1917–1922:

Смертная казнь как орудие Гражданской войны

Сохранить или отменить смертную казнь? Этот вопрос волнует российское общество в начале XX века. Революция 1905 года, всплеск политического терроризма, волнения в деревнях, стачки на предприятиях и железных дорогах вызвали реакцию правительства Российской империи — новости о расстрелах и повешениях становятся регулярными. Активное применение государством смертной казни повлекло за собой протест и негодование многих ученых и общественных деятелей.

В 1908 году взволнованный очередной новостью о повешении крестьян Лев Толстой садится за написание очень личного и эмоционального текста, который получил название «Не могу молчать» и стал манифестом о недопустимости смертной казни как акта убийства человека человеком.

Павел Степанов

Павел Степанов.
Приговорен в 18 лет

Преподаватель в школе. Приговорен к казни как брат белогвардейца. От смерти в 1920 году Павла спас случай — приговор выпал на короткий период, когда казнь отменили. Погиб от голода в блокаду Ленинграда.

Ян Рачинский
Лев толстой

Лев Толстой

«Опомнитесь, одумайтесь, поймите, что вы делаете. Вспомните, кто вы.

Ведь вы, прежде чем быть палачами, генералами, прокурорами, судьями, премьерами, царями, прежде всего вы люди... Неужели вам не видно в ваши светлые минуты, что ваше призвание в жизни не может быть в том, чтобы мучить, убивать людей, самим дрожать от страха быть убитыми и лгать перед собою, перед людьми и перед богом, уверяя себя и людей, что, принимая участие в этих делах, вы делаете важное, великое дело для блага миллионов? Неужели вы сами не знаете — когда не опьянены обстановкой, лестью и привычными софизмами,— что все это — слова, придуманные только для того, чтобы, делая самые дурные дела, можно было бы считать себя хорошим человеком? Вы не можете не знать того, что у вас, так же как у каждого из нас, есть только одно настоящее дело, включающее в себя все остальные дела,— то, чтобы прожить этот короткий промежуток данного нам времени в согласии с той волей, которая послала нас в этот мир, и в согласии с ней уйти из него. Воля же эта хочет только одного: любви людей к людям».

Фрагмент из статьи «Не могу молчать». 31 мая 1908 года, Ясная Поляна

До 1905 года смертная казнь в России применялась нечасто. За 80 лет (с 1825 по 1905 год) государство приговорило к смерти 1397 человек, из них казнены 894 (по данным авторов сборника «Против смертной казни» 1907 года). С 1905 по 1909 год, всего за четыре года подавления революционных настроений, были казнены больше 2,3 тыс. человек.

Из-за цензуры эта статья не была опубликована в императорской России полностью. Однако отдельные фрагменты манифеста Толстого распространили десятки газет.  (Фрагменты статьи были напечатаны 4 июля 1908 года в нескольких изданиях, в том числе в газетах «Русские ведомости», «Слово», «Речь», «Современное слово». Все издания, напечатавшие их, были оштрафованы. Полностью текст «Не могу молчать» вышел в России только через десять лет, в 1917 году, под редакцией Всеволода Срезневского в издании Толстовского музея в Петрограде)   Этого оказалось достаточно, чтобы слова всемирно известного писателя, адресованные представителям российской власти, вызвали большой резонанс.

В годы борьбы царского правительства с революционными настроениями вместе с Толстым за полную отмену высшей меры наказания открыто высказывались многие его современники. Государственная дума дважды обсуждала проект закона об отмене смертной казни  (Проект этого закона был принят 19 июня 1906 года первой Государственной думой, позднее — второй Государственной думой. Однако в обоих случаях Госсовет его не утвердил)  , публицисты, писатели, юристы, философы, историки приводили доводы о несовместимости этого наказания с принципами цивилизованного и гуманного государства. В начале ХХ века в России выходит множество исследований, эссе, статей, сборников, посвященных проблеме смертных приговоров.

Неудивительно, что после Февральской революции 1917 года отмена смертной казни стала одной из первых демократических инициатив нового правительства. Возглавивший центральное тюремное ведомство ученый-правовед Александр Жижиленко считал, что главная задача государства не наказание, а перевоспитание совершившего преступление человека.

Впервые в истории России смертная казнь была отменена на заседании Временного правительства 12 марта 1917 года.

Еще через пять дней, 17 марта, Временное правительство принимает решение помиловать приговоренных к казни уголовных преступников, заменив им наказание 15 годами каторжных работ  (Эта мера была принята постановлением «Об облегчении участи лиц, совершивших уголовные преступления»)  .

Александр Керенский и члены Временного правительства перед Государственным совещанием. Москва, августа 1917 года.
Фото: Российское историческое общество

«Временное правительство постановило:

1. Смертную казнь отменить.

2. Во всех случаях, в которых действующими гражданскими, военными и военно-морскими уголовными законами установлена в качестве наказания за преступные деяния смертная казнь, таковую заменить каторгою срочною или бессрочною.

3. Действие сего постановления распространяется также на неприведенные в исполнение судебные приговоры, постановленные до сего обнародования.

Подписали: министр-председатель кн. Львов, П. Милюков, А. Шингарев, Н. Некрасов, А. Коновалов, А. Мануйлов, В. Львов, М. Терещенко, И. Годнев, А. Гучков и министр юстиции А. Керенский. Управляющий делами Временного правительства Влад. Набоков»

О том, насколько популярна была отмена смертной казни среди населения в 1917 году, можно судить по демонстрациям в поддержку австрийского социалиста-революционера Фридриха Адлера. В 1916 году Адлер застрелил министра-президента Австрии графа Карла фон Штюргка. В мае 1917 года суд в Вене вынес ему смертный приговор. Социалистические партии России использовали это решение суда, чтобы провести митинги против смертной казни и против войны, в которой Россия участвовала с 1914 года. На улицы вышли тысячи людей. Например, в Томске на демонстрацию под лозунгами: «Долой смертную казнь», «Привет тов. Адлеру», «Война — войне», «Да здравствует мир без аннексий и контрибуций», «Мир хижинам — война дворцам» — вышли 8 тыс. человек. А местное народное собрание не без гордости за передовое решение Временного правительства об отмене смертной казни в России распространило в прессе следующее сообщение: «Томский губернский исполнительный Комитет протестует с глубоким негодованием против акта смертной казни, позорящего все человечество и отвергнутого Российским Временным Правительством»  (Позже суд заменил Адлеру смертный приговор на 18 лет заключения)  .

Манифестация против казни Фридриха Адлера. Москва, 1917

Впрочем, жизнь без смертной казни в стране продлилась недолго. Всего четыре месяца. Чтобы держать под контролем ситуацию на фронте, 12 июля Временное правительство приняло постановление о восстановлении смертной казни в годы войны для военнослужащих и для шпионов. Казнь могла назначаться военно-революционными судами «за некоторые тягчайшие преступления», например: за сдачу в плен без сопротивления, побег, военную или государственную измену, умышленное убийство, изнасилование, разбой в районах расположения армий. Всего в постановление вошло более 20 составов преступлений.

В архивах сохранилась стенограмма речи главы Временного правительства и военного министра Александра Керенского на открытом Государственном совещании в Москве 12 августа. Во время выступления Керенский упомянул, что два месяца назад он частично восстановил смертную казнь для военнослужащих в связи с дезертирством и неудачами на фронте. Раздавшиеся в зале одобряющие аплодисменты он прервал словами: «Как можно аплодировать, когда идет вопрос о смерти? Разве вы не знаете, что в этот момент и в этот час была убита частица нашей человеческой души. Но если будет нужно для спасения государства, если голос наш, предвещающий великие испытания, не дойдет до тех, кто в тылу развращает и разнуздывает армию, мы душу свою убьем, но государство спасем».

Возвращение смертной казни вызвало протесты, движение за ее отмену приобрело всенародный размах. 28 сентября 1917 года Временное правительство заморозило применение высшей меры наказания «до особого распоряжения». Через месяц в стране произошла Октябрьская революция, а вслед за ней — Гражданская война.

После вооруженного переворота большевиков и свержения Временного правительства 26 октября 1917 года под председательством Владимира Ленина состоялся II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Чтобы заручиться поддержкой населения, противопоставить себя царскому режиму и правительству Керенского, большевики заявили о других принципах жизни нового советского государства. Одними из первых были приняты Декрет о мире и Декрет об отмене смертной казни на фронте, которые отвечали запросам общества.

«Всероссийский Съезд Советов постановил!

Восстановленная Керенским смертная казнь на фронте отменяется.

На фронте восстанавливается полная свобода агитации. Все солдаты и офицеры-революционеры, находящиеся под арестом по т. н. политическим преступлениям, освобождаются немедленно».

Но вскоре риторика новой власти поменялась. Уже через десять дней после переворота на первой полосе «Известий ЦИК» вышла статья «Террор и Гражданская война», объясняющая необходимость террора и критикующая тех, кто выступает против насилия.

«Террор и гражданская война.

Братская кровь рекой льется по городам России, междоусобие разгорается...

Слабонервные люди не хотят понять, что на известной ступени революции классовая борьба неизбежно переходит в гражданскую войну... Конечно, гражданская война — жестокое, ужасное, кровавое дело, но только сентиментальные толстовцы могут на этом основании повернуться спиной к революции... Советская власть не может отказаться от насилия по отношению к ея врагам, посягающим на самое ея бытие».

Владимир Ленин в Кремле. 1918–1920. Автор неизвестен. Фото: «Мультимедиа Арт Музей»

Главным идеологом проведения «беспощадного массового террора» был Ленин. Он нередко критиковал однопартийцев за то, что они «чересчур добродушны», и давал распоряжения о том, как повысить эффективность смертной казни.

Владимир Ленин, председатель Совета народных комиссаров РСФСР

Владимир Ленин, председатель Совета народных комиссаров РСФСР

«Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда доходит до дела, тормозим революционную энергию масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

26 июня 1918 года

Из письма Григорию Зиновьеву и руководству ЦК РКП(б), которые помешали рабочим провести массовый террор в ответ на убийство комиссара печати и пропаганды В. Володарского

«Т-щи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. Этого требует интерес всей революции, ибо теперь везде «последний решит[ельный] бой» с кулачьем. Образец надо дать.

1. Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийцев.
2. Опубликовать их имена.
3. Отнять у них весь хлеб.
4. Назначить заложников — согласно вчерашней телеграмме.

Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц-кулаков.

Телеграфируйте получение и исполнение.

Ваш Ленин.

P.S. Найдите людей потверже».

11 августа 1918 года

Текст телеграммы пензенским коммунистам о подавлении восстания крестьян, которое началось 5 августа 1918 года

Эти далекие от гуманизма идеи находили развитие в действиях новой власти. В конце 1917 года создаются революционные трибуналы и ВЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией во главе с Феликсом Дзержинским. После наступления германской армии на фронте новая власть прямо заявляет: смертная казнь разрешена. 21 февраля 1918 года Совет народных комиссаров принимает декрет «Социалистическое отечество в опасности!», в котором сообщается о переходе к чрезвычайным мерам и предоставлении ВЧК права расстреливать на месте, вне суда за довольно широкий круг преступлений.

«Священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита Республики Советов против полчищ буржуазно-империалистской Германии. Совет народных комиссаров постановляет: <...>

5) рабочие и крестьяне <...> должны мобилизовать батальоны для рытья окопов под руководством военных специалистов;

6) в эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса <...>; сопротивляющихся расстреливать <...>;

8) неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».

Уже через пять дней, 26 февраля 1918 года, по специальному постановлению коллегии ВЧК были расстреляны грабители — самозваный князь Константин Эболи де Триколи и его сообщница Франциска Бритт, которые под видом сотрудников ВЧК проводили у граждан «обыски», забирая деньги и украшения.

На следующий день в «Правде» вышло краткое сообщение от ВЧК: «По постановлению комиссии известные грабители кн. Эболи (Триколи) и Франциска Антоновна Брикки расстреляны комиссией за организацию целого ряда грабежей и участие в вооруженном сопротивлении отряду комиссии».

Одной из самых известных внесудебных казней стал расстрел царской семьи и их приближенных в Екатеринбурге в ночь на 17 июля 1918 года. По официальной версии, решение о расстреле вынес исполкомом Уралоблсовета. Однако многие историки считают, что фактически решение о расстреле приняла центральная власть, а исполком просто взял это решение на себя. Это подтверждает дневник Льва Троцкого. Судя по его воспоминаниям, решение о внесудебном расстреле семьи Романовых, включая 13-летнего ребенка, царевича Алексея, приняли Ленин и Свердлов.

