кадры
В ночь с четверга на пятницу в китайском городе Шанхае Владимир Путин встретился с журналистами в своем гостиничном номере. Там президент впервые заговорил об отставке генпрокурора Владимира Устинова и допустил, что его преемником может стать не Дмитрий Медведев или Сергей Иванов, а не слишком известный пока человек. Окончательный выбор Владимир Путин обещал оставить за народом. О том, как это было, рассказывает специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
В Шанхае Владимир Путин жил в просторном номере. В этом номере был накрыт стол с угощением, которое, похоже, привезли из Москвы. Конфеты, печенье, пирожки. Все как в Кремле. Шампанское, коньяк в бокалах, водка в рюмках. Господин Путин до нашего прихода смотрел спортивный канал CCTV, по которому шел футбол Швеция--Парагвай. (Минут через двадцать после начала разговора президент России телевизор все-таки выключил.)
Владимир Путин сказал, что поездкой в Китай в принципе доволен:
— Хозяева старались, кухню китайскую я люблю, она не очень острая, повара у них искусники... Все разнообразно так, замысловато...
— И непонятно, что едите,— сострил кто-то.
— Все очень понятно,— твердо ответил господин Путин.— Есть, оказывается, у них утка по-шанхайски. Вот есть, все знают, утка по-пекински, ее насильно кормят, потом вкусно получается. Оказывается, у них утка по-шанхайски. Здесь она ест добровольно, и совсем по-другому получается. Вкус, я хочу сказать.
"Здесь" — он имел в виду в Шанхае. Ведь утка-то по-шанхайски.
— А вы знаете, что "образование" по-китайски означает "насильное кормление утки"? — спросил его корреспондент НТВ Антон Хреков.
Владимир Путин удивился. Нет, он не знал. Он рассказал то, что знал: что "таких отношений с Китаем, как сегодня, у нас никогда не было".
— Когда Мао Цзэдун приезжал в Москву и Сталин заставил его ждать три дня и только потом принял... вот уже тогда отношения были напряженными у нас,— припомнил президент России.
Рассказав про свою беседу с президентом Ирана Ахмади-Нежадом (см. прошлый номер Ъ), президент очень заинтересованно заговорил про то, что "Газпром" может поучаствовать в глобальном проекте строительства газопровода Иран--Пакистан--Индия. Было заметно, что эта тема его крайне интересует.
— У "Газпрома" ресурсы практически неограниченные,— пояснил он.— Вполне реализуемый проект.
— А участие России в чем будет выражаться?
— Во всем! — ответил господин Путин.— В инвестициях, в разработке, в технологической помощи... Во всем! Это интересный для нас проект.
По крайней мере стало понятно, о чем он на самом деле говорил в Шанхае с министром нефти и газа Индии и с президентом Пакистана.
Эта встреча начинала мне нравиться.
— Мы же работаем в разных странах по энергетике,— добавил Владимир Путин.— Строим, например, блоки Китайской АЭС...
Тут его перебили, и ему пришлось отвечать на вопрос, какие подарки он привезет из Шанхая домой жене и детям.
— Мне очень меню понравилось,— застенчиво признался господин Путин.— Очень интересное, с такими блюдами... И с такими... ну, марками. Очень необычное меню.
Было не очень понятно, о чем он сейчас говорит, и я попробовал уточнить:
— То есть вы в качестве подарков везете домой меню с вашего обеда?
— Ну да! — искренне обрадовавшись, что его поняли, воскликнул господин Путин.— Оно с марками, я же говорю!
— А вы здесь без жены?
— Без,— уверенно подтвердил он.— Жена хотела поехать, но потом испугалась — жары. Я даже организаторам сказал, что она испугалась жары.
— И они поверили? — переспросил я, но он не услышал.
Он услышал другой вопрос:
— Почему вы уволили генерального прокурора?
— Уволил? — удивился президент.— Он же сам ушел.
— Но он не был похож на человека, который собрался уходить.
— А он скрытный! — засмеялся президент.
— Ну а все-таки: почему?
