Город с двух сторон от одного тракта
Бийск: союз баллистических ракет и чудодейственных препаратов
Бийск — это место, некогда пережившее столкновение двух линий российской колонизации, христианской и предпринимательской. Конфликт возник вокруг местного вероучения и, хотя одни хотели его сгубить, а другие — защитить, показал, что обе линии слабо понимают свойства осваиваемого ими пространства. Обе вскоре были уничтожены революцией, на время приостановившей и саму колонизацию, которая, впрочем, впоследствии возродилась, пусть формы ее и менялись. Пространство тоже не утратило своих особенностей, пусть они и выглядят несколько иначе. Более того — сейчас в некоторых отношениях они прекрасно понимают друг друга.
Музей Чуйского тракта. Бийск, 2018
Фото: Shutterstock Premier / Fotodom
Музей Чуйского тракта. Бийск, 2018
Фото: Shutterstock Premier / Fotodom
Этот текст — часть проекта «Портреты русской цивилизации», в котором Григорий Ревзин рассказывает, как возникли главные города России, как они развивались, как выглядят сейчас и почему так вышло.
В историко-статистическом сборнике «Алтай» за 1890 год земский врач и публицист С. В. Мартынов пишет о Бийске: «Почва города болотистая, на многих улицах… стоят громадные, никогда не просыхающие лужи, во время дождя некоторые улицы превращаются в сплошное болото, для проезда почти невозможное». Тогда же, в 1898-м, вице-президент Британского общества изучения насекомых Г. Д. Элвес записывает: «Бийск в действительности — большая и очень грязная деревня, центр большой торговли шерстью, чаем и мехами... Улицы, подобно другим провинциальным городам, тонут либо в грязи, либо в пыли».
И когда идешь от Чуйского тракта — главной дороги из России в Монголию (в городе она носит гордое имя Коммунальный переулок) — в исторический центр, то видишь примерно то, что и ожидаешь увидеть исходя из таких стартовых условий. Правда, деревенская среда сохранилась лишь на периферии — на Кузнецкой улице или на улице Гора Больничного Взвоза, а центральные — Советская, Ленина, Кирова — заасфальтированы и застроены пятиэтажками. Но асфальт разбитый, площадь с пятиэтажным райкомом 1970-х с Лениным в шапке-ушанке перед ним (довольно редкая иконография), пятиэтажки грязные, рушатся, понизу сайдинговые пристройки бизнеса: ломбард, ритуальные услуги, парикмахерские «Анастасия» да «Гармония» — словом, «древнерусская тоска».
Все это разом исчезает, когда оказываешься в центре старого города. Это, в общем-то, небольшая территория между парком имени Леонида Гаркавого (Гаркавый — брежневский председатель горисполкома, изначально это Базарная площадь) и сквером имени Кузьмы Фомченко (ленинский председатель городского революционного суда, изначально Троицкая площадь). С примыкающими к ним улицами Ленина (бывшая Казачья), Советской (бывшая Успенская), проспектом Кирова (бывшая Барнаульская), Льва Толстого (бывшая Торговая, но переименована еще в 1910 году) и переулком III Интернационала (бывшая Троицкая улица, тут стоял Троицкий собор, в 1934 году взорвали). Но на ней находится около 200 первоклассных зданий, все — памятники архитектуры.
Фото: Shutterstock Premier / Fotodom
Фото: Shutterstock Premier / Fotodom
Фото: Ольга Остроухова / Фотобанк Лори
Фото: Григорий Писоцкий / Фотобанк Лори
Фото: Валерий Тырин / Фотобанк Лори
Фото: Григорий Писоцкий / Фотобанк Лори
Фото: Григорий Писоцкий / Фотобанк Лори
Фото: Ольга Остроухова / Фотобанк Лори
Фото: Фотобанк Лори
Все построены в течение 20 лет — от 1890-х до Первой мировой войны. В основном купеческие особняки в стиле или классицизирующей эклектики, или неорусском, большинство из неоштукатуренного красного кирпича, что придает некоторое сходство с Манчестером. Есть, впрочем, несколько зданий в стиле модерн, прежде всего великолепный особняк Ассанова, построенный в 1914 году по проекту Константина Лыгина, известного томского архитектора. Это дополняется зданиями банков (Сибирский торговый банк и Русско-Азиатский банк), гостиниц (гостиница Макарова), торговых домов (магазин и офис, «Русско-монгольское товарищество» Бодунова, дом Осипова, Китайский торговый дом Васенева, чайный дом Ван Ху Сина в доме купчихи Ивановой, «Модные товары Зильбербарта» в доме купца Кашина), гимназий и пассажей. Да-да, роскошных парижских пассажей, причем их в городе два — Второва и Фирсова.