Лев Троцкий

Лев Троцкий, воспоминание о разговоре с Яковом Свердловым в 1918 году:

«В один из коротких наездов в Москву — думаю, что за несколько недель до казни Романовых,— я мимоходом заметил в Политбюро, что, ввиду плохого положения на Урале, следовало бы ускорить процесс царя. Я предлагал открытый судебный процесс, который должен был развернуть картину всего царствования. <...> Ленин откликнулся в том смысле, что это было бы очень хорошо, если б было осуществимо. Но… времени может не хватить… <...>

Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:
— Да, а где царь?
— Кончено,— ответил он,— расстрелян.

— А семья где?
— И семья с ним.
— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.
— Все! — ответил Свердлов.— А что?
Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.
— А кто решал? — спросил я.
— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях…
Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу, решение было не только целесообразно, но и необходимо. Суровость расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. <...> В интеллигентских кругах партии, вероятно, были сомнения и покачивания головами. Но массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты: никакого другого решения они не поняли бы и не приняли бы. Это Ленин хорошо чувствовал».

Из дневниковых записей Льва Троцкого, воспоминание записано в 1935 году

16 июня 1918 года Наркомюст РСФСР наделяет революционные трибуналы правом назначать любую меру наказания, в том числе расстрел. В это время усилилась и карательная деятельность ВЧК. Тройки чрезвычайных комиссий могли решать вопрос жизни людей, руководствуясь собственным «революционным правосознанием». По словам исследователя, преподавателя факультета права НИУ ВШЭ Павла Григорьева, «революционное правосознание» в раннем советском государстве не только официально признавалось инструментом правового регулирования, но зачастую могло иметь большую юридическую силу, чем формальные нормы.

Первым таким судебным смертным приговором в истории советской власти считается расстрел адмирала Алексея Щастного, командующего Балтийским флотом. Спасая 236 судов от захвата немецкими и финскими войсками во время Первой мировой войны, Щастный рискнул вывести флот через нерастаявший лед Финского залива в Кронштадт вопреки указанию Льва Троцкого и других большевистских лидеров, которые приказывали взорвать корабли. Успешная операция получила название «Ледовый поход». Это укрепило авторитет адмирала Щастного среди моряков Балтийского флота. Они приняли резолюцию с требованием — «всю власть по обороне и управлению Петроградским округом вручить морской диктатуре Балтийского флота». Троцкий лично арестовал Алексея Щастного и выступил на судебном процессе единственным свидетелем и прокурором. Обвинение звучало так: «…совершая героический подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против Советской власти». После ареста Щастного направили в Таганскую тюрьму.

Из воспоминаний начальника Таганской тюрьмы Евгения Юревича:

«Когда я спросил его, по какому обвинению он направлен к нам, Щастный сказал: «Вины за мной никакой, но вас я долго стеснять не буду, так как Троцкий меня неминуемо и очень скоро расстреляет». Сказано это было без всякой акцентировки, как будто он говорил что-то самое обычное и касающееся не его, а постороннего человека.

Я сказал ему, что удивляюсь его словам, так как Советская власть еще никого не расстреливала и по нашим законам наивысшей мерой наказания является заключение в тюрьме на 10 лет. «Тем не менее,— ответил он мне,— меня расстреляют, хотя за мной нет, повторяю, никакой вины». «Но,— спросил я,— за что же вас расстреляют, если вы ни в чем не виноваты?» Он ответил: «Троцкий расстреляет меня за две вещи: первое — спасение флота в условиях полной невозможности это сделать... и, второе, Троцкий знал мою популярность среди матросов и всегда боялся ее».

Фрагмент из переписки с писателем Михаилом Корсунским, 30 мая 1967 года

Щастного расстреляли во дворе Александровского военного училища в Москве в ночь на 22 июня 1918 года. Жена адмирала, Нина Щастная, обратилась в ЦИК с просьбой выдать тело мужа для погребения по христианским обычаям. Она готова была оплатить его доставку на кладбище и обещала не указывать на могиле мужа фамилию. Однако председатель ЦИК Яков Свердлов ответил ей отказом. Место захоронения адмирала Щастного неизвестно.

Вскоре у большевиков появился повод официально заявить о начале массового террора. 30 августа 1918 года происходят два покушения на партийных лидеров: в Петрограде Леонид Каннегисер выстрелом из револьвера убивает главу Петроградской ЧК Моисея Урицкого, в Москве Фанни Каплан ранит Владимира Ленина.

После этого власти официально объявили в стране применение массового террора, ключевым инструментом которого становится смертная казнь. В новом декрете Совнаркома от 5 сентября говорилось: «…подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам».

Демонстрация рабочих после покушения на Ленина и убийства Урицкого. Москва, Миусская площадь. Сентябрь, 1918.
Фото: «Мультимедиа Арт Музей»

На следующий день в советской прессе вышло заявление нового председателя петроградской ЧК Глеба Бокия и секретаря Александра Иоселевича: «Правые эсэры убили тов. Урицкого и тяжело ранили тов. Ленина… В ответ на это Всероссийская Чрезвычайная Комиссия… решила расстрелять целый ряд контрреволюционеров, которые и без того уже давно заслужили смертную казнь. Расстреляно всего 512 контрреволюционеров и белогвардейцев, из них 10 правых с.-р.  (Имеются в виду социалисты-революционеры) ».

По данным историка Олега Мозохина, в 1918 году органы ВЧК расстреляли 6300 человек

Однако в годы Гражданской войны в России еще продолжают звучать голоса людей, осуждающих применение высшей меры наказания: политические оппоненты большевиков и авторитетные общественные деятели критикуют советскую власть за террор и возврат к смертной казни.

Владимир Короленко, писатель

Владимир Короленко, писатель:

«При царской власти я много писал о смертной казни и даже отвоевал себе право говорить о ней печатно много больше, чем это вообще было дозволено цензурой. Порой мне удавалось даже спасать уже обреченные жертвы военных судов, и были случаи, когда после приостановления казни получались доказательства невинности и жертвы освобождались <...> Но казни без суда, казни в административном порядке — это бывало величайшей редкостью даже и тогда. <...> Деятельность большевистских Чрезвыч. следственных комиссий представляет пример, может быть, единственный в истории культурных народов. <...> Я думаю, что не всякие средства могут действительно обращаться на благо народа, и для меня несомненно, что административные расстрелы, возведенные в систему и продолжающиеся уже второй год, не принадлежат к их числу».

Из письма наркому просвещения Анатолию Луначарскому. 19 июня 1920 года
Иван Горбунов–Посадов, писатель, педагог

Иван Горбунов–Посадов, писатель, педагог:

«Среди актов советской власти есть один замечательнейший и благороднейший акт — это декрет Совнаркома о возможности, через постановления народных судов, освобождения от военной службы отказывающихся от нее в силу искренних религиозных убеждений.

Однако наряду с проведением в жизнь этого декрета происходит в некоторых случаях и совершенно обратное явление. <...> Начиная с июля месяца 1919 г., лично мне известно уже одиннадцать случаев смертной казни через расстрел таких глубочайше искренних религиозных людей, отказавшихся от военной службы. <...> Есть слухи о том, что есть еще осужденные на смертную казнь за отказ от военной службы по религиозным убеждениям».

Из письма председателю Совнаркома Владимиру Ленину. 12 декабря 1920 года

В начале 1920 года, когда армии белых генералов были разгромлены и победа большевиков в Гражданской войне уже ни у кого не вызывала сомнений, заигрывая с общественным мнением, советская власть отменила смертную казнь  (Постановление «Об отмене применения высшей меры наказания (расстрела)» принято 17 января 1920 года) . Но уже через четыре месяца казнь вернули — в мае вышло постановление, которое допускало расстрел на территориях, находящихся на военном положении.  (Постановление ВЦИК И СТО «Об объявлении некоторых губерний на военном положении» от 11 мая 1920 года) 

Ян Рачинский

Ян Рачинский

внук приговоренного к смертной казни 18-летнего школьного учителя Павла Степанова, экс-председатель правления общества «Мемориал» (ликвидировано судом в 2021 году, до этого объявлено иноагентом):

«Период, когда смертная казнь в 1920 году была отменена, был очень коротким. Но именно благодаря ему перед вами сижу я. В 1920 году мой дед был приговорён к расстрелу. Но поскольку казнь была отменена, наказание ему заменили на заключение»

В хаосе Гражданской войны казни осуществлялись повсеместно и произвольно, без каких-либо судебных решений всеми сторонами — и красными, и белыми, и зелеными. Точной статистики убитых в годы Гражданской войны и красного террора нет.

По разным оценкам историков, с 1917 по 1922 год были убиты от 30 тыс. до 2 млн человек.
Историк, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Дмитрий Асташкин про обесценивание человеческой жизни в годы Гражданской войны

Именно в этот период сложились те особенности применения смертной казни, которые получили развитие в советской России в течение следующих 80 лет: физическое устранение инакомыслящих как основа государственной политики, пренебрежение к процедуре захоронения казненных, отказ выдавать тела их родственникам. И главное — снижение ценности человеческой жизни, превращающее смертную казнь в бытовое явление.

1922–1930:

«Высшая мера социальной защиты» в новой советской системе

После окончания Гражданской войны и создания нового государства — Союза Советских Социалистических Республик — большевики начинают формировать свою юрисдикцию. В том числе регламентируется процедура смертной казни. Если в Российской империи приговоренных к смерти расстреливали или вешали, то советское государство в качестве способа казни выбирает расстрел — как наиболее быстрый метод массового избавления от нежелательных элементов.

Георгий Тахтамышев
Павел Таллако

Георгий Тахтамышев, казнен в 56 лет
Павел Таллако, казнен в 53 года

Инженеры. Георгий Тахтамышев — экс-министр Временного правительства. Павел Таллако — до 1925 года был начальником Московско-Казанской железной дороги. Оба были расстреляны по выдуманным ОГПУ делам. Родные узнали об их казни только через 60 лет.

Наталья Тахтамышева

Обычно захоронение казненных проходило двумя способами: либо после расстрела в здании НКВД тела передавали директору кладбища вместе со служебной запиской, либо захоронением занималась непосредственно расстрельная команда. По данным историка Алексея Теплякова, первое описание правил захоронения казненных содержится в специальном распоряжении Верховного трибунала ВЦИК 1922 года.

«Тело расстрелянного никому выдаче не подлежит, предается земле без всяких формальностей и ритуала, в полном одеянии, в коем был расстрелян, на месте приведения приговора или в каком-либо другом пустынном месте и таким образом, чтобы не было следа могилы, или отправляется в погребальный морг».

Из распоряжения Верховного трибунала ВЦИК от 14 октября 1922 года

Впрочем, по данным Алексея Теплякова, для 1920-х годов характерно небрежное отношение к официальной процедуре захоронения. Например, зимой рыть могилы в Сибири было непросто. Известны случаи, когда чекисты ленились и сбрасывали тела в реки. В 1924 году вышел секретный циркуляр Наркомюста РСФСР  (Орган исполнительной власти в Совете народных комиссаров РСФСР, отвечающий за правосудие)  , который обязывал прокуроров губерний следить за «правильностью приведения в исполнение приговоров». Запрещалось применять мучительные для осужденного способы исполнения приговора, снимать с тела убитого одежду и обувь, проводить казнь публично, выдавать тела казненных кому-либо. Хоронить казненных следовало «без всякого ритуала и с тем, чтобы не оставалось следов от могилы».

В новой советской системе практика исполнения казней засекречивается. Близким казненного отказывались выдавать не только тело их родственника и данные о месте его захоронения, но и официальные документы о смерти.

В 1920−1926 годах в Москве, по данным правозащитника, исследователя советских репрессий Арсения Рогинского, тела расстрелянных хоронили на кладбище Яузской больницы. С октября 1926-го в течение почти десяти лет местом захоронения казненных было Ваганьковское кладбище. Придя к власти, большевики выступили против традиционных захоронений и начали агитировать за кремацию.