— Он шесть лет все-таки проработал на этом посту,— вздохнул господин Путин.— Это большой срок (то есть для президента России не очень большой и, может, даже маленький, а для генпрокурора, значит он, практически предельный. Конечно, мальчики кровавые постоянно, как говорится, в глазах... Устанешь.— А. К.). Ну, тут нет ничего необычного. К нему нет никаких претензий. Он ушел по собственному желанию. Он будет и дальше работать на этой службе.
— На какой?
— На государственной,— пояснил господин Путин.
— Это равноценная будет служба? — переспросил кто-то.
— Ну... да, наверное,— пожал плечами президент.
Ему уже не нравился этот разговор. Единственное, из-за чего он начал отвечать на этот вопрос: он хотел, чтобы версия об усталости, собственном желании генпрокурора, с которым он не смог совладать, и об отсутствии претензий к нему стала канонической.
— А вы уже знаете, кто будет следующим генпрокурором?
— Ну... знаю,— демонстративно неуверенно пожал плечами господин Путин, давая понять, что на самом деле еще ничего по этому поводу не решил и, предупреждая следующий очевидный вопрос, добавил: — Но не скажу.
— А человек этот знает?
— Догадывается! — пошутил господин Путин и сам громко рассмеялся.
— А Владимир Устинов будет российским представителем в ЕС? — продолжали допрашивать его.
— Чего вы привязались-то? — уже не очень хорошо усмехнувшись, но, впрочем, все еще очень миролюбиво пробормотал президент.— Видите, я же не хочу отвечать.
— А для него отставка была неожиданностью?
Вот тут господин Путин мог попасться. Но он хорошо выучил каноническую версию.
— Это же по собственному желанию было! — снова засмеялся он.— Как же это могло быть неожиданно?
На вопрос о судьбе российских дипломатов, захваченных в Ираке, президент ответил после некоторого колебания, что они, по его сведениям, живы. До сих пор никто не утверждал этого с уверенностью. Но господин Путин не хотел говорить и на эту тему по другим причинам. Не желал говорить, где наши дипломаты могут быть и кто их захватил.
— Всякое могло произойти,— произнес он только.— Может, и перепутали их просто. По номерам же не поймешь, что они русские. Информация, кстати, о том, что их захватили у посольства, оказалась ложной. Их захватили, когда они продукты брали в лавке. А там попробуй пойми, чьи они.
Он добавил, что искать дипломатов помогает весь исламский мир.
— По крайней мере, официальный; те, к кому мы обратились. Но мы обратились и к командованию коалиции в Ираке. Ко всем, в общем ко всем.
Среди журналистов были три сотрудника иностранных информационных агентств. Один из них, как только услышал про коалицию, сразу спросил про состояние российско-американских отношений.
Про американцев господин Путин говорил без любви. В общем, они не ценят его хорошее к ним отношение, вот в чем дело. И среди них много людей поверхностных, не понимающих, в чем смысл текущего момента. И страну Владимира Путина они в большинстве своем тоже не ценят.
— Те, кто поумнее в США, правда, понимают, что Россия им еще пригодится,— сказал он.— Что такой союзник, как Россия, лишним не будет.
Выяснилось, что господин Путин, по крайней мере, не переоценивает роли России в мировой политике. Не переоценивает он, похоже, и роль "большой восьмерки".
— Преуменьшать ее не нужно, но и не надо преувеличивать,— сказал он.— Вот, например, Китая нет в "восьмерке". А разве можно без Китая принимать сейчас взвешенные решения в мире?
Иностранный журналист задал вопрос и о том, может ли Россия вступить в ВТО до встречи в Санкт-Петербурге.
— Да, я считаю, можно подписать протокол о вступлении и до "восьмерки",— пожал плечами президент России.— Но, к сожалению, наши коллеги из США почему-то вдруг начинают возвращаться к уже, казалось, согласованным вопросам и опять считают их несогласованными. Очень трудно вести переговоры в таком режиме. Они пытаются увязать свое согласие на наше вступление не с правилами ВТО, а с внутренним законодательством США. Но это же несерьезно! Мы же не в США вступаем, а в ВТО!
Господин Путин, кроме того, продемонстрировал, что он не находится под впечатлением от встречи с президентом Грузии.
— Что труднее было: сами переговоры или пресс-конференция после них? — спросили его.
— А чего пресс-конференция? — словно с недоумением переспросил он.— Нет, мне ничего не тяжело было, ни переговоры, ни пресс-конференция. А чего там тяжелого?