Здесь была электростанция (ее построила купчиха Елена Григорьевна Морозова), купцы ездили по Бийску на автомобилях, а в магазины поставляли парижские платья по каталогу универмага «Бон Марше». В городе были представительства европейских компаний (немецкая транспортная компания «Герард и Гей», английский закупочный дом Фиента), детей отправляли учиться в Швейцарию, в городе были отличные библиотеки, театр.
В буржуазной цивилизации вообще-то мало героического. Такая архитектура где-нибудь на берегу Женевского озера, в Далеме под Берлином или в Северной Европе и Англии, где есть такие же старые районы миллионерских особняков 1900-х, производит весьма достойное, но скучное впечатление провинциального сытого города. Но в Бийске ее не ждешь, это кажется чудом, и в людях, которые создали эту цивилизацию здесь, начинаешь подозревать сверхъестественные способности. Непонятно, как и из чего. То есть понятно — из торговли, но это звучит как-то умозрительно.
Григорий Потанин, известный русский исследователь Монголии и Алтая, писал: «Бийск — это окно в Европу для Монголии», но вы попробуйте открыть окно в Европу из Монголии.
Несущей конструкцией экономики города был Чуйский тракт — главная дорога на Алтай и далее в Монголию, но сегодня эта торговля сгинула начисто, Чуйский тракт воспринимается скорее как Коммунальный переулок. Невозможно представить себе, что такое по нему перемещалось, чтобы из этого перемещения вырос такой город. И ведь там, куда он вел,— в Монголии — такого не было. Оттуда пришло нечто совсем другое.
Одно из самых эффектных зданий Бийска, его главная гордость — Общественное собрание. Оно целиком построено на частные пожертвования (прежде всего купца Игнатия Дмитриевича Рождественского), в несколько аффектированных формах русского стиля чувствуется примерно тот же пафос, что в здании Городской думы в Москве,— триумф русского купеческого сословия. И в известном смысле оно прославилось на всю Россию. Здесь в 1906 году состоялся суд над Четом Челпановым: процесс длился так долго и прогрессивная пресса так активно его освещала, что событиями в Бийске заинтересовались все.
Чет Челпанов, алтаец, кочевавший со своими стадами в урочище Теренг на берегу реки Кырлык, в 1904 году открыл бога единого Белого Бурхана. Тот явился ему и его приемной дочери, 12-летней Чугул, в виде трех белых всадников (один из них сам Белый Бурхан, второй — Ойротхан, третий — безымянный) и повелел разрушить идолов, уничтожить атрибуты шаманистских ритуалов, отказаться от кровавых жертвоприношений (резали скот) и впредь молиться ему, ожидая пришествия Ойротхана в ближайшее время. Чет организовал мюргюль (коллективное моление), на которое собрались тысячи алтайцев, которые приняли новую веру. Он поставил четыре березки, украсил их белыми лентами, между ними соорудил жертвенник-тагыл для курения арчина (алтайского можжевельника) и окропил жертвенник молоком. Тут его и приняли казаки.
