Столица мультиполярности

Международная составляющая Санкт-Петербургского международного экономического форума (ПМЭФ) в июне нынешнего года отчетливо показала развилку, на которой оказалась внешняя политика России за последние годы. Форма международного будущего для РФ так или иначе определена — это лидерские позиции в мировом «лагере мультиполярности», символически противостоящем G7. Содержание может быть сколь угодно разным.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Подбор глав государств, которые присутствуют на пленарной сессии с участием президента РФ на ПМЭФ (ведущий форум «Росконгресса» в ежегодной линейке крупных политико-экономических мероприятий), всегда дело случая, конъюнктуры и возможности. В соответствующей сессии ПМЭФ 7 июня участвовали в качестве собеседников российского главы государства президент Многонационального Государства Боливия Луис Альберто Арсе Катакора и президент Республики Зимбабве Эммерсон Дамбудзо Мнангагва. В принципе присутствие глав двух этих государств должно было символизировать непосредственный долгосрочный интерес России к роли данных стран в общей долгосрочной стратегии РФ в развитии международных отношений. Так, Боливия, латиноамериканская страна с ее огромными запасами редких по мировым меркам минеральных ресурсов (господин Арсе в выступлении не мог не напомнить о том, насколько важную роль в мире сейчас имеет литий, руд которого в Боливии особенно много) — это один полюс интереса. Россия для значительной части мира — страна первой в мире социалистической революции, и Боливия — часть этой части мира. В свою очередь, господин Мнангагва — представитель самого долгосрочно перспективного со многих точек зрения (инвестиционной, рынков сбыта, демографической, торгово-сырьевой) Африканского континента. Россия для Африки и по сей день не столько символ социализма и бывшая СССР, сколько соавтор начавшегося еще в 1950-х процесса деколонизации, в ходе которого добрая треть, если не больше, нынешних государств мира избавилась от колониального гнета стран, которые стали через какие-то полвека странами G7.

Еще десять лет назад G7 называлась G8, и тем самым Россия вполне могла причисляться всем остальным миром наряду с США, Японией и ЕС к «золотому миллиарду». Теперь все изменилось: где-то между Зимбабве и Боливией находится крупнейшая по территории, немалая еще по численности населения и одновременно ядерная и сырьевая держава, которая в «семерке» не числится. А значит, дружить с Москвой — это наладить отношения с той силой, которая способна противостоять небольшому числу богатейших государств мира.

На деле, как показал ПМЭФ, это уникальное позиционирование России в современном мире в реалиях специальной военной операции на Украине, но многими вне G7 оправдываемое действо как законное право суверенного государства вести в том числе военные действия в своих интересах вне прямого контроля Совета Безопасности ООН (по крайней мере для постоянных членов Совбеза, которым РФ как преемник СССР является) само по себе не только преимущество, но и проблема. Внешнеполитическая стратегия России, которая постепенно вырисовывается из ее действий в глазах других стран, не может быть оправданна только уже несколько лет провозглашающейся идеей «государства-цивилизации Россия» с ультраконсервативной внутриполитической риторикой, «защитой традиционных европейских ценностей» и прочими элементами религиозно-политического романтизма. Даже в случае с ПМЭФ для Зимбабве, страны с довольно сильным христианским духом и весьма сильными консервативными настроениями населения, такая Россия скорее нечто, в чем можно искать близкое по духу. Но уже для Боливии такая Россия слишком капиталистична и слишком европоцентрична: несмотря на европейские корни современной латиноамериканской культуры, отталкиваться от культурного родства с Европой давно привыкли не только в России. Есть, например, очень сложная в этом отношении Бразилия с ее прекрасными и непростыми отношениями с США, с ее католической культурой и яростным антиколониализмом. И это страна БРИКС, ее первая буква.

Если же говорить о других буквах в аббревиатуре, то все еще сложнее. И Индии, и Китаю, по всей видимости, малоинтересно, сможет ли Россия сохранить в своей душе исконную и первозданную европейскую культуру. Это, в конце концов, ее дело. ЮАР, также входящая в исходный блок до его расширения в последние годы и месяцы, скорее настороженно отнеслась бы к этой идее. Сейчас в составе блока — Бразилии, России, Индии, КНР, Южной Африки, ОАЭ, Саудовской Аравии, Ирана, Египта и Эфиопии — еще сохраняется определенное единство, связанное с антиколониализмом как идеей. Наверное, мало что поменяется в случае, если в БРИКС, как это предполагается, вступит Таиланд, который никогда не был колонизированной страной, как и Россия. Но интерес Турции к блоку БРИКС уже несколько сменит акценты: Турция, конечно, никак не европейский, но бывший колонизатор или по крайней мере центр большой колониальной империи. В той же Саудовской Аравии, возникшей на осколках Османской империи, это неплохо помнят — прошло каких-то 100 лет.