По данным историков, с 1930-х по 1952 год в Донском крематории сжигали тела казненных. Донской крематорий, Москва, 1927−1929 годы. Фото: «Мультимедиа Арт Музей»

В 1927 году в Москве был построен Донской крематорий, где вскоре начали тайно кремировать тела расстрелянных. Первые подтверждения кремации здесь казненных относятся к 1934 году. Однако, по мнению историков, их тайное сожжение могло происходить в Донском крематории и раньше — с момента его открытия.

Стремление власти засекретить процедуру исполнения казни нередко осложнялось желанием чекистов хвастаться своим участием в исполнении приговоров.

Чекисты в клубе челябинского дивизиона ВОГПУ. Челябинск, 1923 год. Фото: Государственный исторический музей Южного Урала

Чтобы пресечь распространение информации о казнях, в сентябре 1922 года ГПУ  (Государственное политическое управление при НКВД РСФСР — орган государственной безопасности в РСФСР, учрежден по предложению Ленина 6 февраля 1922 года вместо упраздненной ВЧК)  выпускает секретный приказ «О запрещении сотрудникам ГПУ разглашать сведения о работе органов ГПУ», по которому все сотрудники органов госбезопасности должны дать подписку «о сохранении ими в абсолютной тайне сведений о работе органов ГПУ и, в частности, о своем участии в ней». За разглашение этой информации им грозили арест и суд.

В мае 1922 года был принят первый Уголовный кодекс РСФСР. Он предполагал широкое применение смертной казни — в качестве единственного или альтернативного наказания высшая мера предусматривалась за преступления, закрепленные в 23 статьях. Казнь грозила за преступления против интересов государства и экономические преступления  (Например, за контрреволюционную деятельность, уклонение от воинской повинности в военное время, оставление солдатом боеприпасов без присмотра в военное время, подделку денежных знаков, хищения из государственных складов, получение взятки при отягчающих обстоятельствах и пр.) . Показательно, что за преступления против личности наказание было значительно мягче. Например, за умышленное убийство человека при отсутствии отягчающих обстоятельств — от трех до десяти лет лишения свободы, при наличии отягчающих — от восьми до десяти лет.

Именно в УК 1922 года было впервые введено понятие «контрреволюционное преступление». Под контрреволюционным преступлением понималось любое действие, направленное против пролетарской революции. Столь широкое определение позволяло при необходимости приговорить к смертной казни любого человека.

Первый советский генеральный прокурор, народный комиссар юстиции РСФСР Дмитрий Курский, 1922 год. РГАФД
Иллюстрация с наркомом Министерства юстиции Дмитрием Курским из книги для детей «Твои наркомы у тебя дома», выпущенной в 1926 году. РГБ

Созданием первого советского Уголовного кодекса руководил народный комиссар юстиции РСФСР, генпрокурор Дмитрий Курский  (20 декабря 1932 года покончил с собой) . Активное участие в подготовке кодекса принимал лично Владимир Ленин. Ознакомившись с проектом УК, вождь мирового пролетариата рекомендовал генпрокурору формулировать «как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле». По инициативе Ленина смертная казнь была введена за самовольное возвращение в страну для тех, кто был принудительно выслан за «контрреволюционную деятельность» по 58-й статье УК.

Владимир Ленин, председатель Совета народных комиссаров СССР

Владимир Ленин, председатель Совета народных комиссаров СССР:

«т. Курский!

По-моему, надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу). См. с. 1 внизу ко всем видам деятельности меньшевиков, с-р. и т.п.;

найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией и ее борьбой с нами (подкупом печати и агентов, подготовкой войны и т. п.).

Прошу спешно вернуть с Вашим отзывом.

15/V.

Ленин»

Письмо Владимира Ленина Дмитрию Курскому от 15 мая 1922 года

«т. Курский! В дополнение к нашей беседе посылаю Вам набросок дополнительного параграфа Уголовного кодекса. Набросок черновой, который, конечно, нуждается во всяческой отделке и переделке. Основная мысль, надеюсь, ясна, несмотря на все недостатки черняка: открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически-узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы.

Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого.

С коммунистическим приветом
Ленин»

Письмо Владимира Ленина Дмитрию Курскому от 17 мая 1922 года

В УК и в других юридических документах СССР этого периода расстрел называется «высшей мерой социальной защиты» и «исключительной мерой охраны государства трудящихся». Кроме того, советская власть называла смертную казнь временной мерой наказания, которая необходима для строительства нового государства и очищения страны от чуждых классовых элементов. Поэтому смертная казнь не была включена в систему уголовных наказаний и прописывалась в отдельной статье кодекса.

Если во время Гражданской войны советская власть делала ставку на ВЧК, то теперь «главным боевым отрядом» Ленин называет именно Нарком юстиции, который формировал законы нового советского государства. Особое воспитательное значение Ленин придавал показательным открытым судебным процессам.

Владимир Ленин, председатель Совета народных комиссаров СССР

Владимир Ленин, председатель Совета народных комиссаров СССР:

«Т. Курский!

Прежде боевыми отрядами Соввласти были главным образом Наркомвоен и ВЧК. Теперь особенно боевая роль выпадает на долю НКЮста.<...>

Усиление репрессии против политических врагов Соввласти и агентов буржуазии <...>; обязательная поставка ряда образцовых (по быстроте и силе репрессии; по разъяснению народным массам, через суд и через печать, значения их) процессов в Москве, Питере, Харькове и нескольких других важнейших центрах; воздействие на нарсудей и членов ревтрибуналов через партию в смысле улучшения деятельности судов и усиления репрессии — все это должно вестись систематично, упорно, настойчиво.<...>

Именно НКЮсту, именно нарсудам здесь выпадает на долю особенно боевая и особенно ответственная задача».

Из письма Дмитрию Курскому, 20 февраля 2022

Чтобы судьи принимали нужные руководству страны решения, необходимо было создать отдельную систему контроля. В ноябре 1924 года при Политбюро ЦК ВКП(б) появилась секретная Комиссия по судебным делам, куда вошли Дмитрий Курский, Валериан Куйбышев и Феликс Дзержинский. Комиссия выносила решения по расстрельным делам, а Политбюро их утверждало.

Историк, специалист по истории органов ВЧК-ГПУ-НКВД Никита Петров о Комиссии Политбюро по судебным делам и о нарушении советской властью законодательства и Конституции СССР

Одним из самых громких и показательных процессов, который рассматривался на заседаниях Политбюро, стало Чубаровское дело 1926 года. За групповое изнасилование 20-летней девушки в Ленинграде в Чубаровском переулке на скамье подсудимых оказались 28 человек. Подобные преступления случались и раньше, но именно этот случай возмутил общество и оказался наиболее резонансным. Дело быстро приобрело политический характер: чтобы снять с государства ответственность за разгул уличной преступности после революции, советская власть через прессу преподносит преступление как «гнилое наслоение прежних лет»  (Цитата из статьи, вышедшей в газете «Гудок» 20 октября 1926 года) . На суде общественный обвинитель активно подчеркивал политический ущерб, который преступники нанесли советской власти: «Чубаровское дело вызывает радость у тех, кто за границами Советского Союза видит в каждом таком явлении доказательства неустойчивости, недолговечности советского режима». В советских газетах выходят требования рабочих приговорить «чубаровцев» к казни.

«Чубаров переулок в Ленинграде, в котором недавно было совершено гнуснейшее насилие над девушкой Б. сорока бандитами-хулиганами, находится в непосредственной близости к 8-му и 1-му участкам тяги Октябрьской дороги. Неслыханное преступление вызвало у железнодорожников с Октябрьской, как и у всех рабочих районов, взрыв справедливого негодования. Вот что говорят железнодорожники <...>

Тов. Савельев (ВЛКСМ) заявил:
— Уничтожить их, и больше ничего!

Уборщица вагонов Кочагина говорит так:
— Расстрел — единственная действенная мера в борьбе с растущим хулиганством.<...>

Дворовая рабочая Смирнова говорит: <...>
— Двух мнений в выборе наказания быть не может — расстрелять их.<...>

***

Работники-связисты правления Ряз.-Ур. дороги в числе 67 человек выражают свое возмущение по поводу выступлений хулиганов в Харькове, Ленинграде и требуют применения к преступникам высшей меры социальной защиты».

Юридический казус заключался в том, что для смертного приговора недостаточно было квалифицировать преступление как хулиганство или изнасилование. Наказания за изнасилование, как и за другие преступления против личности в СССР, были весьма мягкими. По УК 1922 года изнасилование каралось сроком от трех лет лишения свободы, при этом каждый восьмой обвиняемый по этой статье получал условный срок. Поэтому чубаровцам «пришили» 76-ю статью УК, предусматривающую смертную казнь, а именно — участие в бандах и подрыв «основ советского правопорядка». Пять преступников были расстреляны по решению суда, остальные получили различные сроки.

Так в советской России был создан прецедент, который позволял «дотягивать» практически любое дело до преступления против государства и до высшей меры наказания, если на то была политическая воля. Кроме того, по словам историка Дмитрия Асташкина, именно Чубаровское дело легло в основу технологии пропаганды смертной казни в прессе — когда газетчики создавали такой эмоциональный накал, что с какого-то момента граждане начинали требовать казни обвиняемых.

Дмитрий Асташкин, историк, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН

Дмитрий Асташкин, историк, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН:

«Про Чубаровское дело сейчас редко вспоминают. Ведь это не политическое дело, оно связано с изнасилованием — преступлением против личности. В 1926 году в СССР очень широко обсуждалась «чубаровщина». Накрученное публичным судебным процессом общество в коллективных письмах и резолюциях собраний само требовало смертного приговора для «чубаровцев».

Из-за огласки дело пережило юридическую трансформацию: групповое изнасилование следователи квалифицировали как хулиганство, а приговор был вынесен за бандитизм.

Для истории важна сама логика раскрутки этого дела в обществе: есть рядовые обвиняемые, их дело громко преподносится так, как надо, через пропаганду. И подогреваемое советской прессой общество, ведомое в нужном направлении, в какой-то момент уже само требует смертной казни. Эта технология проявилась как раз в 1920-е годы и была применена в Чубаровском деле. А дальше она переходит на политические дела и усиливается с ростом политических дел».

Эта технология получила развитие в конце 1920-х — когда по всей стране под предлогом борьбы с вредительством прокатилась целая серия сфальсифицированных дел против инженеров. Масштабная политическая кампания против «инженеров-вредителей» началась в 1928 году с суда над специалистами, работающими в Шахтинском районе Донбасса. Процесс, известный под названием «Шахтинское дело»  (официальное название «Дело об экономической контрреволюции в Донбассе») , стал первым выдуманным ОГПУ показательным процессом над инженерами.

Шахтинское дело было столь важно для власти, что 2 марта 1928 года создается особая комиссия Политбюро, которая занимается только этим судебным процессом. В комиссию вошли председатель СНК СССР Алексей Рыков, нарком рабоче-крестьянской инспекции Георгий Орджоникидзе, генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Иосиф Сталин, члены Политбюро Вячеслав Молотов и Валериан Куйбышев. Также под Шахтинский процесс была создана подкомиссия в составе Сталина, Молотова, Куйбышева, Николая Бухарина и Николая Янсона, которая подготовила текст сообщения о раскрытии «контрреволюционного экономического заговора». Этот текст вышел за подписью прокурора Верховного суда СССР Петра Красикова 10 марта 1928 года в газете «Правда».

Слева направо: Серго Орджоникидзе, Климент Ворошилов, Валериан Куйбышев, Иосиф Сталин, Михаил Калинин, Лазарь Каганович, Сергей Киров на 50-летии Сталина. Москва, 21 декабря 1929 года. Фото: «Мультимедиа Арт Музей»

По мнению историков, сфабрикованные процессы против инженеров нужны были власти, чтобы отвлечь недовольное население от индустриальной гонки и списать неудачи СССР в промышленности на деятельность внутренних и внешних врагов. Направить протестный активизм рабочих в сторону интеллигенции и «врагов» активно помогала пресса. Официально суд еще не вынес решение по Шахтинскому делу, но газеты, формируя общественное мнение, уже выпускали материалы, в которых обвиняемые назывались преступниками, а никогда не существовавшая «тайная контрреволюционная группа», якобы финансируемая из «заграничных центров», преподносилась как доказанный факт.

Старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа Татьяна Полянская о том, для чего руководство СССР фальсифицировало показательные судебные процессы, которые заканчивались приговорами к расстрелу

Шахтинский судебный процесс проходил в Колонном зале московского Дома Союзов с 18 мая по 6 июля 1928 года. Идеально реализовать придуманный советской властью сценарий не удалось — из 53 подсудимых 23 человека так и не признали свою вину. По приговору суда 9 июля были расстреляны пять человек  (Заведующий подотделом механизации «Донугля» Николай Горлецкий, инженер треста «Транспорткопи» Семен Будный, инженер проектного отдела Управления наземного строительства Николай Кржижановский, техник-консультант по экспорту антрацита в Париже Авраам Юсевич, заведующий эксплуатацией Несветаевского рудоуправления Николай Бояринов.) , четверо были оправданы, четверо приговорены к условным срокам, остальные — к разным срокам лишения свободы (от одного года до десяти лет), с поражением в правах.

После Шахтинского процесса охота на «инженеров-вредителей» продолжилась. В мае 1929 года по решению Коллегии ОГПУ были расстреляны предприниматель Николай фон Мекк и горные инженеры Петр Пальчинский и Александр Величко — по обвинению в деятельности тайной антисоветской организации «Союз инженерных организаций», которая никогда не существовала и была выдумана ОГПУ.

В конце 1930 года в Москве прошел еще один сфабрикованный процесс — по делу «Промпартии»  (полное название «Дело контрреволюционной организации Союза инженерных организаций (Промышленной партии)») . По уже отработанной схеме, примерно за месяц до начала судебного разбирательства советская пресса начала сообщать гражданам о раскрытии нового заговора: группа ученых и инженеров занималась шпионажем и вредительством, чтобы создать экономический кризис и свергнуть Советы для начала французской интервенции.

Все восемь фигурантов дела «Промпартии» под пытками признали себя виновными. Во время суда в Колонном зале бывшего Дворянского собрания в присутствии сотен зрителей они сознавались в преступлениях, которые придумали для них следователи. В итоге председатель специального присутствия Верховного суда Андрей Вышинский зачитал приговор — трое приговорены к десяти годам лагерей, пятеро — к расстрелу. Фигуранты дела публично признали свою вину и связи с иностранными государствами, поэтому цель советской власти была достигнута и позже казнь всем пятерым заменили на десять лет заключения  (Двое из них — Николай Чарновский и Сергей Куприянов — были расстреляны в годы Большого террора. Всего по делам, связанным с «Промпартией», были арестованы больше 2 тыс. человек) .

Фрагменты кинохроники процесса по делу «Промпартии». Колонный зал Дома Союзов, Москва, 1930 год

Показательных судебных процессов над «инженерами-вредителями» могло быть и больше, если бы все обвиняемые признавали себя виновными. Но многие дела следователи и чекисты так не смогли довести до показательных процессов из-за отказа инженеров оклеветать себя и коллег. В таких случаях обвиняемых расстреливали без суда — по решению ОГПУ.

Так произошло с инженерами — экс-министром путей сообщения Временного правительства Георгием Тахтамышевым и начальником Московско-Казанской железной дороги Павлом Таллако, которым чекисты отвели роль организаторов никогда не существовавших контрреволюционных шпионских организаций в Центральном управлении шоссейно-грунтовых путей сообщения СССР и на Московском железнодорожном узле.

Наталья Тахтамышева

Наталья Тахтамышева

внучка казненных инженеров Георгия Тахтамышева и Павла Таллако:

«Георгий Степанович и Павел Григорьевич — мои дедушки, которых я никогда не видела, но о которых много слышала. Я хорошо представляю себе, какими они были людьми, знаю, какими были их характеры и как складывались их жизни. И оттого мне очень больно было читать их расстрельные дела. Это трудно объяснить, но у меня возникало такое чувство, что от некоторых документов пахнет кровью».

С 1922 по 1930 год в СССР фактически формируется система «расстрельной промышленности». После смерти Владимира Ленина в 1924 году к власти приходит Иосиф Сталин. Начинается эпоха «сталинизма». Закладывается почва для массовых репрессий и будущей расправы над бывшими соратниками Сталина, превратившимися в его политических оппонентов. Судебная система все больше сращивается с интересами партийной верхушки. В годы правления Сталина смертная казнь стала ключевым инструментом удержания власти и распространения тотального контроля государства. Этот период закончился лишь со смертью Сталина в 1953 году. Но прежде чем это случилось, по решению властей были казнены больше 1 млн человек.

1930–1938:

Смертная казнь как инструмент массовых репрессий

В конце 1920-х годов Иосиф Сталин выдвинул идею о необходимости усилить классовую борьбу для построения социализма в СССР. В 1930-е, когда власть «вождя народов» окончательно укрепилась и в стране установился тоталитарный режим, теория классовой борьбы обернулась массовыми репрессиями, основным инструментом которых стала смертная казнь. Первый пик смертных казней при Сталине пришелся на 1930 год.

Если в 1929 году были расстреляны 2 тысячи человек, то в 1930-м — в десять раз больше, 20 тысяч.

В 1930-е к активным поискам «шпионов» и «вредителей» добавилась атака на крестьян, которые оказывали массовое сопротивление коллективизации  (Принудительное объединение крестьянских хозяйств в колхозы и совхозы происходило в СССР с 1928 по 1937 год) . В 1930 году в стране прошло 14 тыс. восстаний и манифестаций, в которых приняли участие больше 2,5 млн крестьян.

27 декабря 1929 года на конференции аграрников-марксистов Сталин заявил о необходимости уничтожить кулачество как класс. Через месяц Политбюро приняло секретное постановление о ликвидации кулацких хозяйств  (Постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» от 30 января 1930 года) . В СССР как в государстве с плановой экономикой репрессии и расстрелы тоже были плановыми. Постановление Политбюро предписывало ОГПУ направить в концлагеря 60 тыс. кулаков, а еще 150 тыс. выселить в отдаленные районы. В отношении организаторов восстаний и «повстанческих организаций» требовалось применять «высшую меру репрессии». К пропаганде уничтожения кулачества подключилась советская пресса. Опубликованный в январе 1930 года на страницах газеты «Правда» призыв «объявить не на жизнь, а на смерть войну кулаку и смести его с лица земли» начал претворяться в жизнь. Политическое устранение кулачества как класса обернулось физическим уничтожением тысяч крестьян.

В 1930-е годы, как и в годы Гражданской войны, широко применялись внесудебные расстрелы. В 1932 году возможность использования смертной казни расширилась с выходом Постановления ЦИК и СНК СССР  («Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» от 7 августа 1932 года) , которое в народе называлось «закон о трех колосках» или «дедушкин приказ»  («Дедушкой» в народе называли председателя ЦИКа Михаила Калинина, который подписал это постановление) . Документ приравнивал так называемых расхитителей социалистической собственности к врагам народа и позволял приговаривать их к расстрелу.

Новый виток политических репрессий начался в связи с убийством руководителя ленинградской партийной организации Сергея Кирова, которое произошло 1 декабря 1934 года  (Существуют разные версии о причинах убийства Кирова. Одни историки считают, что Киров стал жертвой покушения одиночки Леонида Николаева. Другие — что к организации теракта был причастен лично Сталин, поскольку убийство Кирова позволило начать массовый террор. Однако документальные подтверждения причастности Сталина к убийству Кирова не были найдены) . В этот же день ЦИК и СНК СССР выпустили постановление «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик». Оно упростило процедуру рассмотрения дел обвиняемых в террористических актах против советской власти. Следствие по таким делам должно было длиться не больше десяти дней, дела рассматривались без участия осужденного и адвоката, обжалование приговора и подача прошений о помиловании не допускались, а казнь следовало проводить «немедленно по вынесении приговора».

В убийстве Кирова советская власть обвинила известных коммунистов. Среди них были соратники Ленина и недавние друзья Сталина, в которых он начал видеть своих политических оппонентов. В 1936–1938 годах над ними прошла серия показательных судебных процессов, которые вошли в историю под названием «московские процессы».

В сталинскую эпоху ставшего неугодным человека не только физически устраняли, но и стремились уничтожить память о нем. На фотографиях лица репрессированных замазывались, закрашивались или вырезались. На снимке: Михаил Калинин, Климент Ворошилов, Иосиф Сталин и их соратники, которые позже были казнены. 1930-е годы

Во время первого «московского процесса» по делу так называемого «Троцкистско-зиновьевского террористического центра» суд приговорил к казни всех 16 подсудимых, в том числе Григория Зиновьева и Льва Каменева, которые обвинялись в убийстве Кирова и подготовке покушения на Сталина. Второй «московский процесс», по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра» над 17 большевиками, завершился расстрелом для 13 из них  (Четверо подсудимых, которые получили разные сроки, тоже прожили недолго. В 1939 году Карл Радек и Григорий Сокольников по приказу советской власти были убиты в местах заключения. Михаил Строилов и Валентин Арнольд были расстреляны в сентябре 1941-го года) . Во время третьего «московского процесса» из 21 обвиняемого к казни были приговорены 18 человек, в том числе бывший глава Коминтерна выступавший против коллективизации Николай Бухарин, экс-председатель Совнаркома Алексей Рыков, экс-глава НКВД и организатор первого «московского процесса», один из руководителей советских органов госбезопасности Генрих Ягода  (Трое других фигурантов дела — Дмитрий Плетнев, Христиан Раковский и Сергей Бессонов — получили разные сроки. Однако в сентябре 1941 года в связи с началом войны все они были расстреляны) .

Как и в 1920-е годы, в 1930-е активно работала машина пропаганды смертных приговоров. Советская пресса, используя сниженную лексику, пропагандировала вынесение смертных приговоров большевикам, которые вдруг оказались «врагами народа». На заводах, предприятиях, в колхозах по распоряжению Сталина организовывались митинги, на которых трудовой народ должен был вынести обвиняемым свой приговор. После смерти Сталина суд признал все три «московских процесса» сфальсифицированными.

На 1937–1938 годы пришелся апогей узаконенного государством убийства, известный как Большой террор.

Его началом принято считать 30 июля 1937 года. В этот день под грифом «совершенно секретно» вышел подписанный народным комиссаром внутренних дел Николаем Ежовым приказ №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов». В 1930-е годы массовые репрессии и смертные приговоры советская власть объясняла сопротивлением враждебных классов, хотя к середине 1930-х годов условий для сопротивления и действий оппозиции в стране уже не осталось.

Николай Ежов, нарком внутренних дел СССР

Николай Ежов, нарком внутренних дел СССР:

«Мы громим врага и громим крепко. Погромили троцкистов, крепко погромили. Я цифр не буду называть, но они довольно внушительны, уничтожили их немало. Громим эсеров, громим шпиков и немецких, и польских, и японских, но это пока что, как говорят, с наскока, это еще не все...»

Из выступления на собрании руководящих работников Главного управления госбезопасности НКВД СССР. 19 марта 1937 года

Помимо бывших кулаков и уголовных преступников «антисоветскими элементами» в приказе №00447 назывались церковники, бывшие участники вооруженных выступлений, представители оппозиционных политических партий, бывшие участники Белого движения и репатрианты. Словом, все, кого можно было заподозрить в малейшей нелояльности к советской власти. Репрессируемые делились на две категории. Первая категория — «наиболее враждебные элементы» — подлежала расстрелу. Вторая — «менее активные, но все же враждебные» — заключению в лагеря и тюрьмы. Также документ содержал разнарядки от НКВД для каждой области: количество человек, которые должны быть расстреляны и лишены свободы. Общее руководство проведением «массовых операций» было возложено на заместителя наркома внутренних дел СССР Михаила Фриновского.

Ключевым звеном в системе репрессий стали внесудебные чрезвычайные органы — «тройки» УНКВД и «двойки» (Комиссия НКВД и прокурора). Именно они вынесли большинство приговоров к расстрелу в 1930-е годы. «Тройки» создавались при каждом управлении НКВД в регионе. Состав «троек» определялся Политбюро. Обычно в нее входили местный партийный руководитель, прокурор и начальник УНКВД, который и возглавлял «тройку». «Двойка» была санкционирована в секретном приказе Ежова №00485 «Об операции по репрессированию членов Польской военной организации (ПОВ) в СССР». В рамках «польской операции» больше 111 тыс. поляков были приговорены к расстрелу. Массовые репрессии поляков стали крупнейшей, но не единственной «национальной операцией». В эти же годы в СССР были расстреляны тысячи русских, живущих в Харбине, греков, немцев, эстонцев, литовцев, финнов, болгар, иранцев, македонцев и других народов. Смертные приговоры «тройки» и «двойки» выносили заочно — без участия обвиняемого. Поэтому большинство приговоренных к казни в годы Большого террора были лишены всякой возможности на защиту.