— Ну, на какие-то вопросы вы очень неуверенно отвечали.
— Да нет вроде,— удивился президент, словно мучительно вспоминая, от чего могло у нас сложиться такое странное представление.
— Переговоры... Я не могу сказать, что мы там что-то конкретное обсуждали. Вот они даже вопросы по вину не поднимали. Потому что сами все понимают: что 60% некачественного продукта идет от них! Вот здесь нет Reuters, который тогда, на пресс-конференции, вопрос задавал по вину. В этом вине у них плавают какие-то ошметки, обрывки ткани можно встретить, представляете?! Вот пусть тогда это и пьют на Западе, если он говорит, что у них Запад это уже покупает!
Господин Путин излагал очередную версию, которую стремился утвердить (с нашей помощью), в общественном сознании (желательно мировом).
— Ну а что на пресс-конференции-то? — неожиданно вернулся он к вопросу, который, как оказалось, беспокоит его, а может, даже мучает.
— Ну, Михаил Саакашвили там раздухарился,— произнес кто-то в подмогу президенту России.
— Я вообще тоже могу раздухариться,— доверчиво признался президент России.— Но за эти годы научился терпеть. Человек на моей работе должен терпеть. А то, что Михаил Николаевич Саакашвили (президенту России как будто бы доставляло особенное удовольствие называть грузинского президента по имени и отчеству. Он делал это не первый раз, видимо, зная, что у грузин принято другое обращение: батоно Михаил.— А. К.) раздухарился, много говорил, перебивал меня... Меня Меркель (Ангела Меркель, канцлер Германии.— А. К.) в этом смысле поразила. Я в Томске говорил с ней и как-то случайно перебил, а потом еще раз, уже специально, чтобы посмотреть за ее реакцией. И точно: ее перебиваешь — и она останавливается и на самом деле начинает слушать очень внимательно, что я ей говорю. Вот ее нельзя перебивать. А меня можно.
Вопрос об отношениях с Украиной как-то не заинтересовал президента России. Он уже даже и не понимает, какие они там: "оранжевые, желтые". Впечатление, которое он теперь старался привить журналистам, было примерно таким: Украина с ее непредсказуемостью перестала интересовать его, и пусть они разбираются там как хотят. Его беспокоит, что они не платят деньги за поставки российского газа и при этом возмущаются ценой на него.
— Они пытались заключить контракт с Ираном на поставку газа, вы знаете об этом?! — воскликнул он (нет, никто, кажется, не знал.— А. К.).— А знаете, сколько денег за кубометр? 230 долларов! И заключили! И не смогли исполнять свои обязательства. Просто не смогли платить. А мы им продаем за 110! Нет, мы не ведем себя там по-хамски!
— Напряженные отношения с Белоруссией? — переспросил он, выслушав следующий вопрос.— Нет, у нас нет напряженности с Белоруссией. Но и нет продвижения по пути создания союзного государства.
— Александр Григорьевич Лукашенко на вас обижается, что вы и Белоруссии цену на газ хотите повысить,— сказал кто-то.
— Слушайте,— перебил господин Путин (чтобы, наверное, посмотреть на реакцию),— ну на меня все обижаются! То в Вильнюсе обижаются, то на Кавказе... Человек в моем положении просто должен знать, чего он хочет добиваться, и идти к этому. Я согласен, что нельзя резко менять цену, нельзя ставить друг друга в трудное положение. Но это — не резко! Мы же предупреждаем! Мало вот кто знает, что мы странам Балтии дешевле газ продаем.
— Чем кому?
— Чем Европе! Хотя они в ЕС вступили и в НАТО! Но мы сделали это, учитывая, что они согласились на рыночную формулу расчета цены на газ и согласились выработать график постепенного перехода к ней! Мы же не цену навязываем! Мы формулу! Просто некоторые хотят похалявить за наш счет. Хорош. Не выйдет.
Мне казалось, осталось не так уж много тем, по которым Владимир Путин может сообщить нам настоящие новости (в конце концов про рыночную формулу цены на газ он говорит уже не первый месяц).
— Вы могли бы поделиться подробностями по делу мебельщиков? — спросили его.