Этот фантастический случай самозарождения алтайского пророка единобожия, к несчастью, получил только полицейское освещение. Дело тут было в позиции Алтайской духовной миссии, возглавляемой митрополитом Макарием. При нем миссия добилась выдающихся успехов в христианизации алтайцев, но успехи случились не без опоры на государственную мощь. После того как высочайший манифест 1903 года ввел в империи свободу вероисповедания, эта опора была утеряна. В таких условиях возникновение по соседству местного учения, проповедующего единобожие и обращающего язычников, было для миссии вовсе избыточным: она объявила, что Ойротхан — это на самом деле Япон-хан, а бурханисты — японские шпионы. Связь с Японией в преддверии и во время русско-японской войны позволяла привлечь к делу армию. Однако у властей эта история не вызывала доверия (где Алтай, а где Япония), поэтому митрополиту Макарию пришлось собрать ополчение из русских поселенцев — те разгромили религиозное собрание, побили и поубивали алтайцев (они не сопротивлялись вообще), арестовали Челпанова и его семью и сильно пограбили алтайские стойбища и села.
При этом надо понимать, кто такой митрополит Макарий. Это Макарий Невский, святитель Алтая, канонизированный русский святой. Его заслуги в просвещении алтайцев огромны, он выучил язык, составил первую грамматику и словарь алтайского языка, перевел на алтайский Евангелие, создал при миссии школу для алтайцев. В то же время был сторонником Союза русского народа. Памятник ему (скульптор Сергей Исаков, 2009) стоит перед зданием Алтайской миссии.
Алтайская духовная миссия находится справа от Чуйского тракта, а купеческий Бийск — слева, и процесс над Четом Челпановым превратился в противостояние двух частей города. Купцы взяли обвиняемых на поруки, наняли петербургских адвокатов, тот же Григорий Потанин, близкий друг Василия Гилева, одного из основателей Русско-Азиатского банка (бийское отделение располагалось в его доме), развернул общероссийскую кампанию в прессе и привлек к процессу Владимира Короленко, уже прославившегося к тому времени защитой удмуртов в «мултанском деле».
По сути, в Бийске в этом процессе жестко столкнулись две линии русской колонизации — христианская и предпринимательская (усиленная либеральной интеллигенцией). По ходу этого столкновения обе продемонстрировали мало достоинства. Макарий представлял средневековое религиозное рвение, адвокаты Челпанова (большая команда: С.П. Швецов, Д.А. Клеменц, М.Н. Вознесенский, М.П. Соколов, Р.Л. Вейсман) — силы борьбы с царизмом (либералы и народники); они искренне ненавидели друг друга.
В итоге либералы победили святителей-мракобесов — Чет Челпанов был полностью оправдан. А вот про бурханизм и самого Чета Челпанова мы знаем прискорбно мало. По-русски он не говорил, его позицию представляли две враждующие группы переводчиков, от миссии и алтайские приказчики бийских купцов,— и те и другие искажали его слова в пользу нанимателей. В результате рождение новой веры осталось неузнанным и непонятым. Мы не очень понимаем, кто такой Белый Бурхан, не понимаем, почему он пошлет вместо себя Ойротхана и кто это, мы не знаем этики, онтологии этого нового открытия бога единого, ничего не знаем. У них на скамье подсудимых, возможно, сидел пророк, а они соревновались в оскорблениях друг друга.
Сегодня, кстати, бурханизм на Алтае отчасти возродился, современные ученые находят там влияние монгольского ламаизма, но на неквалифицированный взгляд человека постороннего сходство примерно такое же, какое есть между ранним исламом и иудаизмом. Что, в общем-то, и бывает, когда развитая религиозная традиция доходит в изустном виде до кочевников-скотоводов. Опираться на современные свидетельства отчасти трудно, поскольку алтайский бурханизм и сегодня вызывает резкое недовольство РПЦ и ФСБ — у русской цивилизации свои устойчивые ритуалы.
Я подробно останавливаюсь на этом эпизоде, поскольку он, на мой взгляд, очень хорошо демонстрирует, как мало эти люди, создававшие окно между Европой и Монголией, понимали природу того пространства, куда вел Чуйский тракт. Они чувствовали энергию, идущую оттуда, они сумели ее как-то преобразовать в процветание, но не более того. Эта колонизация была едва ли не в самом начале. Ее прервала революция.
