«Взятые в плен дают ценные сведения»

105 лет назад, в июле 1919 года, происходили регулярные, но весьма странные авианалеты на город-порт Кронштадт, ведь английские бомбы наносили главной базе Балтийского флота лишь небольшой ущерб; однако под прикрытием очередной атаки с воздуха против этой крепости на острове была проведена операция британского флота, признанная всеми специалистами, включая советских, блестяще разработанной; вот только акция имела идущие очень далеко последствия, оценить которые в полной мере помогли ставшие доступными недавно документы той поры.

«Выбито около 60.000 стекол»

«Первый налет на Кронштадт,— вспоминал служивший в 1919 году в Кронштадтском военном трибунале П. З. Сивков,— был совершен 23-го июня, после чего таковые были почти каждый день, а в некоторые дни по 2–3 и даже 4 раза. Объектами были: корабли, судоремонтный завод, электростанция, батапорты (устройства для запирания входа.— "История") доков, здание городской водокачки и городской пекарни».

Начало налетов британской авиации не стало неожиданностью для советского военно-морского командования. Корабли британской эскадры под командованием контр-адмирала Эдварда Синклера, прибывшие на Балтику для поддержки антибольшевистских сил, вошли в порт Вентспилса 2 декабря 1918 года, а в Ревеле (Таллине) они появились 13 декабря. И ни для кого не было особым секретом, что эскадре были приданы воздушные суда.

Так что уже вскоре командование советского Западного фронта решило принять все возможные меры для защиты Кронштадта от ударов с воздуха. Вот только возможности для этого были невелики. В апреле 1919 года на совещании в штабе фронта крайне ограниченное число зенитных орудий «вырешили следующим образом» разделить между базой Балтийского флота и другим, не менее вероятным объектом воздушных атак:

«Имеющиеся в распоряжении фронта 36 зенорудий распределены между Петроградом и Кронштадтом, причем Кронштадту назначается из них 16 орудий, а остальные 20 орудий — для Петрограда».

Но англичане не спешили с началом налетов на город-порт. Командир британской эскадры, сменившей на Балтике первую, контр-адмирал Уолтер Кован в начале июня 1919 года смог договориться с властями получившей самостоятельность Финляндии о перебазировании своих кораблей в финские порты, а самолетов — на финские аэродромы, поближе к базе советского Балтийского флота. И лишь после этого начались бомбардировки Кронштадта, усилившиеся, после того как в конце июня 1919 года к эскадре присоединился авианосец (авиаматка, согласно тогдашней терминологии) Vindictive с 22 гидросамолетами на борту.

Однако массированные налеты оказались куда менее результативными, чем происходившие время от времени боестолкновения на море:

«Бомбы,— писал П. З. Сивков,— падали в Петровский парк, на Усть-Рогатку, кое-где разбили гранит доков, падали в город, разрушив несколько домов, сыпались в воду военной гавани, но все не туда, куда хотели попасть английские летчики...

Наиболее сильно от сброшенных бомб пострадали окна…

В домах Кронштадта было выбито около 60.000 стекол».

Но в конце июля 1919 года, как говорилось в недельной сводке, направленной политотделу Балтфлота 2 августа, авианалеты стали сопровождаться гибелью людей:

«30 июля сброшены бомбы, одна из них убила двух моряков на транспорте "Татьяна". 1 августа сброшенными бомбами на спектакле-митинге в Летнем саду, устроенном линейным кораблем "Петропавловск", убито 11 человек и ранено 12».

Советское руководство отреагировало на эти инциденты довольно обычным тогда способом — обнародовав заявление, призывавшее мировую общественность вмешаться. В протесте, подписанном заместителем народного комиссара здравоохранения РСФСР, председателем ЦК Российского общества Красного Креста З. П. Соловьевым, говорилось:

«Центральный Комитет горячо протестует против эксцессов, чинимых авиаторами, пользующимися покровительством финляндского правительства, и вместе с тем рассчитывает на самую энергичную поддержку своего выступления со стороны Красных Крестов Северной Америки, Англии, Франции и Италии, помня те красноречивые протесты и то негодование, которыми реагировало общественное мнение стран согласия в минувшую войну на аналогичные деяния германских воздушных судов».

Протест передали по радио для всего мира и опубликовали в газетах для граждан страны.

