дехкани. А иранские физики-ядерщики рапортуют, что им удалось обогатить уран до 4,8%.
В этой ситуации поддержку Ирану оказывают только Россия и Китай. Однако Китай вряд ли в одиночку наложит вето на резолюцию СБ ООН, предусматривающую введение санкций против Ирана. Свидетельством того, что китайцы готовы если не поддержать, то по крайней мере смириться с санкциями, стала недавняя поездка Ху Цзиньтао в страны--поставщики нефти — Нигерию и Саудовскую Аравию.
А что же Россия? Чтобы выяснить, может ли Россия при определенных условиях пересмотреть свою позицию, корреспондент "Власти" встретился с председателем комитета Госдумы по международным делам Константином Косачевым.
"Иран хочет этого конфликта"
— Почему Россия и Китай не хотят поддержать санкции против Ирана?
— Логика устава ООН предусматривает три стадии действий ООН в таких случаях: рекомендации, экономические и политические санкции и применение силы. Сейчас мы находимся где-то в ситуации, когда рекомендации, изложенные в свое время в заявлении (СБ ООН.— "Власть"), не были выполнены. Иран их проигнорировал. И мы обсуждаем, что нам делать. Позиция США — со ссылкой на главу 7 предложить некую перспективу, включающую в себя возможное применение военной силы, если Иран не будет сговорчив. Наша позиция заключается в том, что угрозами мы лишь вытолкнем Иран из режима сотрудничества с нами. Иран закроется. Есть даже ощущение, что Иран хочет этого конфликта, он хочет его спровоцировать, чтобы ему позволили поступать так, как он считает нужным. Сейчас Иран связан обязательствами по договору о нераспространении ядерного оружия. Мы можем ему верить или не верить. Но Иран раз за разом говорит, что он не намерен нарушать договор, что он не собирается реализовывать свою военную программу. Все это имеет смысл только до тех пор, пока Иран остается в режиме договора. Вот если мы из режима договора Иран вытолкнем, мы сделаем ему колоссальный подарок: ему не надо будет ни перед кем ни в чем оправдываться, он будет волен делать все что хочет — обогащать уран до любого уровня, заниматься военными программами.
— А разве Иран уже не обманул ожидания? Сначала он в одностороннем порядке вышел из парижских соглашений, теперь специалисты МАГАТЭ не получают полной информации о его ядерной программе.
— Принципиальнейший момент заключается в том, что ни одна из инспекций МАГАТЭ (а они проводятся регулярно) не подтвердила, что Иран нарушил что бы то ни было. Все, что говорят инспекторы,— это что иранские действия не на сто процентов прозрачны, что есть дополнительные вопросы. До тех пор пока эти вопросы не будут сняты, мы не сможем констатировать, что все чисто. Но они не говорят, что что-то грязно. У них есть вопросы, и они хотят получить на них ответы. А Иран не всегда дает ответы. Но еще ни разу инспекторы МАГАТЭ не зафиксировали, что Иран хоть в чем-то нарушил свои обязательства по договору о нераспространении. Это принципиальная разница.
— То есть вы признаете, что Иран что-то может утаивать от мирового сообщества?
— Не совсем так. Есть разрешенная деятельность по договору. В какой-то момент государство должно остановиться, потому что за этим пределом теоретически начинается военная составляющая. Так вот, по оценкам экспертов, от того момента, где проходит эта красная черта, до того момента, когда государство может реально создать атомную бомбу, промежуток где-то от полугода до года. Не более. Иран пока не подошел к этой черте. Но если государство, подойдя к этой черте, говорит: спасибо, до свидания, мы больше в вас не нуждаемся,— у международного сообщества практически не остается времени, чтобы предотвратить появление у этого государства ядерного оружия. В этом изъян договора о нераспространении ядерного оружия. Потому что, когда он прописывался, была наивная вера в то, что любое государство, которое декларирует свои обязательства на политическом уровне, будет эти обязательства безусловно соблюдать. И вот первый опыт Северной Кореи и теперь, возможно, Ирана говорит, что это не так. Государство может произвести серию действий в рамках договора, а потом просто из него выйти. Как действовать в этой ситуации, договор, к сожалению, не говорит.
— Потому-то на Западе, в частности в США, и возникла идея применения санкций против такой непрозрачной, неподконтрольной страны. А Россия не видит угрозы в иранской ядерной программе?