Всего за 16 месяцев Большого террора (с августа 1937-го по ноябрь 1938-го) в СССР вне судов было осуждено около 1,2 млн человек. Из них около 700 тыс. человек были расстреляны.

Старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа Татьяна Полянская о причинах Большого террора

Еще одной социальной группой, подлежащей репрессиям и массовым расстрелам, стало духовенство. Верующие всех конфессий подвергались преследованиям еще в первые годы советской власти. При Иосифе Сталине новая волна антирелигиозной кампании началась в 1937 году после того, как стали известны результаты переписи населения. В опросные листы по инициативе Сталина был включен пункт о вероисповедании. Выяснилось, что, несмотря на антирелигиозную пропаганду, которая велась по всей стране, бо́льшая часть граждан все-таки считает себя верующими. Началось искоренение тех, чьи убеждения не соответствовали линии партии. Арестовывали и расстреливали по обвинению в контрреволюционной деятельности не только священнослужителей, но и обычных прихожан. Зачастую единственным основанием для расстрела становились показания свидетелей или показания самих обвиняемых, которые они давали против себя под пытками.

В 1923–1924 годах были арестованы 2469 священнослужителей, в 1931–1932 годах их количество достигло уже 19 812. В годы Большого террора аресты духовенства, как правило, заканчивались расстрелами. С 1937 по 1941 год были арестованы 175,8 тыс. православных священников, из них 110,7 тыс. расстреляны.

Алексей Мосин

Алексей Мосин

Алексей Мосин, праправнук Александра Воробьева, глава уральского отделения общества «Мемориал» (в 2015 году объявлено иностранным агентом, федеральная организация внесена в реестр иностранных агентов и ликвидирована Верховным cудом РФ в 2021 году)

«Работать с материалами Большого террора само по себе тяжело. А здесь один из подследственных — мой родной прапрадед. Человек, которому я обязан жизнью. Не было бы его — не было бы и меня. Я это очень серьезно прочувствовал, когда читал дело. И представил себе жизнь человека, который родился в 1856 году, с детства воспитывался в православии, ходил в сельскую церковь с самого детства, дожил до 80 лет. Он ни в чем не был виноват. И вот такой конец жизни с выбиванием признательных показаний».

Татьяна Полянская, старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа

Татьяна Полянская, старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа:

«Многие люди шли на то, чтобы оговорить себя и признать все, что от них требовали на допросах, чтобы поскорее выйти на суд. Потому что пребывание в тюрьме во время следствия было крайне тяжелым.

Подследственных, обвиняемых в контрреволюционных преступлениях, с разрешения Кремля подвергали избиениям и пыткам, сами допросы проводили ночью, а днем запрещали спать. Это просто было очень тяжело пережить физически. Люди мечтали поскорее выйти на суд, думали: вот на суде-то я уже заявлю, что я ни в чем не виноват, а признательные показания дал под пытками. Но, как правило, самого суда не было. Большинство заочно приговаривали к казни, а затем казнили».

Отдельная категория приговоренных к казни в 1937–1938-х — партийная номенклатура и военные, которые обвинялись в шпионаже, работе на иностранные разведки и подготовке терактов. Началом чистки внутри Красной армии стало сфальсифицированное дело против маршала СССР Михаила Тухачевского.

В июне 1937 года вместе с Тухачевским к высшей мере наказания были приговорены восемь командиров Красной армии. Они обвинялись в создании антисоветской организации, в передаче секретных сведений Германии, подготовке убийства Сталина и других членов Политбюро и в «захвате Кремля»  (В 1957 году все подсудимые по этому делу были реабилитированы за отсутствием состава преступления) .

По распоряжению Сталина на заводах и предприятиях проводились митинги, участники которых должны были требовать смертного приговора для Тухачевского и всех фигурантов дела.

Татьяна Полянская, старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа

Татьяна Полянская, старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа:

«Все эти митинги организовывались по инициативе Сталина и Политбюро.

Есть известный документ, где Сталин буквально накануне 11 июня 1937 года, когда был вынесен приговор к высшей мере наказания в отношении фигурантов по делу Тухачевского, требует провести митинги и собрания на фабриках и заводах, в госучреждениях, чтобы участники этих митингов, колхозники, рабочие, служащие вынесли приговор Тухачевскому и тем, кто проходил по его делу. Вообще все, что касается 1937–1938 годов, Сталин четко контролировал и держал руку на пульсе. Он не брал отпуск ни на один день, хотя известно, что каждый год он любил отдыхать на море: в Гаграх, в Абхазии, в Пицунде. Но за эти полтора года он ни разу не выехал из Кремля и контролировал буквально каждое движение, каждое дело просматривал лично, особенно если это дело касалось партийных функционеров. По делу Тухачевского проходила, конечно же, не вся Красная армия, но это дело стало тем самым брошенным в воду камнем, от которого пошли круги и начались массовые репрессии в Красной армии и на флоте».

Как отмечает историк, специалист по истории органов ВЧК-ГПУ-НКВД Никита Петров, воинские преступления в 1930-е годы в основном рассматривали военные трибуналы. Однако по наиболее важным и крупным процессам работала Военная коллегия Верховного суда. В годы Большого террора Военная коллегия также действовала как суд первой инстанции по делам, которые рассматривались в рамках постановления ЦИК «О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов»  (вышло 1 декабря 1934 года после убийства Кирова)  по спискам, утвержденным Сталиным и его соратниками. В эти списки могли попасть не только военнослужащие, но и партийно-государственные деятели, обвиненные в заговоре.

Несмотря на формальное соблюдение процедуры, фактически суд был фикцией и никакого отношения к правосудию не имел.

Военная коллегия лишь оглашала те решения, которые НКВД заранее согласовывал с руководством страны. На заседаниях Военной коллегии обвиняемый в подготовке или совершении теракта не мог пользоваться услугами защитника, кроме того не допускалось участия свидетелей и обвинителя. Слова самого обвиняемого на суде не имели никакого значения. По данным историка Никиты Петрова, эти процессы проходили формально и не соответствовали принятой в 1936 году Конституции СССР и закону о судоустройстве. Это была явная подмена правосудия. Одно заседание длилось максимум 15–20 минут. В конце судья объявлял заранее подготовленный приговор.

Историк, специалист по истории органов ВЧК-ГПУ-НКВД Никита Петров о том, как Военная коллегия Верховного суда выносила приговоры к расстрелу
Михаил Поленов

Михаил Поленов

внук казненного военного, начальника штаба Белорусского военного округа Алексея Перемытова:

«История казни моего деда Алексея Перемытова — типичная история человека, попавшего в эти жернова террора. А с другой стороны, она очень личная. Вот смотрите, мне сейчас 77 лет, у меня есть внуки. И я понимаю, насколько важно для моих внуков общение с дедом. Когда я родился, моему деду было бы всего 58 лет. Мы достаточно долго могли бы с ним еще общаться. Но я этого общения с ним был лишен, потому что его расстреляли».

Помимо сотрудников НКВД, военных и представителей советской номенклатуры через Военную коллегию Верховного суда СССР прошли известные деятели культуры и фигуранты сфабрикованных НКВД «диверсионных», «террористических», «шпионских» дел.

В архивах сохранились списки расстрелянных по приговору Военной коллегии Верховного суда. Большая часть смертных приговоров утверждена лично Сталиным, поэтому документы получили название «сталинские списки». Кроме Сталина их в разное время подписывали Вячеслав Молотов, Андрей Жданов, Лазарь Каганович, Климент Ворошилов, Анастас Микоян, Николай Ежов, Станислав Косиор.

Иосиф Сталин и Климент Ворошилов на заседании. На заднем плане: Григорий Орджоникидзе (второй справа), Николай Ежов (третий справа), 1930-е. Фото: «Мультимедиа Арт Музей»

В случаях, когда к казни приговаривала Военная коллегия Верховного суда по обвинению в подготовке или совершении терактов, осужденные не могли обжаловать приговор и ходатайствовать о помиловании. На ходатайства о помиловании осужденные имели право, если их дела рассматривались военными трибуналами и судами в обычном порядке — не в рамках постановления ЦИК от 1 декабря 1934 года. Но, как правило, рассмотрение этих ходатайств было такой же формальностью, как и сам судебный процесс. В архивах сохранились дела приговоренных к смертной казни в 1930-е годы. Некоторые ходатайства о помиловании ограничиваются одной страницей: просьбой сохранить жизнь. Но большинство таких обращений расписаны на несколько страниц. Призывая советскую власть проявить милосердие, многие приговоренные к казни перечисляли свои былые заслуги, признавались в преступлениях, которых не совершали, обещали не повторять ошибок и в дальнейшем верно служить Советскому Союзу. В материалах дел к таким ходатайствам подшиты и результаты их рассмотрения Судебной комиссией Политбюро ЦК ВКП(б). Большинство из них заканчивается формальной фразой: «Согласиться с применением расстрела».

Расстрел тысяч людей требовал серьезной проработки. Чтобы приговоренные к казни не могли оказать физическое сопротивление, ответственный за массовые репрессии Михаил Фриновский рассылает начальникам региональных НКВД распоряжение — запрет сообщать осужденным о приговоре. О расстреле они узнавали только на месте казни, за несколько минут или даже секунд до смерти.

Сохранились указания начальника управления НКВД по Западно-Сибирскому краю Сергея Миронова-Короля о процедуре казни. Опасаясь, что места массовых захоронений будут притягивать желающих почтить память убитых, он разъяснял подчиненным, что необходимо держать в полной секретности и массовые казни, и места захоронений.

Сергей Миронов-Король

Сергей Миронов-Король, начальник управления НКВД по Западно-Сибирскому краю:

«Чем должен быть занят начальник оперсектора, когда он приедет на место? Найти место, где будут приводиться приговора в исполнение, и место, где закапывать трупы.

Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн и потом этим дерном покрыть это место, с тем чтобы всячески конспирировать это место, где приведен приговор в исполнение — потому что все эти места могут стать для контриков, для церковников местом религиозного фанатизма. Аппарат никоим образом не должен знать ни место приведения приговоров, ни количество, над которыми приведены приговора в исполнение, ничего не должен знать абсолютно — потому что наш собственный аппарат может стать распространителем этих сведений»

Из выступления Сергея Миронова-Короля на совещании с начальниками оперативных секторов УНКВД, лето 1937 года

Для массовых расстрелов создавались особые оперативные группы. Однако с потоком приговоренных они не справлялись, и к убийствам часто привлекались другие чекисты, административные сотрудники НКВД и даже милиционеры.

Сохранилось немало документов, которые свидетельствуют о произволе региональных руководителей НКВД в годы Большого террора. Они позволили историкам сравнить жестокость исполнения смертных приговоров в 1937–1938 годах с периодом Гражданской войны. Например, известны случаи казней беременных женщин и несовершеннолетних детей.

Несмотря на то что действующий в 1930-е годы Уголовный кодекс запрещал выносить приговор к высшей мере наказания несовершеннолетним, 7 апреля 1935 года вышло постановление ЦИК и СНК СССР, разрешающее приговаривать детей к смертной казни с 12 лет.

Часто расстрельные команды проводили казнь так, как было быстрее и проще, даже если это означало мучительную смерть для приговоренных. Например, по данным историка Алексея Теплякова, осужденных топили в море живыми, привязав к ним груз или затапливая сразу несколько десятков людей на баржах.

В 1937 году по всей стране при каждом крупном областном центре создаются секретные полигоны, где хоронили тела расстрелянных. В Москве для этого выделили несколько мест: Бутовский полигон, Новое Донское кладбище и бывшая дача Генриха Ягоды спецобъект «Коммунарка». Казненных хоронили в общих могилах.