В 1914 году В.Я. Шишков, начальник изыскательской партии на тракте, издал очерк «По Чуйскому тракту», где написал: «Бийские улицы — отвратительная, невообразимая грязь... Улицы — сплошная топь, вонь, мерзость, азиатчина. Граждане! Вы принюхались и притерпелись, но приезжему человеку в вашем городе невыносимо!» Это в момент, когда все упомянутые особняки, гимназии, пассажи и театр уже стояли. Такое ощущение, что в 1917 году эта грязь, вонь и мерзость поднялась с улиц и их пожрала. Бийские памятники в чудовищном состоянии — как однажды выразился один мой друг по поводу дореволюционной квартиры, которую он восстанавливал, «такое ощущение, что здесь был жуткий пожар, который тушили жидким дерьмом». Выбитые окна и сорванные заколоченные двери, обрушившаяся лепнина, лопнувшая штукатурка, трещины, обрушения — будто одновременно прошли чума с войной. При этом этот центр пустой — ни кафе, ни ресторанов, ни магазинов. В тех особняках, которые еще не в руинах, сплошь государственные конторы — прокуратура, милиция, пенсионный фонд, райисполком — как сели здесь в 1920-е, так и сидят, в семь вечера жизнь замирает.
Однажды очень известный швейцарский архитектор Пьер де Мерон, с которым мы прогуливались по Барвихе, рассматривая особняки, спросил меня: «Как вы думаете, что со всем этим будет лет через двадцать?», и я вспомнил Бийск — очень похожая структура застройки. Революция убила проклятый город капиталистов, символ эксплуатации и колонизации. В их же домах и убила — и в особняке Ассанова, и в особняке Мамаева, и в других сидели органы, а в их гаражах и конюшнях были тюрьмы. Во дворе особняка Мамаева признанный позже иноагентом и ликвидированный по решению суда «Мемориал» установил на расстрельном рве большой камень с надписью в память жертв тоталитарного режима.
Вообще-то революция не везде прервала колонизацию, наоборот, Россия колонизовала Азию в основном в советское время. Но здесь путь в Монголию и Китай превратился в путь на Алтай, а на Алтае — только природа и мистика. В 1926 году сюда приехал Николай Рерих. Он устроил свой штаб во Второвском пассаже, о чем свидетельствует мемориальная доска на нем. Сама архитектура пассажа цитировала здание казино в Ницце; Рерих проводил свою экспедицию (по каким-то таинственным соображениям) под американским флагом, который и вывесил в пассаже, а ехал он искать вход в Шамбалу, открытие которой считал полезным для молодой советской власти. Есть в этом, конечно, пафос всемирности, но какой-то воображаемой. Город замкнулся в себе.
Наверное, какие-то традиции жизни в нем остались .Григорий Потанин пишет про зал Общественного собрания, где судили Челпанова: «Здешние танцевальные вечера прелесть — публика непринужденно дурачится, прыгает, кричит, пляшет до упаду, сменяя кадриль русской пляской. Тут еле двигается добродушная туша помощника исправника в полицейском костюме со жгутиками на плечах, прыгает лысенький престарелый чиновник или несется через залу слонообразная масса скотогона Мефодия Гилеева». В 1934 году Яков Улицкий, репрессированный советский экономист и демограф, оказавшийся в Бийске в ссылке и работавший тут тапером, пишет жене: «Могу свидетельствовать, что фокстротизация Бийска идет неимоверным темпом. Целые учреждения от курьера до председателя записываются в танцклассы. Такие солидные люди, как председатель Маслотреста, местный прокурор и начальник местной милиции, фокстротируют! Скоро, вероятно, дойдет очередь и до банка».
