Дама с Офелией

Одна из лучших лирико-драматических сопрано современности Елена Стихина выступила на фестивале «Звезды белых ночей» в Концертном зале Мариинского театра с новой сольной программой. Раритетные для российского филармонического обихода песни Рихарда Штрауса слушал Владимир Дудин.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Армия российских поклонников Елены Стихиной уже было отчаялась дождаться ее очередных выступлений в Мариинском театре — но тут словно из рога изобилия посыпались ее выходы сразу в трех операх («Саломея», «Тоска», «Чародейка») и большой сольный концерт. На странице певицы в международной оперной базе данных Operabase после интенсивного июня (участие в «Триптихе» Пуччини в постановке Барри Коски в Нидерландской национальной опере) июль оказался свободен, но уже в августе зарядят «Аида» и «Тоска» с Йонасом Кауфманом и Юсифом Эйвазовым на сцене Арены ди Верона, в сентябре — Лиу в «Турандот» Пуччини в берлинской «Штаатсопер», затем «Мадам Баттерфляй» в Опере Бастилии. От Зальцбургского фестиваля, где пять лет назад она сорвала овации в «Медее» Керубини, а год назад спела Алису Форд в «Фальстафе» Верди, в этом сезоне певица отдыхает. А в декабре ее (вместе с Анной Нетребко) ждут в главной партии на открытии сезона в «Ла Скала» в петербургской опере Верди — «Силе судьбы» — с Риккардо Шайи за пультом.

Предполагалось, что Леонору в этой опере она споет и в Петербурге на «Звездах белых ночей», но не случилось. Очевидно, концерт с Ильдаром Абдразаковым в Челябинске на «Курчатов фесте» и подготовка к ответственному штраусовскому выступлению в Петербурге сдержали пыл певицы. Но времени на выучивание сложной программы все равно не хватило, судя по тому, что Штрауса с первой до последней песни она пела по нотам.

Рихард Штраус написал более двухсот песен, которые не только в России, но и в Европе живут в тени его многочасовых опер и более востребованных симфонических поэм. Между тем песня-Lied была для композитора не только лабораторией звуков, образов, жанром неустанных экспериментов по поиску идеального слияния слова и музыки, но и уникальным музыкально-поэтическим дневником, фиксировавшим (и это в эпоху психоанализа и открытия либидо) важные моменты жизни. Свою композиторскую карьеру Штраус начал с написания песен, ими же и закончил, сочинив знаменитые «Четыре последние песни» незадолго до кончины.

Сегодня Lied-наследие Рихарда Штрауса служит исследователям идеальным объектом для изучения морфологии стиля модерн, выросшего на богатой почве позднего романтизма, ярчайшим представителем которого и был главный герой вокального вечера Елены Стихиной.

Вместе с пианисткой Оксаной Клевцовой сопрано выбрала редко звучащие ранние песни: Восемь стихотворений из «Последних листков» Германа фон Гильма ор.10 (1885), Шесть песен из «Лепестков лотоса» А.-Ф. фон Шака ор. 19 (1888), продолжив более часто исполняемыми Четырьмя песнями ор. 27 (1894) со знаменитыми «Цецилией» и «Утром» и завершив Тремя песнями Офелии из «Гамлета» Шекспира.

Елену Стихину можно считать певицей штраусовской едва ли не в большей степени, чем вагнеровской и тем более вердиевской. В голосе ее Саломеи в Мариинском есть все, о чем только мог мечтать Штраус: витальная сила, скрытый натиск соблазна, слепящая ясность тона, пугающая свобода и пленяющий эротизм. Сегодня в этом репертуаре она стоит в ряду с такими оперными ньюсмейкершами, как американка Рейчел Уиллис-Сёренсен и норвежка Лиз Давидсен. В первых двух песнях теперешнего концерта — «Посвящении» и «Ничего» — в голосе певицы слышались волнение и настройка, но уже с третьей — с «Ночи», которая «забирает все лучшее: серебро у воды, золото с медной крыши собора»,— Елена Стихина поймала волну и парила свободно.

Доминирующей темой поэзии были мужские разговоры перед зачарованными и безропотно молчаливыми женщинами. «Какая польза, малышка, в том, что ты пытаешься меня обмануть?» «Распусти надо мной свои черные волосы, склони ко мне свое лицо». Вряд ли случайно Штраус выбрал поэтов не первого ряда (если не считать Офелию Шекспира) — их слово можно было растворять в музыке без оглядки. Было бы преувеличением сказать, что Елена Стихина на сей раз в стихии немецкого языка чувствовала себя как рыба в воде — этой программе предстоит длительное и очень дотошное впевание, если задаться целью достичь в ней совершенства.

Певица не отказывала себе в оперной объемности, однако роскошная плотность лившегося вокала накрывала согласные, топя их в мощном потоке гласных, а немецкое слово без гласных — что Кельнский собор в интерпретации Гауди.

Эта природная естественность и привольность пения хотя и сильно корректировали стиль Штрауса, но все-таки дарили слушателям редкое сегодня ощущение свободы и полноты дыхания. И, как ни странно, именно в трех песнях шекспировской Офелии, где Штраус вошел во вкус настоящего модерниста, разламывая тональные устои, Елена Стихина почувствовала себя окончательно свободной от гравитации, в силу мощного театрального инстинкта позволив слушателям увидеть безумие, в котором только и можно укрыться от мрачной жестокости мира.