Однако бомбардировки Кронштадта не прекращались. Правда, на фоне характерного для Гражданской войны безудержного кровопролития число жертв атак с воздуха выглядело незначительным, и, как вспоминал П. З. Сивков, бомбардировки перестали вызывать страх:

«Первое время налет самолетов вызывал тревогу и панику, но по мере участившихся налетов (так в тексте.— "История") все так привыкли к этим налетам, что потом у нас почти не обращали на них серьезного внимания. Налеты совершались не только днем, но чаще всего ранним утром».

Кронштадтцы, в первые дни бомбежек выбегавшие из домов в поиске надежного укрытия от бомб, расслабились и во время утренних налетов покидали постели при приближении самолета «лишь тогда, когда чувствовалось, что он над головой».

«Именно так,— писал П. З. Сивков,— было со мной в ночь на 18-е августа… Услыхав выстрелы наших зениток, я открыл глаза и стал прислушиваться, определяя на слух дальность самолета. Звук усиливался, но приятная предутренняя дремота клонила ко сну. Вставать не хотелось».

И проморгал начало самой серьезной вражеской атаки не он один.

«Мины попали»

18 августа 1919 года, после проведенной британцами операции, кронштадтские командиры всех уровней отправили доклады о происшедшем своему вышестоящему начальству. Так, в телеграмме коменданта Кронштадтской крепости В. А. Унковского начальнику морских сил Балтийского моря А. П. Зеленому говорилось:

«…3 часа 45 мин. с наблюдательного пункта зенитной батареи "Обручева" (кронштадтский форт на отдельном насыпном острове.— "История") было получено сообщение, что со стороны Финляндии был слышен звук мотора. Все зенитные батареи были приготовлены в полную боевую готовность и открыли огонь, пользуясь проблесками луны, по самолетам противника, коих было 2, и по сильному шуму мотора и отчасти по силуэту принадлежащих типу муромцев (тяжелый бомбардировщик "Илья Муромец".— "История"). Зенитные батареи открывали интенсивный огонь по мере приближения звука мотора. В 4 часа 35 мин. аппараты противника, сбросив несколько бомб, повернули к "Ино" (форт на северном побережье Финского залива.— "История").

Полагаю, что налет имел главной целью привлечь на себя внимание и огонь от трех моторных катеров противника».

Данные о количестве торпедных катеров противника в сообщениях разнились. В одних указывалось, что катеров было два, в других — пять или семь. Но информация о нанесенном ими ущербе выглядела более или менее единообразно. К примеру, в докладе начальника штаба морской Кронштадтской базы А. С. Клевцова ущерб, нанесенный британскими торпедами (движущимися минами, согласно тогдашней терминологии), описывался так:

«Мины попали: одна в учебное судно "Память Азова" в носовой отсек, судно начало сильно крениться на правый борт и погружаться, команда стала покидать судно. Погиб один — комиссар судна Лукин, спавший в своей каюте у места взрыва. Вторая мина попала в носовой отсек линейного корабля "Андрей Первозванный" с левого борта, затоплены: таранное отделение, провизионное отделение и помещение трюмных (бывшая читалка). Убит — один, раненых — двое. Меры приняты, вода не прибывает».

А о том, что было предпринято против вражеских катеров, А. С. Клевцов сообщал:

«На рейде катера обстреливались дежурным эскадренным миноносцем "Гавриил", два катера загорелись, одни из них потом взорвался, третий потоплен снарядами.

С катеров подобраны "Гавриилом" 9 человек, из них 3 офицера. Все подобранные ранены, впоследствии доставлены в госпиталь».

Упомянул начальник штаба базы и о попытке британцев с помощью гидросамолета спасти своих моряков:

«У Толбухина маяка долго кружился неприятельский аппарат, очевидно, искавший катера».

В других докладах называлось иное количество взятых в плен английских офицеров и наблюдался такой разнобой в описании британской операции, что входивший в Революционный военный совет (Реввоенсовет) Западного фронта и находившийся в Петрограде член Политбюро ЦК РКП(б) И. В. Сталин 19 августа 1919 года потребовал ускорить предоставление точных сведений «о подробностях нападения на Кронштадт».

Детальная информация о британской атаке потребовалась еще и потому, что сразу же после ее проведения зарубежные информационные агентства, а вслед за ними радио и пресса сообщили о грандиозном успехе английского флота. The Times, например, 20 августа 1919 года писала:

«Большевистские военно-морские силы в Финском заливе практически уничтожены.