В «Коммунарке» в 1937–1941 годах хоронили тех, кто был расстрелян в судебном порядке, то есть по приговору военных трибуналов и по согласованным Сталиным спискам Военной коллегии Верховного суда СССР. Там захоронены представители советской партийной элиты, дипломаты, советники посольств, контрразведчики. В Бутово захоронены приговоренные к казни вне суда — по решению «тройки» НКВД, работавшей по Москве и Московской области. Людей привозили на полигон из тюрем живыми, чтобы привести приговоры в исполнение на месте. Например, на Бутовском полигоне захоронены священники, бывшие кулаки, уголовники, художники. С 1934 года до начала 1950-х годов на территории Донского монастыря проводили кремацию тел расстрелянных. Прах закапывали в общие безымянные могилы — захоронения невостребованных прахов.

Илья Удовенко, историк, старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа

Илья Удовенко, историк, старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа, о полигоне «Коммунарка»:

«В 2018 году в северо-западной части спецполигона “Коммунарка” было обнаружено большое сосредоточение расстрельных рвов, где захоранивались люди.

Обнаружены эти рвы благодаря архивным и археологическим работам. Сначала были найдены архивные фотоснимки этой территории, которые в 1940-е годы делали летчики Люфтваффе (военно-воздушные силы нацистской Германии 1933–1945 годов.— “Ъ”). Выяснилось, что на этих участках в 1940-х была поляна. На более поздних снимках 1960-х годов здесь уже был лес, который существует и сейчас. Историками было выдвинуто предположение, что этот лес посадили здесь специально после 1941 года, чтобы скрыть место массовых захоронений. Это подтвердили геолокационные исследования: с помощью специального оборудования здесь были обнаружены характерные для расстрельных рвов депрессии, то есть проседания почвы. Позже археологические исследования установили факт того, что эти депрессии являются именно расстрельными рвами».

Игорь Гарькавый, историк, директор мемориального комплекса «Бутовский полигон»

Игорь Гарькавый, историк, директор мемориального комплекса «Бутовский полигон», о Бутовском полигоне:

«В 1991 году в архиве Министерства безопасности были найдены документы с предписаниями на расстрел тысяч людей, приговоренных “тройками” или “двойками”. Но в документах не было указано ни место казни, ни место захоронения. Началось настоящее сложное расследование.

Следственная группа сотрудников Московского управления госбезопасности, которой руководил полковник Грашовень, нашла живых свидетелей. Благодаря их показаниям и удалось идентифицировать место захоронений. Бывшие шоферы НКВД рассказали, кого и когда они возили на Бутовский полигон. Но главными были воспоминания сотрудника НКВД Садовского, бывшего коменданта административно-хозяйственного отдела Управления НКВД по Московской области. Он подробно рассказал, как вся эта система работала. В результате расследования Московское управление госбезопасности 6 апреля 1993 года выдало заключение о том, что Бутовский полигон является тем самым местом, где были проведены массовые казни».

Как и в 1920 годы, в 1930-е родственникам казненных не сообщали об исполнении приговора. Вместо этого говорили, что их близкий получил срок «десять лет без права переписки». Сотрудники НКВД в принципе старались не называть смертную казнь или расстрел своими именами и использовали для этого эвфемизмы, например «убытие по первой категории», «спецоперация», «свадьба»  (По мнению историка Алексея Теплякова, имелось в виду венчание со смертью) .

В 1937 году установленный НКВД план по расстрелам был достаточно быстро выполнен, и секретари областных комитетов партий просили Центральный комитет разрешить увеличить количество репрессированных. Сохранились шифровки с просьбами об «увеличении лимитов» с личными резолюциями Сталина, Молотова, Кагановича, Ежова и других представителей советской власти.

Нередко в годы Большого террора приведение в исполнение смертных приговоров приобретало характер соревнования между чекистами: известны случаи, когда начальники областных отделений НКВД высмеивали коллег из других регионов, которые «отставали» по количеству расстрелянных. Не последнюю роль играло и желание выслужиться перед высшим руководством и получить звездочки на погоны. В январе 1938 года глава нескольких региональных управлений НКВД СССР Григорий Горбач получил личную благодарность главы НКВД Ежова за арест 55 тыс. человек. Исполнители смертных приговоров получали часы, пистолеты, денежные премии за «хорошее выполнение спецслужбы и обеспечение боевой подготовки» и за «самоотверженную работу по борьбе с контрреволюцией».

Еще одной причиной личной заинтересованности рядовых чекистов в исполнении смертных приговоров было мародерство: деньги и личные вещи казненных они распределяли между собой. Известны случаи, когда чекисты перевозили в свои дома мебель из квартир репрессированных или выселяли родственников осужденного, чтобы заселить в его квартиру своих знакомых. В годы Большого террора даже появились спецмагазины, где сотрудники НКВД могли продать имущество и личные вещи казненных.

Лев Разгон, писатель, правозащитник, узник ГУЛАГа

Лев Разгон, писатель, правозащитник, узник ГУЛАГа:

«Осенью и зимой тридцать седьмого года, по всей Москве открылось множество странных магазинов. Странных потому, что даже вывески на них "Распродажа случайных вещей" были написаны на полотне, наспех.

Эти магазины появлялись на местах книжных, канцелярских, промтоварных магазинов. Они были заполнены старой мебелью, потертыми коврами, подержанной или даже новой одеждой, разрозненными сервизами, предметами антиквариата, картинами… Это были остатки того, что было забрано, просто награблено энкаведэшниками. Некоторые из них получали готовые квартиры со всем, что в них было: мебелью, книгами, бельем, одеждой, всем, включая зубные щетки и засохшие куски мыла в умывальнике. А другие, на каких-то базах, куда свозили все это добро, выбирали себе по вкусу. И, конечно, по чинам. <...> А уж то, что никто не хотел себе забирать, свозилось в эти магазины "Распродажи случайных вещей". <...> Теперь-то я знаю, что в этих магазинах продавались вещи уже убитых. Их убивали в тот же самый день или даже час, когда им прочитывали: “...с конфискацией всего имущества”. И после этого начиналась дележка этого имущества».

Из книги воспоминаний «Непридуманное»

Большой террор завершился в ноябре 1938 года так же централизованно, как начался,— по распоряжению Политбюро. Специальное постановление о завершении репрессий и роспуске «троек» подписали председатель Совета народных комиссаров СССР Вячеслав Молотов и секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Сталин.

«Очистка страны от диверсионных повстанческих и шпионских кадров сыграла свою положительную роль в деле обеспечения дальнейших успехов социалистического строительства. <...> Задача теперь заключается в том, чтобы, продолжая и впредь беспощадную борьбу со всеми врагами СССР, организовать эту борьбу при помощи более совершенных и надежных методов».

Из постановления решения Политбюро ЦК ВКП(б) №П65/116, 17 ноября 1938 года

С 1930 по 1938 год в советской России по приговорам судебных и внесудебных органов было расстреляно более 762 тыс. человек. Однако эта статистика заведомо неполная: не все приговоры фиксировалось документально, часть данных утрачена, часть до сих пор не доступна для изучения. Кроме того, статистика смертных приговоров зависит от того, что считать смертной казнью.

По официальным данным отдела учета и распределения заключенных ГУЛАГа, с 1930 по 1956 год в лагерях погибли больше 1,6 млн человек.

Ян Рачинский

Ян Рачинский, экс-председатель правления общества «Мемориал» (ликвидировано судом в 2021 году, ранее объявлено иноагентом):

«Что считать смертной казнью? У меня нет четкого ответа. И сомневаюсь, что у кого-то из историков есть понимание, где можно провести эту грань. Обычно людей интересует статистика, а в статистику попадает то, что было оформлено хоть какими-то бумагами. Поэтому для простоты можно, конечно, говорить о случаях смертной казни там, где были решения суда. Но если взять “тройки”, не было ни одного государственного акта, который бы узаконил этот внесудебный орган. Тем не менее казни происходили по решениям “троек” — незаконных, но действующих по инициативе верховной власти. Это смертная казнь или не смертная казнь? А инсценировки самоубийств или несчастных случаев, которые совершались по неформальному приказу Сталина? А деятельность по разработке ядов? Или тысячи крестьян, убитых во время подавления восстаний,— это смертная казнь или нет? Грань очень зыбкая. На мой взгляд, всякое лишение человека жизни, которое совершается по инициативе представителей государства, в любой форме — по решению законного органа или в обход какой бы то ни было формальной процедуры — это смертная казнь».

В 1930-е в СССР активно развивались альтернативные способы устранения неугодных власти: происходили инсценировки самоубийств и несчастных случаев  (В качестве одного из примеров неформального вынесения приговора историк Алексей Тепляков в исследовании «Процедура исполнения смертных приговоров в 1920 — 1930-х годах» приводит убийство в поезде полпреда СССР в Китае Ивана Бовкун-Луганеца и его жены Нины Орельской, совершенное по заказу Сталина и Берии. Позже НКВД организовал инсценировку автокатастрофы)  , в лагерях по просьбе администрации уголовники могли убить политического узника, спровоцировав драку, а в секретной лаборатории НКВД под руководством профессора Григория Майрановского разрабатывались яды для ликвидации людей по секретному заданию правительства. Испытания ядов нередко проводились на приговоренных к смертной казни. Некоторые смерти сталинского времени до сих пор остаются нераскрытыми.

1938–1953.

Война и мир: смертная казнь и ее (почти) отмена Сталиным

В ноябре 1938 года в СССР по решению Политбюро завершился Большой террор. К этому моменту в советских тюрьмах находились тысячи заключенных, которых к смерти уже приговорили, но расстрелять еще не успели. Для них подписанное Сталиным и Молотовым постановление об окончании массовых репрессий оказалось спасительным.

А для главы НКВД Николая Ежова и его подчиненных оно обернулось приговором к расстрелу. Советской власти нужно было объяснить Большой террор. Решение она нашла в привычном способе — назначила новых «врагов народа» и возложила вину за массовые репрессии на них. Исполнители указаний Политбюро были объявлены засевшими в органах НКВД «шпионами иностранных разведок», которые «сознательно извращали советские законы, проводили массовые и необоснованные аресты»  (Из-за этого долгое время период Большого террора в народе назывался ежовщиной. Миф о том, что репрессии проводились по инициативе Николая Ежова, развеялся только в 1990-е годы, когда открылись архивы. Ранее засекреченные документы рассказали о большой роли Иосифа Сталина в том, что государство убило сотни тысяч ни в чем не виновных граждан) . 24 ноября 1938 года Ежов был освобожден от должности наркома внутренних дел  (При этом за ним сохранились должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя Комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта) . Через полгода, 10 апреля 1939 года, он был арестован, а в феврале 1940 года — вместе со своим заместителем Михаилом Фриновским и другими бывшими подчиненными — приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания и расстрелян. Главой НКВД стал Лаврентий Берия.

Историк Никита Петров отмечает, что несмотря на то что указ о завершении репрессий предписывал ликвидацию «троек», они продолжали создаваться в случаях, когда советской власти нужно было вынести смертный приговор по упрощенной, отработанной в 1937–1938 годах, процедуре. Например, так было после того, как в сентябре 1939 года Советский Союз ввел войска в оккупированную Гитлером Польшу. Территориальный раздел Польши между СССР и Германией был завершен 28 сентября 1939 года подписанием Договора о дружбе и границе. После этого советское руководство проводит социально-политическую чистку новой территории и помещает в тюрьмы и лагеря НКВД десятки тысяч польских военных. Политбюро принимает решение расстрелять их и 5 марта 1940 года выпускает постановление, по которому рассмотреть дела и вынести приговор к высшей мере наказания должна была «тройка» в составе начальника первого спецотдела НКВД Леонида Баштакова и заместителей Берии Всеволода Меркулова и Богдана Кобулова.

Жертвами этого решения руководителей СССР оказались почти 22 тыс. поляков. Массовое убийство вошло в историю как Катынский расстрел  (Впервые массовые захоронения в Катынском лесу в 1943 году обнаружила германская разведка. До 1990 года СССР отрицал свою причастность к этому и заявлял, что польские граждане были казнены немецкими оккупационными войсками. 13 апреля 1990 года в ТАСС вышло сообщение, в котором говорилось о «непосредственной ответственности за злодеяния в Катынском лесу Берии, Меркулова и их подручных». В тот же день президент СССР Михаил Горбачев передал прибывшему с визитом в Москву президенту Польши Войцеху Ярузельскому списки польских офицеров, которые находились в лагерях НКВД в начале 1940 года. В 2010 году Госдума РФ признала Катынский расстрел преступлением сталинского ежима) .