Это атмосфера «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Мне, правда, кажется, что закупоренный город все же держал сам в себе некоторую энергию покорения пространства, которая не знала, куда себя применить. Она проявляется в какой-то склонности к чудесам. В 1929–1930 гг. здесь в рабочем университете на Советской улице (прежде здание Женской гимназии) читал курс лекций «Завоевание межпланетных пространств» репрессированный Юрий Кондратюк (Александр Шаргей), культовый персонаж мировой космонавтики, который рассчитал траекторию полета на Луну («трасса Кондратюка», по ней потом американцы полетели на Луну). В 1926 году глава движения христианских трудовых коммун инженер Иван Проханов (двоюродный дед пламенного писателя-патриота) начал строить здесь «Город Солнца» — идеальный город баптистов, причем получил на это разрешение властей,— в 1928 году проект уничтожил лично Сталин, выступивший на заседании ЦК с докладом об организации «религиозного города». Но все это отчасти какие-то «чудики», если пользоваться выражением Василия Шукшина, гигантский памятник которому стоит на Чуйском тракте в селе Сростки, где он родился (Бийск появляется в его фильме «Печки-лавочки»). По-настоящему эта закупоренная энергия разрядилась иначе.
Исторический город — это пол-Бийска. Геометрически этот город устроен так, как будто через него проходила Берлинская стена, только вместо нее — Чуйский тракт с прилегающими более или менее пустырями, а по разные стороны от него на максимальном удалении друг от друга два центра, и второй — это НПО «Алтай». Это одно из главных предприятий системы стратегических ядерных сил России. Его история начинается в 1958 году, когда решением Совмина в Бийске был создан НИИ-9 — одна из периферийных контор в системе советского ракетостроения. Аргументом в пользу выбора Бийска было то, что этот городок хорошо обеспечивал режим секретности. Стоит оценить, насколько сильно эволюционировал город из «окна в Европу» до места, главным достоинством которого была его неизвестность и незаметность.
Это было время резкого противостояния в ракетостроении концепций жидкотопливных и твердотопливных ракет. Те ракеты, которые разрабатывал Сергей Королев и с которыми Россия добилась колоссальных успехов — от вывода спутника на орбиту до полета Гагарина,— работали на жидком топливе. Они были превосходны, но плохо годились для военных целей — жидкий кислород, который в них использовался, испарялся, подготовка к предполетному состоянию длилась несколько дней, поставить их на боевое дежурство было трудно, тем более трудно использовать на подводных лодках. Между тем США приняли на вооружение ракеты «Минитмен», твердотопливные, с дальностью полета до 13 000 километров — они могли достигать СССР, а в СССР эта технология была неизвестна.
В 1959 году директором НИИ-9 стал Яков Савченко. Это культовая фигура для Бийска, да, в общем-то, была бы и для России, если бы не несколько закрытая тематика его работы. Я даже несколько удивлен, что в этом городе есть памятники Ленину, Петру Первому, а Савченко установлен только стандартный бюст дважды Героя Социалистического Труда, какие устанавливались в СССР всем кавалерам этого высшего советского ордена. Он построил институт, опытное производство, собрал в Бийске выдающийся коллектив молодых химиков и в 1963 году на совете главных конструкторов под председательством Сергея Королева предложил технологию производства ракет, которая победила всех конкурентов, десятилетия занимавшихся ракетной тематикой (прежде всего фирму Владимира Челомея и поддерживавших его маршала Гречко и министра общего машиностроения Афанасьева). У него была своя формула топлива и технология заливки топлива непосредственно в корпус ракеты. В 1972-м его ракета РТ-2П сравнялась по характеристикам с «Минитмен-3», это была победа в достижении ядерного паритета. Бийское НПО «Алтай» стало монополистом в производстве баллистических ракет следующих поколений, а бывший НИИ разросся в гигантское производство, по площади сравнимое с городом в целом.
На эту территорию зайти нельзя, но можно увидеть город советских ракетчиков. Это, в общем-то, характерная утопия 1960-х, город коммунизма под сенью ядерного зонтика, но у него есть особенности. Он очень аскетичный, в отличие от Дубны или Академгородка в Новосибирске, здесь нет района коттеджей для академиков, только пятиэтажки (сам Савченко и жил в пятиэтажке) и несколько первых деревянных бараков, с которых все начиналось. Впрочем, очень благоустроенные дворы и сами пятиэтажки чистые, с орнаментальными композициями на торцах. Вообще-то это производит впечатление — каждая ракета, которую они делали, стоит как весь этот город со всеми его памятниками и домами, и каждая способна превратить в пепел, скажем, Вашингтон.