Секретарь Адмиралтейства вчера вечером сделал следующее заявление:

Мы получили донесение от британского старшего офицера морского флота, что рано утром 18 августа произошло морское сражение в Финском заливе. Два русских броненосца, Петропавловск и Андрей Первозванный, а также один эсминец были потоплены. Один крейсер также вероятно сильно пострадал».

При этом подчеркивалось, что британский флот потерял только три торпедных катера, но среди английских моряков было немало погибших. Сообщалось также о повреждении одного участвовавшего в налете на Кронштадт бомбардировщика.

Советская печать отплатила за это пропагандистское продолжение атаки на базу Балтфлота той же монетой. «Правда» 21 августа 1919 года опубликовала сообщение, гласившее:

«18 августа, утром, над Кронштадтом появились неприятельские аэропланы. В то время, как наше внимание было устремлено на реявшие аппараты, к Кронштадту подошли 7 неприятельских катеров с целью нападения на флот. Однако, один из наших сторожевых миноносцев заметил катера и открыл по ним огонь.

В результате три катера были уничтожены, остальные обратились в бегство».

В «Известиях» все же признавалось, что «в Финском заливе неприятельская флотилия прорвалась в Кронштадтскую гавань», и говорилось о потоплении трех вражеских катеров. Но о потерях Балтфлота в главных советских газетах не было ни слова.

Однако отнюдь не словесная перепалка в печати стала первым итогом атаки на Кронштадт. Власти в Петрограде были встревожены возможным повторением нападения, на этот раз — на колыбель революции, как называли город. И уже на следующий день после прорыва английских торпедных катеров в кронштадтскую гавань были разработаны и утверждены меры «защиты р. Невы и ее рукавов от возможного проникновения быстроходных катеров», главной из которых было полное перекрытие входа и выхода в Неву в темное время суток.

Не обошлось и без обычного обращения по радио к зарубежной общественности. На этот раз британской. В подготовленном обращении Петроградского совета к английскому народу излагалась правдинская версия событий с добавлением о взятых в плен девяти моряках и говорилось:

«Доколе же будете терпеть, чтобы английское правительство, не объявляя войны России, позволяло себе то, что позволяют себе только разбойники с большой дороги?»

Вот только в обобщенном докладе об опросах взятых в плен английских моряков указывалось:

«Воззвания наши по радио они получали, но, видимо, отнеслись к ним недостаточно серьезно. Прокламации несколько раз бывали в руках матросов с призывом к восстанию, но успеха не имели, так как они слишком далеки от этого».

Данные о полном провале усилий советской пропаганды подтверждал еще один факт из опросов:

«О тт. Ленине и Троцком они слышали, но не знают, кто они и что они».

И это было далеко не самым интересным и важным из того, что рассказали кронштадтские пленники. Ведь все о ходе нападения на базу Балтфлота и тайной подготовке к атаке знали только они.

«Хотели нам втереть очки»

Пленные моряки оказались в крайне тяжелом с правовой точки зрения положении. Великобритания не объявляла войну РСФСР, так что они не имели прав военнопленных, определенных Конвенцией о законах и обычаях сухопутной войны 1907 года. А потому могли быть отданы под трибунал, как диверсанты, благо доказательства их деяний были налицо. И в том, каким мог быть приговор в военное время, сомневаться не приходилось.

Мало того, западные издания так много и долго писали о кровожадности большевиков, расстреливающих своих врагов без суда и следствия, что пленные еще больше опасались за свою жизнь. Едва ступив на палубу «Гавриила», британские моряки, как вспоминал служивший электриком на этом эсминце С. Н. Качкин, попытались облегчить свою участь:

«В числе пленных был командир одного из катеров. Он был ранен тяжелее других. Моряки эсминца взяли его под руки и повели в кают-компанию. Он шел, потупив глаза, как пойманный вор. Разговор с пленными английскими матросами у нас происходил глазами, и, кажется, все было понятно и им и нам. В их глазах была написана просьба о пощаде… Некоторые пленные англичане, по-видимому, хотели нам втереть очки.

Они рассказывали нашему начальнику, что будто бы пришли без торпед и вовсе никого не хотели топить. Они, дескать, пришли собирать подбитые самолеты».

После отправки в госпиталь, а затем под арест страх пленных моряков только усилился.

«В течение нескольких следующих дней,— писал позднее командир катера лейтенант Лоренс Нейпир,— мы были в неизвестности, и нас держали в камерах размером 8 х 4 х 6 шагов, при каждом из нас был русский, и нам было запрещено говорить».