Словосочетание ему не понравилось, он даже дернул головой: ну понятно, успели назвать...
— Даже если бы и знал какие-то особенные подробности, то не сказал бы,— произнес на этот раз президент России чистую правду.— Все-таки в России действует презумпция невиновности. Но действительно, ряд людей по этому делу арестованы. Они являются невиновными и будут виновны, только если будет вынесен обвинительный приговор суда. Прокуратура поработала неплохо,— задумчиво и даже как-то мечтательно сказал он.— Писатели они хорошие. Вот такие тома написали... А какие они юристы... поймет суд. Правда, что я вынужден был...(долгая пауза) привлечь следователя из Ленинградской области к этому делу. Это должен был быть человек, который не связан с правоохранительными органами и таможней.
На вопрос о судьбе Совета федерации в его нынешнем виде господин Путин ответил, что это сейчас уже "можно думать о его усовершенствовании". Но чувствовалось, что эта тема не задевает ни его, ни кого-нибудь из присутствующих (тем более трех иностранных корреспондентов).
— А вообще-то я ведь самый большой демократ в стране,— неожиданно засмеялся господин Путин.— Так что я бы поддержал мнение народа, в том числе и по этому поводу.
С особым, как говорится, цинизмом.
Ему дали передохнуть на теме футбола.
— Я люблю красивый футбол,— заявил президент. А так, если обычный, хочется, как старику Хоттабычу, дать каждому игроку по мячу, чтобы они так не переживали.
Он, как и первый вице-премьер правительства Дмитрий Медведев несколько дней назад, не сказал, за кого он болеет на чемпионате мира в Германии.
— Представляете, я скажу — и что сразу будет?! — с расчетом на понимание спросил он.
"Чемпионат можно заканчивать, вся интрига все равно пропадет",— хотел сказать я, но не успел: президент уже отвечал на неизбежный вопрос о преемнике.
— Я благодарен,— он сказал,— нашим гражданам, которые считают, что я могу оставаться на этой работе (в вопросе была мысль коллективного разума 59% респондентов последнего соцопроса, которые согласны оставить господина Путина на третий срок, и североосетинских общественников, которые предлагают провести по этому поводу референдум.— А. К.). Но такое решение подорвало бы мою внутреннюю уверенность в том, что я делаю. Нельзя требовать от людей соблюдения того, что сам нарушаешь.
Кстати он рассказал, как, по его версии, стали вице-премьерами два человека, которых все и называют (уже по привычке) возможными преемниками (господин Путин этого слова старательно избегает).
— Назначение Сергея Иванова и Дмитрия Медведева — инициатива Михаила Ефимовича Фрадкова вообще-то! — рассказал он.— Вы, наверное, не знаете?! (Ну надо же, мы как-то и правда не в курсе были.— А. К.). Там шел разговор, что нужен человек в правительство на работу с национальными проектами. А администрация в это время приняла ряд неправильных, я считаю, решений по этому поводу. И он (Михаил Фрадков.— А. К.) говорит: "Ну давайте назначим Дмитрия Анатольевича Медведева в правительство, раз они в администрации такие решения принимают. Я согласился. Потом и насчет Сергея Борисовича Иванова предложение последовало, сделать его вице-премьером. Вот и все!"
Теперь задача господина Путина состояла в том, чтобы дать понять: "Да ни на что я не намекал вам, когда они стали вице-премьерами! Вы это все сами придумали. Ну вспомните!"
Мне казалось, он начал уставать от разговора и теперь сам пытался веселить себя.
— А какими качествами хотя бы должен обладать преемник? — спросили его.
— Я считаю, что человек, претендующий на этот пост, должен обладать...— торжественно сказал президент, и я увидел, что он и в самом деле посерьезнел.— Во-первых, порядочность и честность. Во-вторых, профессионализм. В-третьих, умение брать на себя ответственность.
— А это может быть человек, которого сейчас нет в списке из двух-трех преемников?
— Ну да.— В голосе господина Путина тут же возникла трагическая неуверенность, которую он не собирался не то что скрывать, а намерен был продемонстрировать.
— А он может быть нам неизвестен?
— Ну, совсем неизвестен вряд ли. Все-таки кому-то он же известен,— продолжил веселиться господин Путин.— А так — может быть, конечно. Есть такая возможность.
— Но в списке его пока нет?
— Ну, в списке-то, вы сами говорите, два-три человека всего!
— А вы нам скажете, кто это? Что за человек? И когда скажете?
— Ну, боюсь точно сказать, когда скажу,— пожимал плечами президент.— Это все еще определится... в плане стартовых возможностей.
— Ну, ближе к выборам скажете? — прозвучал умоляющий вопрос.
— Шутки шутками, но в конечном счете выбор-то остается за народом,— вздохнул президент с таким видом, словно это его тяготило.
Он решил, видимо, наконец перестать издеваться над журналистами и вернулся к теме, на которую мог поговорить серьезно.
— Это, правда, очень важно — уметь взять на себя ответственность,— продолжил он.— Мне в жизни несколько раз приходилось принимать решение: сделать что-то и получить серьезный политический негатив или спустить все на тормозах и попытаться решить проблему без этого. Нет, если я не буду брать на себя ответственность — все, шлюс дес абендс!
Господин Путин вспомнил, как Борис Ельцин, будучи президентом России, предложил его на пост премьера, и ему надо было пройти собеседование во фракциях Госдумы:
— Я пришел к коммунистам (если вы спросите Геннадия Андреевича Зюганова, он расскажет) в день перед голосованием, и они спросили меня, как я отношусь к Собчаку. Я сказал, что Анатолий Александрович Собчак — человек честный и порядочный. Послышался сразу гул. Я говорю: "Чего вы гудите? Вы хотите, чтобы я ответил, как Сергей Вадимович Степашин, когда был в США недавно и его спросили, как он относится к коммунистам, а он сказал, что как бывший глава ФСБ считает, что коммунистическая партия никогда не придет к власти в России? Или чтобы я сказал вам по-другому? Что у нас любая партия может прийти к власти путем легитимных выборов? Вы хотите, чтобы я честно ответил, как думаю, или как Сергей Вадимович Степашин, то есть чтобы я говорил то, что от меня хотят услышать?"
Господин Путин говорил теперь максимально серьезно, и даже слишком серьезно. Он очень хотел, видимо, чтобы и мы к этому относились так.
— То есть должно быть мужество, чтобы довести до конца свою линию. Один-два раза спрячешься за чужую спину, скажешь, что они сами виноваты,— и все, нет страны. Уже завтра нет страны! Надо уметь признать свои ошибки и просто не прятаться.
— А вы можете признать свои?
— Ну, я не считаю,— не задумался господин Путин над ответом, который у него давно готов,— что были совершены вещи, от которых сейчас можно отказаться или сделать их принципиально по-другому. Как ни странно, такого нет! Есть что-то, что можно было чуть-чуть подправить...
— Что вы будете делать, когда уйдете с поста президента?
— А, я возглавлю политическую партию! — опять начал он радовать сам себя.— Какую? Оппозиционную, конечно!
— Кому оппозиционную?
— А какая разница? Главное, буду ругать власть — за антинародную политику, за то, что она не думает о простых людях. С вами буду чаще встречаться. Вам же интереснее будет, когда я буду все критиковать.
В этой последней фразе все-таки сказалась природная любовь Владимира Путина к журналистам.
— Хочется побродить по Питеру без охраны, в дом съездить, где я жил,— увлекся президент России.— Охрана же со мной в одном доме живет. Представляете?!
— Ну, вы и так часто в Питере бываете...
— А что я вижу? — переспросил он.— Сижу в машине, как таракан в бронированной банке.
Эта встреча закончилась, когда в Москве было три часа ночи. Потом у меня неожиданно появилась возможность задать господину Путину еще несколько вопросов. Я все-таки спросил еще раз, за что он уволил генпрокурора.
— Устал он! Я же сказал,— удивился президент.
Я еще некоторое время пытался выяснить подробности. Сам выдвигал какие-то версии и просил ответить, да или нет. Господин Путин в конце концов, потеряв терпение, начал демонстративно загадочно улыбаться.
"Да все равно же ничего не скажу",— молчал он.
И все-таки кое-что я понял из этого разговора. Настоящие причины отставки генпрокурора России — это то, о чем мы не узнаем не только сейчас, но и через пять лет. И через десять, скорее всего, тоже.