Есть, впрочем, два роскошных здания. Во-первых, гигантский плавательный бассейн с десятью дорожками по 50 метров — такое не только непредставимо в городе с населением в 200 тысяч человек, даже для российских миллионников это слишком большая роскошь. Во-вторых, Дом детского технического творчества с планетарием — гигантская ротонда, которая выглядит как храм ракетчиков. И то и другое, правда, в архитектурном отношении как-то небесспорно. Савченко, при всей своей исключительности в науке и производстве, в смысле строительства жил как феодал — все свое, и проекты зданий ему делали его собственные инженеры. Выглядит это немного самодеятельным творчеством людей выдающихся и дерзких, но специализирующихся в другой области. Купол Дома детского технического творчества (был сначала надувным, но быстро сгорел и его заменили на железный) по форме несколько напоминает боевую часть межконтинентальной ракеты с разделяющейся боеголовкой.
Этот очередной «Город Солнца» и сегодня производит вполне позитивное впечатление, что, надо заметить, не вполне обычно. Кто бывал в городах, составляющих части ядерного щита, знает, что в 1990-е им пришлось несладко. Россия в это время как-то утратила энтузиазм относительно производства баллистических ракет, и, по идее, этот город должен был бы выглядеть вторым вариантом руин великого проекта, которые наполняют старый город. Однако такого нет и в помине.
Это был город ученых, химиков с выдающийся квалификацией, располагавших лабораториями и большими производственными мощностями. Кто общался с сибирскими учеными и инженерами, так сказать, военно-технического направления, знает одну их особенность. С одной стороны, это люди прекрасно образованные, естественно чувствующие себя в самой современной цивилизации. С другой, им свойственно какое-то даже детское увлечение мистикой, альтернативной медициной, эманациями и знамениями, которое они несут со всей пассионарностью по-настоящему неординарных людей. Особенно это относится к Алтаю с его шаманизмом, Шамбалой и рогами маралов. Ведь разве можно сравнивать настоящее алтайское мумиё со всеми остальными-прочими? Никогда не сравнивайте, иначе вам будет очень неловко. Вы себе не представляете, какой эффект на ваше облысение произведет вытяжка из иголок алтайского ежика! А вытяжка алтайского мотыля? Идеальное средство от псориаза. А бриллиант Алтая, рога марала? «В ейном соке, генерал, есть полезный минерал, от него из генералов ни один не умирал» (Леонид Филатов), и от генералов, едущих за этим делом на Алтай, проходу нет.
Все это, кстати, можно купить на рынке в Сростках, но там оно народно-упакованное, в развес. А бийские химики-оборонщики, великие мастера суспензий и экстрактов, искренне верящие в благотворные свойства алтайских субстанций, организовали фирму «Эвалар». Первоначально она изготавливала БАДы, кремы, шампуни и т. д., а сегодня превратилась в крупнейшее фармацевтическое производство России. К НПО «Алтай» она не имеет никакого отношения, НПО сегодня находится под всеми возможными санкциями, а «Эвалар» — это сугубо мирная продукция. Но располагаются они на одной территории, в соседних цехах. И перед входом на НПО «Алтай» — характерное невзрачное производственное здание с елками перед ним и забором с колючей проволокой справа и слева — стоят два символа. С одной стороны — баллистическая ракета РСМ-52, трехступенчатая межконтинентальная, какими принято оснащать атомные подводные крейсеры по проекту «Акула» (все это можно прочесть на табличке рядом с ней). С другой — совершенно роскошная, с дизайнерским оформлением, залитая светом аптека «Эвалар» с тысячами самых действенных, отборных алтайских эликсиров и композитов в разном ценовом диапазоне.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram