Успехи российской либеральной демократии весьма обогатили политическую стилистику наших соседей. Вице-президент США Альберт Гор подчеркнул, что "мировое сообщество не имеет права безмолвствовать в отношении ужасающих высказываний г-на Жириновского, который с легкостью говорит о массовом уничтожении людей".
Лексикон высших должностных лиц США последние годы был неизмеримо мягче — нынешние речи стилистически напоминают не рейгановские инвективы касательно "империи зла" и даже не трумэновские призывы к "отбрасыванию коммунизма", но скорее речи Рузвельта и Черчилля образца 1942 года. Чисто стилистическая резкость — речи лидера ЛДПР названы не какими-то неприемлемыми, но "ужасающими" — дополняется простодушным называнием фактов: покуда русские увлеченно спорят о том, демократично или недемократично давить Жириновского, вице-президента США, похоже, вообще не интересует применимость принципов демократии в отношении лица, "с легкостью говорящего о массовом уничтожении людей".
Покуда вашингтонский вице реанимирует памятный по газете "Правда" начала 80-х образ непримиримого "заморского ковбоя", начинают чрезвычайно ощетиниваться также и малые зверюшки. Военный министр Финляндии Элизабет Рен потребовала пересмотреть весь комплекс российско-финляндских отношений, ее шведский коллега потребовал увеличить оборонный бюджет на 30%, а президенты прибалтийских стран объявили, что сделают все, дабы добиться приема в НАТО.
Хотя лидер ЛДПР призывает к "последнему броску на Юг", чрезвычайную нервозность вдруг испытали, напротив, северные соседи России, что, впрочем, и понятно, если вспомнить, что Drang nach Osten в 1940 году шел в явном противоречии с географией, и расположенные вполне in Westen Бельгия, Франция и Голландия испытали на себе либерально-демократический бросок. Впрочем, суть всех бросков, кто бы ими не занимался — НСДАП, КПСС или ЛДПР — сводится к броску на то, что плохо лежит, безотносительно к тому, где оно лежит. У малых стран чувство опасности по понятным причинам сильнее, а память о 1940 годе крепче, поэтому именно они и подняли крик первыми, как бы изображая из себя канарейку, которая первой реагирует на опасную концентрацию ядовитого газа.
Некоторые вовсе не кричат, а напротив, выражают полное удовольствие. Бывший лидер бывшей группы "Союз" полковник Алкснис, отметив, что "Жириновский — это серьезный политик, я его хорошо знаю, мы с ним дружим", сравнил друга "с коверным клоуном, у которого на лице маска: гримаса, искаженное лицо, а под этой маской и толстым слоем грима очень умный, расчетливый политик, который грустными глазами смотрит на окружающее, отпускает смешные репризы, а потом внимательно анализирует происходящее и довольно успешно проводит свою политику".
Адольф Гитлер в беседах с друзьями тоже любил снимать клоунскую маску, признавая, что расовая теория — конечно же, вздор, но вздор полезный, ибо позволяет манипулировать массами. Не сказать, чтобы лидер НСДАП делался от таких признаний сильно приятнее. Но дело даже не в этой очевидной аналогии, а в том, что пропаганда войны и массового уничтожения людей является в высшей степени предосудительным и вредным делом вне зависимости от того, искренен пропагандист или неискренен. Собственно говоря, комплимент Алксниса в переводе на русский язык означает, что объект похвалы — не безумный психопат, но расчетливый негодяй, успешно эксплуатирующий низменные инстинкты людей. Казалось бы, странный способ льстить, однако тут мы имеем дело с устойчивой традицией патриотического движения: до своего поселения в Лефортове лидер ФНС Илья Константинов любил доверительно растолковывать журналистам, что он-де вовсе не горячий дурак, но холодный мерзавец, не объясняя, впрочем, чем, собственно, второй вариант предпочтительнее первого.
Впрочем, против логики погрешают не только патриоты, но и весьма крупные демократы, не исключая и самого президента. Отметив, что "некоторые сравнивают сейчас Германию начала 30-х годов и Россию 1993 года", Ельцин нашел сравнение неосновательным: "Самое главное, чего не было в Германии и что есть у нас, — есть президент и есть конституция, которая на страже от фашизма".
Сравнение-то, может быть, и неосновательное, но все перечисленное Ельциным в Германии наличествовало: и президент, и конституция, причем последняя тоже была "на страже от фашизма" — иначе зачем бы фюреру понадобилось срочно ее упразднять.
А иные видят различие в том, что в Германии конституция была, а в России ее нет. Бывший председатель КС Валерий Зорькин считает, что 12 декабря референдума не было, нового Основного закона не существует, а в качестве выхода Зорькин предлагает "поставить вопрос" об официальных властях и "спросить с них за весь комплекс мер, включая осуществленные с 21 сентября по 4 октября трагические акции".
Но по исходной посылке "конституции нет" неясно, кто должен "спросить с них за весь комплекс мер": если нет конституции, то в принципе не существует инстанции, которая могла бы "спросить с них" в рамках правовой процедуры. Тем самым спросить (т. е. справедливо покарать) верховную власть можно исключительно путем народного восстания, организацией которого (в рамках национального согласия, разумеется) Зорькину, очевидно, и предстоит, если, конечно, он вообще понимает, о чем говорит.