— Россия, как и другие государства, замешанные в этот конфликт, не заинтересована в том, чтобы Иран имел ядерное оружие. Мы здесь абсолютно совпадаем. Это первое. Второе. Как и другие государства, мы не имеем полного доверия к иранской ядерной программе. Мы не защищаем Иран. Многие действия Ирана нас озадачивают и создают дополнительные проблемы. Сейчас дилемма связана с тем, как нам поступить с этим фактором недоверия, который, очевидно, сложился. Либо, отталкиваясь от того, что мы не доверяем, уже сейчас начинать что-то предпринимать в отношении Ирана, либо пытаться это недоверие вновь вернуть в плоскость доверия. Это развилка. Чем отличаются позиции США и Китая? У Китая огромные экономические интересы в Иране. Почти вся нефть, которую получает Китай,— с Ближнего Востока, большая ее часть — из Ирана. И поэтому для Китая любые экономические санкции — это совершенно конкретные последствия для китайских экономических интересов. Для США, которые уже с момента исламской революции 1979 года не имеют никаких торгово-экономических отношений с Ираном и, соответственно, никаких экономических интересов в Иране, санкции не означают ничего. Вот почему они так легко с этим играют. Их товарооборот с Ираном — ноль целых ноль десятых.
— А для России какова цена вопроса об экономических санкциях?
— Пожалуйста. Наш товарооборот — $2 млрд. У нас есть конкретные договоренности на будущее о разработке ряда перспективных иранских месторождений нефти и газа. У нас есть теоретическая договоренность об участии в строительстве газопровода из Ирана через территорию Пакистана в Индию — это огромный проект для "Газпрома". У нас есть уже согласованный — в том числе с ЕС — так называемый транспортный коридор "Север--Юг", который предусматривает задействование территории России и Ирана через Каспий и далее. Этот коридор может сложиться только с участием Ирана. Если он складывается, то грузопотоки пойдут через территорию России, если нет, то все развалится. К тому же у нас есть общее Каспийское море — делимитация, эксплуатация, рыбные ресурсы, осетр и так далее. Я не говорю об атомной энергетике. Потому что Бушер — это только первый атомный блок, но есть теоретическая возможность получить заказ на строительство как минимум еще десятка таких блоков.
— А какова стоимость одного блока?
-- Цена Бушера где-то от $800 млн до $1 млрд.
"Я чувствую, что Россию эксплуатируют и используют"
— А вам не кажется, что иранцы просто используют Россию и Китай, чтобы выиграть время?
— Да, такое впечатление действительно складывается. Иран совершенно точно придерживается тактики выиграть время. Иранцы проявляют себя сейчас как очень искусные переговорщики. В этой войне нервов они постоянно находят какие-то контраргументы, отвечают угрозой на угрозу. И чем дольше эта ситуация продолжается, тем четче Иран понимает пределы возможного, тем очевиднее для Ирана та красная черта, за которой начинаются неприятные для него вещи. И вся эта ситуация вокруг известного российского предложения о совместном обогащении урана сейчас представляется очевидной игрой и попыткой затянуть время со стороны Ирана. И мне это очень прискорбно. Я чувствую, что Россию эксплуатируют и используют.
— США заявили, что красной чертой, после которой против Ирана будут применены санкции, станет открытие завода в Натанзе. А где проходит черта, после которой Россия перестанет иметь дело с Ираном?
— Для нас красная черта — это констатация инспекторами МАГАТЭ, что Иран вышел за границы своих обязательств и осуществляет деятельность, несовместимую с договором о нераспространении. Поэтому для нас крайне важно сохранить Иран в режиме договора. Чтобы там работали инспекторы и чтобы оценки давались на экспертном, а не на политическом уровне. Что бывает, когда оценки даются на политическом уровне, мы видели на примере Ирака. Все были убеждены, что там было ядерное оружие, что Хусейн поддерживает "Аль-Каиду" и так далее. А эксперты не могли работать в Ираке, они не знали, что происходило в Ираке, как не знают, что сейчас происходит в Северной Корее. Так вот, тактика США, которые ничего не теряют после введения санкций в Иране, заключается в том, чтобы вытолкнуть Иран за границы сотрудничества с МАГАТЭ и тем самым избавиться от принятия во внимание экспертных оценок. Тогда вновь наступит время политических оценок. Мы не знаем, что происходит в Иране, а значит, по определению там происходит что-то страшное. А значит, мы должны немедленно вмешаться. Вот ситуация, комфортная для США. Ситуация, комфортная для нас,— это ссылки на инспекторов МАГАТЭ. До тех пор пока МАГАТЭ работает в Иране, нам достаточно комфортно опираться на их оценки, а не занимать какую-то политическую позицию.
— Значит, именно выход Ирана из МАГАТЭ положит конец терпению России, после чего она перестанет возражать против санкций? Ведь только в этом случае инспекторы МАГАТЭ не смогут следить, производят ли иранцы ядерное оружие.
— Нет. Это не будет красной чертой. Как это ни парадоксально, но выход Ирана из МАГАТЭ — это та ситуация, к которой сейчас стремятся и США, и Иран. Для нас это наименее благоприятная ситуация, потому что тогда мы оказываемся в заложниках у той политической риторики, которая последует со стороны США и Ирана. Мы хотим предотвратить эту ситуацию, поэтому и работаем так тщательно над формулировками будущей резолюции Совбеза. Если же Иран сам выйдет из режима договора и из МАГАТЭ, он покажет, что и санкции ему не страшны. Ничто, кроме военной силы, не будет эффективным методом воздействия на Иран. А применение военной силы мне представляется совершенно неперспективным. Мы не сможем с помощью точечных или ковровых бомбардировок гарантировать, что Иран откажется от ядерной программы. Если это произойдет, я даже не знаю, что в этой ситуации останется делать международному сообществу. Это будет очередной глупостью, спровоцированной американскими и иранскими руководителями. Но это будет та глупость, которая поставит в тяжелейшее положение все государства, включая Россию.
— И все же если вооруженный конфликт произойдет, чем это обернется для России?
— Фактически рухнет договор о нераспространении. До сих пор его смысл заключался в том, что государства, отказывающиеся от военной деятельности, получали право на гражданскую атомную энергетику. Сейчас, если все пойдет по наихудшему сценарию, Ирану будет отказано в праве на развитие гражданской атомной энергетики, разрешенной договором, и договор прикажет долго жить. И для тех государств, которые не имеют никаких планов по созданию собственного ядерного оружия, опыт Ирана станет мощным, хотя и ложным, сигналом, что надо побыстрее создавать ядерное оружие, чтобы не оказаться в ситуации сначала Ирака, а потом и Ирана. Это будет иметь для мира катастрофические последствия. Что касается России, то каких-то прямых последствий войны в Иране, наверное, не будет, как их не было в случае с Ираком. Но дестабилизация нефтяного рынка, которая начнется в результате такой войны, будет трясти весь мир, в том числе и Россию. Потому что цены на нефть не будут стабильно высокими. Они будут скакать, и Россия от этого проиграет, а не выиграет.
— Сейчас в Иране работает около 3000 российских специалистов. Что будет с ними в случае войны? Уже продуман план их эвакуации?
— Наверное, в каких-то теоретических инструкциях он должен быть. Я даже уверен, что он есть. Но в практическом плане он не рассматривается по той причине, что у нас есть прямой диалог со всеми руководителями заинтересованных государств. Этот диалог нас убеждает в том, что возможность применения военной силы против Ирана не рассматривает всерьез никто, включая США.
НАРГИЗ АСАДОВА
"И другие операции воздушных, морских или сухопутных сил"
 Статья 39 Совет Безопасности определяет существование любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии и делает рекомендации или решает о том, какие меры следует предпринять в соответствии со статьями 41 и 42 для поддержания или восстановления международного мира и безопасности. Статья 40 Чтобы предотвратить ухудшение ситуации, Совет Безопасности уполномочивается, прежде чем сделать рекомендации или решить о принятии мер, предусмотренных статьей 39, потребовать от заинтересованных сторон выполнения тех временных мер, которые он найдет необходимыми или желательными. Такие временные меры не должны наносить ущерба правам, притязаниям или положению заинтересованных сторон. Совет Безопасности должным образом учитывает невыполнение этих временных мер. Статья 41 Совет Безопасности уполномочивается решать, какие меры, не связанные с использованием вооруженных сил, должны применяться для осуществления его решений, и он может потребовать от Членов Организации применения этих мер. Эти меры могут включать полный или частичный перерыв экономических отношений, железнодорожных, морских, воздушных, почтовых, телеграфных, радио или других средств сообщения, а также разрыв дипломатических отношений. Статья 42 Если Совет Безопасности сочтет, что меры, предусмотренные в статье 41, могут оказаться недостаточными или уже оказались недостаточными, он уполномочивается предпринимать такие действия воздушными, морскими или сухопутными силами, какие окажутся необходимыми для поддержания или восстановления международного мира и безопасности. Такие действия могут включать демонстрации, блокаду и другие операции воздушных, морских или сухопутных сил Членов Организации. *Текст с официального сайта ООН (www.un.org/russian) приводится с сохранением его грамматических и стилистических особенностей. |