Как ни странно, в таких обстоятельствах проще всего в формировании «лагеря мультиполярности» сформулировать не идеологическую составляющую, а экономическую. Во многом крупнейший мировой экономический конфликт, в который считает себя вовлеченной Россия в последние 15–20 лет,— это конфликт в сфере экономики, пусть и на стыке с политикой: страны G7 в такой степени идентифицируют себя с единственным вариантом одновременного политического и экономического прогресса, что неудивительно сопротивление, оказываемое им странами за пределами «золотого миллиарда». Экономические причины объединяться в условный «лагерь мультиполярности» довольно очевидны: это в первую очередь санкционный диктат США и ЕС, в которых, исходя из единой политико-экономической доктрины всех стран G7, вопросы политического (в нормативном порядке демократического и основывающегося на концепции прав человека), социального (нормативно прогрессистско-либерального и индивидуалистического) и экономического (нормативно рыночного) характера жестко связаны в единый необсуждаемый комплекс требований к любому государству мира. На сегодняшний день БРИКС — это около трети мирового ВВП и примерно половина населения планеты, имеющей перспективы даже усилить эти показатели. Все страны БРИКС в той или иной мере имеют проблемы с неразделением странами G7 требований к партнерам.

Экономический смысл «лагеря мультиполярности» достаточно очевиден: единственная эффективная защита от санкционного давления и от неизбежного при нем разделения рынков — создание единого защищенного от такого давления общего рынка, торгового и инвестиционного. Трудно придумать альтернативу такой защите: скорость, с которой Россия, защищаясь от санкций, переориентировала свои сырьевые потоки в Китай и Индию, это продемонстрировала. При этом сила объединения в экономической части именно в этом: не иметь дела ни с «мировой мастерской» Китаем, ни с держателем самого перспективного в мире неосвоенного потребительского рынка Индией, ни с ЮАР с ее минеральными ресурсами, ни с Саудовской Аравией и ОАЭ с их нефтью страны G7 не могут. Для любой власти, желающей хранить себя от мощного экономического диктата по политическим мотивам, БРИКС — инструмент. Это надежнее любых переговоров в мире, в котором технологически развитые государства наверняка будут стремиться (и стремятся уже сейчас) зафиксировать свое технологическое превосходство и прекратить по возможности ненужный им трансферт технологий в остальной мир — во всяком случае, такой трансферт с точки зрения G7 должен происходить на их условиях, и эти условия будут политическими.

Проблема «лагеря» и непосредственно России в нем другая: это идейно, в отличие от G7, очень рыхлый блок, притом что экономически он довольно крепок. Консерватизм, который должен объединять Китай, Россию, Таиланд, Турцию, Саудовскую Аравию, ОАЭ и, например, Алжир,— это очень разный и противоречивый консерватизм. Социалистические элементы в блоке — несколько более сближающая тема, но только до тех пор, пока нет осознания, насколько, например, ЕС ближе к значительной части БРИКС по этому показателю. Проблемы антиколониализма и европейских (читай — христианских) ценностей в блоке описаны выше. Что же остается политическим, а не экономическим наполнением «лагеря мультиполярности» — только антиамериканизм? Это, разумеется, мощная сила, хотя антиамериканизм в Бразилии, России и Эмиратах является скорее конвергентным и имеет принципиально разную природу, а в ОАЭ он существует (если существует) в форме, в которой вряд ли его признают таковым в Москве.

Генеральный директор АНО «Национальные приоритеты» София Малявина в выступлении на ПМЭФ в дискуссии «Благотворительность и социальные инвестиции в странах БРИКС: уроки партнеров для развития экономики и социальных услуг» обратила внимание на вызов в сфере доверия в рамках блока. «Мы проанализировали социально-экономические вызовы стран БРИКС и отметили, что находимся примерно на одном уровне по трем показателям: неравенство, бедность и система здравоохранения. Но есть вызов, который различается»,— пояснила она: это очень разные уровни доверия внутри общества, которые высоки в Индии и КНР, средний в Бразилии и низкие в ЮАР и России. «Когда я говорю про доверие, это доверие в том числе межличностное, доверие в обществе в целом»,— рассказала руководитель АНО «Национальные приоритеты». То есть БРИКС — это очень разные общества. Если «лагерь мультиполярности» рассчитан на долгое существование, одних экономических скреп в нем будет недостаточно — ПМЭФ в 2024 году поставил вопрос о том, достаточно ли для него скреп идейных.

Афанасий Сборов