Практика 1930-х годов, когда списки подлежащих расстрелу утверждались лично секретарем ЦК ВКП(б) Иосифом Сталиным, в 1940-е тоже сохранилась. По одному из таких списков в январе 1940 года за «шпионаж» и участие в «антисоветской заговорщической террористической деятельности» был расстрелян писатель Исаак Бабель. Как и в годы Большого террора, Сталин утвердил подготовленный НКВД список, а формально приговор вынесла Военная коллегия Верховного суда СССР.

Исаак Бабель после ареста в 1939 году. Снимок из следственного дела

Сложившаяся в первые годы советской власти практика скрывать от семей судьбу их казненных родственников в этот период тоже сохранилась. Супруге Бабеля Антонине Пирожковой прокурор сообщил, что ее муж осужден на «десять лет лагерей без права переписки». В дальнейшем на регулярные письма с вопросом о состоянии Бабеля она получала ответ: «Жив, здоров, содержится в лагерях».

По словам историка Никиты Петрова, при необходимости для вынесения смертных приговоров в 1940-е годы власть могла использовать те же инструменты, что и в годы Большого террора, даже если формально эти инструменты были отменены.

Историк, специалист по истории органов ВЧК-ГПУ-НКВД Никита Петров о сохранившейся практике вынесения приговоров к смертной казни вне суда после завершения Большого террора

В целом с 1939 года масштаб применения смертной казни в СССР значительно сократился — количество приговоров вернулось к показателям середины 1930-х годов. По данным историко-просветительского общества «Мемориал» (ликвидировано судом в 2021 году, до этого признано иноагентом), в 1939 году к высшей мере наказания приговорены 2601 человек (в 126 раз меньше, чем в 1938-м), в 1940 году — 1863 человека.

Но с 1941 года, в связи с началом войны, советское государство вновь активно использует смертную казнь как инструмент влияния на общество — для мобилизации, борьбы с дезертирами и пособниками немецкой армии. Начинается новая волна внесудебных казней. 17 ноября вышло подписанное Сталиным постановление Государственного комитета обороны, которое впервые наделило Особое совещание при НКВД правом приговаривать к смертной казни  (Особое совещание — внесудебный орган, действующий в СССР при органах госбезопасности в 1924–1953 годах. ОС рассматривало уголовные дела по обвинениям в общественно опасных преступлениях и выносило приговоры. Право приговаривать к расстрелу ОС получило только в годы войны. После 1945 года максимальной мерой наказания, которую могло назначить ОС, стало лишение свободы сроком на 25 лет) . За годы Второй мировой войны по решениям Особого совещания были расстреляны более 10 тыс. человек.

Никита Петров, историк, специалист по истории органов ВЧК-ГПУ-НКВД:

Никита Петров, историк, специалист по истории органов ВЧК-ГПУ-НКВД:

«Война еще больше ожесточила политическую систему и вызвала новый всплеск массового применения смертной казни — и по отношению к политическим противникам, кого обвиняли в так называемой антисоветской пропаганде, и по отношению к уклонистам и дезертирам, и к тем, кто сотрудничал с немцами. Причем даже в самой невинной форме.

В одном из архивов я видел дело школьной учительницы из Подмосковья. Вся ее вина заключалась в том, что она дружила с немецким офицером. Она была учительницей немецкого языка, и при нем она была переводчицей. Этот немецкий офицер не был офицером-карателем, он был обычным армейским офицером. За это как изменница Родины она и была расстреляна в 1942 году. Ей было всего 26 лет. Казнить ее было явно не за что. Но советская власть была не готова простить даже таких людей и жестоко мстила всем, кто проявил вот такую нелояльность. В годы войны смертная казнь как инструмент расправы переходит на внесудебный уровень, т. е. Особое совещание получило право выносить приговоры к смертной казни и довольно широко этим пользовалось во время войны. С ноября 1941 года счет приговоренных к казни снова пошел на десятки тысяч».

В июне 1941 года из-за активного наступления немецкой армии в западной части территории СССР началась срочная «разгрузка» 272 тюрем и эвакуация около 140 тыс. человек, которые в них содержались. Большую часть заключенных (бандитов, рецидивистов, уголовников) эвакуировали в отдаленные части страны. Тех, кто отбывал срок за незначительные преступления, освобождали, а приговоренных к высшей мере наказания спешно расстреливали. Так, в октябре 1941 года в Московской области был расстрелян и захоронен на полигоне «Коммунарка» бывший участник Белого движения, агент НКВД, муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон. Некоторые арестанты, которых суд приговорил к разным срокам лишения свободы, в 1941 году также были расстреляны. Среди них — осужденные в 1930-е годы по политическим обвинениям. Опасаясь, что во время войны политические оппоненты могут начать сотрудничать с гитлеровской Германией, летом 1941 года советское руководство дало распоряжение расстрелять участников второго и третьего «московских процессов»  (Михаил Строилов, Валентин Арнольд, Христиан Раковский, Сергей Бессонов, Дмитрий Плетнёв)  и арестованных жен и родственников ранее расстрелянных «врагов народа». Также наиболее опасными советская власть посчитала революционеров—левых эсеров Марию Спиридонову, ее мужа Илью Майорова, Александру Измайлович. Несмотря на пожилой возраст и испорченное за годы тюремного заключения здоровье, они были расстреляны вместе с другими политзаключенными под Орлом.

Всего к 1942 году в ходе эвакуации тюрем было расстреляно 9817 заключенных, из них большая часть на Украине — 8789 человек, в Белоруссии — 530, в Эстонии — 205, в Орловской области — 291.

В первые годы войны, когда Красная армия терпела поражения и отступала, государство использовало угрозу расстрелом для мотивации военных и борьбы с дезертирством. Через два месяца после начала войны вышел приказ №270 наркома обороны Иосифа Сталина, который допускал расстрел струсивших командиров на месте и арест их семей.

«Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава».

Из приказа Ставки Верховного главнокомандования Красной армии №270 от 16 августа 1941 года

В октябре 1941 года военный политработник Иван Рогов в письме секретарю ЦК ВКП(б) Георгию Маленкову сообщил о шифрограмме, в которой командующий Ленинградским фронтом Георгий Жуков дал поручение армиям фронта и Балтийскому флоту «Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны».

В известном под названием «Ни шагу назад!» приказе наркома обороны №227 от 28 июля 1942 года  (официальное название «О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций»)  также говорилось, что «паникеры и трусы должны истребляться на месте». В условиях военного времени количество преступлений, за которые грозила смертная казнь, увеличилось, а порядок применения высшей меры наказания значительно упростился. В прифронтовых областях за паникерство, умышленное распространение слухов, акты мародерства, совершенные военнослужащими, допускался расстрел без суда — на месте.

19 апреля 1943 года президиум Верховного совета СССР выпустил указ, который впервые со времен Российской Империи вводит в стране смертную казнь через повешение. Вешать надлежало военнопленных, которые участвовали в убийствах мирных граждан, шпионов и советских граждан, которые во время оккупации сотрудничали с немецкой армией. Такие дела рассматривали военно-полевые суды, куда входили председатель военного трибунала дивизии (председатель суда), начальник особого отдела дивизии и заместитель командира дивизии по политической части (члены суда), с участием прокурора дивизии. Кроме того, для устрашения в годы войны в СССР впервые вводится практика публичного повешения.

«Приведение в исполнение приговоров военно-полевых судов при дивизиях — повешение осужденных к смертной казни — производить публично, при народе, а тела повешенных оставлять на виселице в течение нескольких дней, чтобы все знали, как караются и какое возмездие постигнет всякого, кто совершает насилие и расправу над гражданским населением и кто предает свою Родину.

Председатель президиума Верховного совета СССР М. Калинин
Секретарь президиума Верховного совета СССР А. Горкин
Москва, Кремль. 19 апреля 1943 года»

Из указа президиума Верховного совета СССР «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины из числа советских граждан и для их пособников»

В первый же день нападения нацистской Германии на СССР, 22 июня 1941 года, Верховный совет выпустил положение, в котором была закреплена деятельность военных трибуналов  («Положение о военных трибуналах в местностях, объявленных на военном положении, и в районах военных действий») . Трибуналы рассматривали дела военнослужащих, по которым предусматривалась уголовная ответственность за преступления по «законам военного времени». Они должны были бороться со всеми видами преступлений, нарушающих военные порядки, наказывать вражеских агентов, дезертиров, диверсантов, шпионов, предателей.

В 1941–1945 годах по приговору трибуналов были расстреляны 157 593 военнослужащих.

По данным немецкого историка Тани Пентер, с 1943 по 1953 год суды рассмотрели дела около 320 тыс. человек, сотрудничавших с оккупантами.

В числе внесудебных органов, которые приговаривали к казни, были партизанские и народные суды. Партизанские суды действовали в оккупированных немецкой армией регионах. Они выявляли предателей, которые выдавали немецким оккупантам имена активистов и коммунистов, приговаривали их к расстрелу и назначали исполнителя казни. Народные суды над коллаборационистами создавались уже на освобожденных территориях. Степень доказанности обвинений часто зависела от человеческого фактора — личной позиции командира отряда или бригады. Одни даже в экстремальных условиях войны требовали сбора доказательств и соблюдения принципов справедливости, другие оказывались скорыми на расправу. Известны случаи, когда и партизанские, и народные суды расстреливали невиновных и членов их семьей только на основе подозрений в предательстве.

Историк, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Дмитрий Асташкин про партизанские суды в годы войны

По архивным данным, собранным историками общества «Мемориал» (ликвидировано в 2021 году, ранее объявлено иноагентом), в 1941 году были приговорены к расстрелу 23 786 человек, в 1942-м — 55 790. С 1943 года, после перелома в ходе войны и успешного контрнаступления Красной армии, количество приговоренных к казни значительно снизилось. В 1943 году — до 12 569 человек, в 1944-м — до 3110, в 1945-м — до 2308. Однако эти данные заведомо неполные — многие внесудебные приговоры к казни официально никак не оформлялись.

После окончания Второй мировой войны в советском уголовном праве происходят важные изменения. В мае 1947 года Верховный совет СССР выпустил указ об отмене смертной казни в мирное время и заменил ее 25 годами лагерей. Доступные для исследований архивные документы не дают четкого ответа на вопрос, почему Сталин отменил применение высшей меры наказания. Однако очевидно, что это решение не было вызвано соображениями гуманизма и милосердия. Историки выделяют несколько общественных, политических и экономических причин отмены смертной казни в 1947 году.

«Историческая победа советского народа над врагом показала не только возросшую мощь Советского государства, но и, прежде всего, исключительную преданность Советской родине и советскому правительству всего населения Советского Союза.

Вместе с тем международная обстановка за истекший период после капитуляции Германии и Японии показывает, что дело мира можно считать обеспеченным на длительное время, несмотря на попытки агрессивных элементов спровоцировать войну.

Учитывая эти обстоятельства и идя навстречу пожеланиям профессиональных союзов рабочих и служащих и других авторитетных организаций, выражающих мнение широких общественных кругов, президиум Верховного совета СССР считает, что применение смертной казни больше не вызывается необходимостью в условиях мирного времени».

Из указа Президиума Верховного совета СССР об отмене смертной казни от 26 мая 1947 года

После тяжелой, унесшей миллионы жизней войны советские граждане устали от тягот и ждали, что жизнь изменится к лучшему. Власть понимает, что нужно дать людям передышку от страха, убийств и насилия. Кроме того, Вторая мировая война заставила мир посмотреть на жизнь человека как на высшую ценность: в ходе суда над военными преступниками нацистской Германии в Нюрнберге впервые было сформулировано понятие «преступление против человечности», заложены основы прав и свобод человека. Советский Союз, как государство, которое внесло огромный вклад в победу над фашизмом и стало сооснователем Организации Объединенных Наций, заняло новое положение на международной арене и не могло оставаться в стороне от мировых процессов.

Сталин хотел продемонстрировать всему миру преимущества построенного социализма, показать, что в СССР низкий уровень преступности, и заявлял, что страна готова отказаться от смертной казни, в отличие от ряда мировых держав, которые продолжают выносить своим гражданам смертные приговоры. В статье Андрея Вышинского  (На момент выхода статьи Вышинский занимал посты председателя юридической комиссии при Совете министров СССР и заместителя министра иностранных дел) , которая в 1947 году вышла на страницах «Правды» вместе с указом Верховного совета СССР, отмена смертной казни преподносилась как «новое проявление преимуществ советской общественной и государственной системы».

В 1949 году на сессии Генеральной Ассамблеи ООН Советский Союз предложил отменить смертную казнь во всех государствах. Предложение поддержано не было. Однако отмена смертной казни стала громким и красивым политическим заявлением, которое представляло руководство СССР в выгодном свете на международной арене.

Историк, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Дмитрий Асташкин об отмене смертной казни в СССР в 1947 году

Впрочем, после окончания войны интересы советской власти внутри страны тоже изменились. После того как война унесла миллионы жизней, а города и предприятия лежали в руинах, руководство страны было гораздо больше заинтересовано в рабочих руках, чем в смертных приговорах. Именно с этой экономической причиной историки связывают тот факт, что высшая мера наказания была не просто отменена, а заменена на срок 25 лет лагерей ГУЛАГа. С 1947 года исправительно-трудовые лагеря и колонии СССР начинают активно пополняться новой рабочей силой.

Никита Петров, историк, специалист по истории органов ВЧК-ГПУ-НКВД

Никита Петров, историк, специалист по истории органов ВЧК-ГПУ-НКВД:

«Именно задачи послевоенного восстановления страны диктовали советскому руководству идею, что можно в глазах всего мира выглядеть цивилизованно и отменить смертную казнь. Поэтому отмена высшей меры наказания в демагогически-политических целях была выигрышной. Тем более в каком-то смысле смертная казнь к 1947 году утратила для Сталина свое значение: основные задачи классовой и социальной чистки советского общества в 1937–1938 годах уже были достигнуты.

А многих политических противников и коллаборационистов до 1947 года уже расстреляли и повесили, как, например, командующего “Русской освободительной армией” Андрея Власова. Кроме того, отменив смертную казнь, Сталин добился введения 25-летнего срока как максимального наказания по всем расстрельным статьям Уголовного кодекса (ранее оно назначалось лишь за вредительство). Руки заключенных нужны были для восстановления страны после войны. Именно после войны ГУЛАГ и вся система советского принудительного труда стали наполняться немыслимыми темпами. Помимо заключенных ГУЛАГа, появились спецлагеря для проверки тех, кто был угнан в Германию, и тех, кто был у немцев в плену. Вместо того, чтобы освободить людей из немецкого плена и отправить домой, их начинали проверять — а как они там себя вели, как туда попали. И пока человека проверяли, его тоже заставляли работать. Военнопленных тоже использовали в качестве рабочей силы. Конечно, были еще люди, кого, по мнению Сталина, хорошо было бы расстрелять, но с этим можно было подождать».

Осужденным за насильственные и экономические преступления уголовникам, рецидивистам и бандитам указ 1947 года спас жизни. В самом невыгодном положении из-за обновлений уголовного законодательства оказались обвиняемые в контрреволюционных преступлениях: если до 1947 года многих из них приговорили бы максимум к десяти годам, то после они получали 25-летний срок в лагере.

Характерно, что в 1947 году смертная казнь была отменена лишь формально. Несмотря на официальный указ об отмене высшей меры наказания, действовала секретная директива, которая давала право судам Министерства госбезопасности приговаривать к казни по делам о так называемых контрреволюционных преступлениях.

Но даже формальный запрет смертной казни в советской России продержался недолго. Меньше трех лет. 12 января 1950 года высшая мера наказания указом того же президиума Верховного совета СССР была возвращена. По обыкновению, советская власть объясняла использование высшей меры наказания волей трудового народа. На этот раз Верховный совет ссылался на «поступившие заявления от национальных республик, от профсоюзов, крестьянских организаций, а также от деятелей культуры». Фактически, по мнению историков, введение смертной казни объяснялось политическими интересами советского руководства. К концу 1940-х годов союзнические отношения СССР и США стали портиться, началась холодная война и высшую меру наказания решили восстановить для «изменников Родины, шпионов, подрывников-диверсантов».

Кроме того, в конце 1940-х — начале 1950-х годов была подготовлена серия судебных процессов против партийных и государственных руководителей РСФСР, известная как «Ленинградское дело», фигурантов которого Сталин хотел физически уничтожить.

Татьяна Полянская, старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа

Татьяна Полянская, старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа:

«В 1950-м году происходит изменение в уголовном законодательстве и вводится высшая мера наказания для тех, кто обвиняется в измене родине и шпионаже. Словом, в контрреволюционной террористической деятельности. Это было связано с тем, что в этот период готовился крупный политический процесс, который вошел в историю под названием “Ленинградское дело”.

Этот процесс был направлен против ленинградских руководителей партии, а также выходцев из Ленинграда, которые были в рядах партийной номенклатуры в других регионах страны. Глава Госплана СССР и член Политбюро Николай Вознесенский, секретарь ЦК Алексей Кузнецов и еще четверо главных обвиняемых по этому делу были приговорены к высшей мере наказания и в 1950 году расстреляны. То есть Сталин стремился их физически уничтожить, ему не нужно было, чтобы они получили 25 лет лагерей. Он хотел физически уничтожить тех, кто вызывал у него опасения. Так же как это было в 1937–1938 годах — когда расстреливали тех, кого Сталин подозревал в конкуренции и нелояльности к утверждению собственной диктаторы. У Сталина этот страх был постоянно. Он сам и вообще вся партия большевиков, которая пришла к власти через революцию и Гражданскую войну, и утверждала ее через насилие, испытывали постоянный страх перед “внутренним врагом” и внешней угрозой. Этот страх и приводил к вспышкам репрессий и чисткам партийно-государственного аппарата, которые оборачивались смертными приговорами».

Также в 1950 году был расстрелян целый ряд награжденных за боевые заслуги советских военачальников, арестованных после войны за критику советской власти  (В их числе — маршал авиации Сергей Худяков, генерал-полковник Василий Гордов, генерал-майоры Григорий Кулик и Филипп Рыбальченко. После смерти Сталина они были полностью реабилитированы) .

Одним из самых громких дел начала 1950-х годов стала кампания по борьбе с космополитами, связанная с делом Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). В 1948 году по распоряжению Сталина сотрудники госбезопасности убили председателя ЕАК Соломона Михоэлса, представив его смерть как автомобильную аварию, а в 1948–1949 годах были арестованы 15 членов комитета — актеры, общественные деятели, поэты, писатели, врачи, ученые, переводчики  (бывший начальник Совинформбюро, председатель ЕАК (после смерти Михоэлса) Соломон Лозовский, поэт, секретарь ЕАК Исаак Фефер, заместитель министра Госконтроля РСФСР Соломон Брегман, сотрудник Совинформбюро Иосиф Юзефович, главный врач Центральной клинической больницы им. Боткина Борис Шимелиович, поэт Лев Квитко, писатель и поэт Перец Маркиш, писатель Давид Бергельсон, поэт Давид Гофштейн, художественный руководитель Московского Государственного еврейского театра Вениамин Зускин, академик АН СССР и АМН СССР Лина Штерн, журналист и переводчик Совинформбюро Леон Тальми, переводчики Илья Ватенберг и Чайка Ватенберг-Островская, редактор международного отдела Совинформбюро Эмилия Теумин) . Они обвинялись в шпионаже и «связях с еврейскими националистическими организациями Америки».

Сначала обвиняемые отрицали свою вину, но на следующих допросах под пытками все (за исключением врача Бориса Шимелиовича) признали себя виновными в антисоветской, националистической и шпионской деятельности и подписали придуманные следователями показания. В 1952 году на закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР полностью согласились с обвинением Исаак Фефер и Эмилия Теумин. Соломон Лозовский, Перец Маркиш, Соломон Брегман, Борис Шимелиович отказались от данных под пытками показаний и не согласились с обвинительным заключением. Остальные обвиняемые согласились с ним частично. Однако на решение суда это не повлияло. В августе 1952 года 13 членов ЕАК расстреляли  (экс-начальника Совинформбюро Соломона Лозовского, сотрудников Совинформбюро Иосифа Юзефовича, Леона Тальми и Эмилию Теумин, главврача Боткинской больницы Бориса Шимелиовича, поэтов Льва Квитко, Переца Маркиша, Исаака Фефера, Давида Гофштейна, писателя Давида Бергельсона, актера Вениамина Зускина, редактора Илью Ватенберга, переводчицу Чайку Ватенберг-Островскую) . В 1955 году, после смерти Сталина, Главная военная прокуратура провела проверку уголовного дела ЕАК и установила, что дело полностью сфальсифицировано, а признания обвиняемых на допросах следователи получали незаконно — в результате физического и морального давления.

Иеромонах Макарий (Марк Маркиш)

Иеромонах Макарий (Марк Маркиш)

внук расстрелянного по делу ЕАК поэта и драматурга Переца Маркиша:

«Никаких доказательств того, что к ним применялись пытки, нет. Показания моего деда я, естественно, читал более внимательно. Я вижу попытку человека как-то выкрутиться, в том числе заявлениями о своей лояльности к существующей власти, отказом от своего еврейского творчества и обещаниями, что он не будет больше ничего писать по-еврейски».

Уникальность дела Еврейского антифашистского комитета заключалась в том, что эта организация была создана в 1942 году при Совинформбюро аппаратом ЦК ВКП(б) как пропагандистская, чтобы формировать за рубежом благоприятное общественное мнение об СССР и собирать среди еврейских общин по всему миру средства на нужды Красной армии. Но вскоре ЕАК стал вызывать у Сталина раздражение. Особое недовольство в 1944 году вызвало письмо руководства ЕАК с предложением создать в Крыму Еврейскую советскую социалистическую республику. После окончания войны столь нужные в годы войны международные связи стали в СССР нежелательными. Еще одной причиной разгрома Еврейского антифашистского комитета, по мнению историка Алексея Макарова, был рост популярности членов ЕАК как общественных деятелей, к которым граждане обращались за помощью.

Именно с процесса Еврейского антифашистского комитета в стране начинается политика государственного антисемитизма: закрываются еврейские театры, школы, издательства, газеты, начинаются увольнения евреев и аресты тех, кто якобы был связан с Еврейским антифашистским комитетом. Запускается пропагандистская кампания против «безродных космополитов» в советской прессе. Всего за связи с ЕАК были репрессированы 125 человек, 23 из них приговорены к высшей мере наказания, шестеро умерли в ходе следствия.

Государственный антисемитизм проявился и в деле подпольной антисталинской организации «Союз борьбы за дело революции», которую в 1950 году создали студенты и школьники. По словам историка Алексея Макарова, эта организация не была националистической, однако в связи с тем, что некоторые участники союза были евреями, их обвинили в создании «группы еврейских националистов», готовившей «свержение существующего в СССР строя путем вооруженного восстания и совершения террористических актов». Отличие этого дела от дел десятков других антисталинских организаций состояло в крайне суровом приговоре: десять участников организации были приговорены к 25 годам лагерей, трое расстреляны. Среди них был студент Московского педагогического института им. Потемкина Борис Слуцкий.

Максим Пурыжинский

Максим Пурыжинский

племянник казненного студента Бориса Слуцкого, пианист:

«Судьбу дяди Бориса я всегда воспринимал через призму маминых переживаний. Эта история отравила маме жизнь. Она помнила об этом всегда. Когда в семье затрагивали историю Бориса, я видел, как менялась моя мама. Ее отношение к аресту, к расстрелу родного брата, ко всем последующим событиям, которые она пережила,— все это читалось на ее лице, у нее сразу поднималось давление. Как только при ней говорили, как при Сталине было хорошо, она сжималась. Она знала не понаслышке про сломанные судьбы, про выкошенные поколения людей, нормальная жизнь которых была отравлена борьбой непонятно за что».

По данным правоведа Виктора Лунеева, число приговоренных к высшей мере наказания по политическим обвинениям в 1950–1953 годах достигло 3981 человека. Эти показатели не сравнятся с масштабами расстрелов в 1930-х годах. Однако общие принципы, по которым в этот период фабриковались политические судебные процессы, остались такими же, как в годы Большого террора. Это позволяет историкам называть период позднего сталинизма временем возрождения террора. Новые репрессии и массовые казни остановились только со смертью Сталина в марте 1953 года.