Пленные моряки сочли, что лучшим средством спасения будет сообщение на родину о том, что они живы, о чем начальник морских сил Балтийского моря А. П. Зеленой 24 августа 1919 года докладывал заместителю председателя Реввоенсовета Республики Э. М. Склянскому:

«Пленные просят сообщить по радио английскому правительству о том, кто именно из них находится у нас в плену, для оповещения своих родных».

А. П. Зеленой поддерживал эту просьбу, поскольку участники нападения на Кронштадт пошли на сотрудничество:

«Взятые в плен английские моряки в своих показаниях дают ценные сведения о силах Британского флота в Балтике».

Но подробные данные о британской эскадре на Балтике были далеко не самой ценной полученной информацией.

Пленные детально описали весь ход своей операции в Кронштадтской гавани и сообщили обо всех данных им инструкциях. В сводке сведений, полученных от пленных, говорилось:

«Англичанам была дана точная инструкция производства операции, разработанная на три варианта; первый из них должен был быть выполненным в том случае, если они обнаружили бы вход в гавань совершенно свободным, в смысле бонов; второй — в случае обнаружения в воротах бона, который они не смогли бы развести или уничтожить, и третий — в том случае, если обнаруженный бон они развели бы».

В случае входа в Кронштадтскую гавань предполагалось уничтожить все крупные боеспособные корабли Балтийского флота:

«Каждому катеру были во всех трех вариантах даны совершенно точные, исчерпывающие приказания, сводящиеся к следующему: 1) уничтожение сторожевого эскадренного миноносца на малом рейде; 2) уничтожение "Памяти Азова", 3) уничтожение "Андрея Первозванного", 4) уничтожение "Петропавловска", 5) уничтожение "Рюрика", 6) уничтожение "Авроры" или "Дианы", 7) уничтожение ботопорта среднего (Николаевского) дока…

Катеров было назначено в операцию 8, но один из них отстал у Териок, видимо, из-за повреждений».

Детальную информацию о действиях экипажей торпедных катеров во время атаки на Кронштадт через непроходимый для кораблей мелкий северный фарватер, полученную тогда от пленных, сопоставили с советскими данными и подготовили мероприятия, эффективно предотвращавшие повторное успешное нападение. В их числе были установка дополнительных пушек, позволявших простреливать всю гавань и обязательное закрытие входов в нее бонами с сетью; кроме того, все боевые корабли прикрывались от торпед «судами, не имеющими боевого значения». Так что полного уничтожении боеспособной части Балтфлота, которое задумали британцы, произойти уже не могло.

Выяснилось и то, почему командование британской эскадры, Адмиралтейство и, как утверждали, правительство его величества решились на блестяще разработанную, крайне рискованную и, по мнению лейтенанта Нейпира, слишком поспешно осуществленную акцию. Этот офицер на допросе рассказал:

«Вся идея операции — вывести флот из строя, так как решено снять блокаду».

Данные о том, что Великобритания собирается в обозримом будущем отозвать свой флот, были бесценны. Ведь угрожавшие Петрограду эстонские и белые части во время наступлений остро нуждались в огневой поддержке с английских кораблей.

На допросах удалось выяснить и то, когда следует ожидать ухода британской эскадры. В обобщении сведений, полученных от пленных, говорилось:

«В Финский залив никто больше прийти не должен, а имеемые суда уйдут перед льдом в Англию, так как они вообще не приспособлены к низкой температуре».

Но, помимо этого, в показаниях пленных появилось то, что должно было очень сильно взбудоражить чекистов и в Петрограде, и в Москве.

«Темная личность, готовая на все»

В том, что без участия вражеских агентов подготовить нападение на Кронштадт было невозможно, не сомневался никто. Но чекисты считали, что еще до британской атаки выявили и искоренили всех или почти всех изменников на базе Балтфлота. В официальном заявлении, подписанном председателем ВЧК Ф. Э. Дзержинским и опубликованном 12 июля 1919 года, говорилось:

«Белогвардейские предатели уничтожены. Среди них оказались, между прочим, Будкевич А. В. (начальник штаба Кронштадтской крепости), Рыбалтовский А. Ю. (начальник штаба Кронштадтской крепости), Грицай С. А. (помощник гл. инж. Кронштадтского порта), Ануров А. М. (инж.-мех. миноносца "Достойный"), Ливанов А. А. (пом. командира эск. минон. "Украина"), Селлинга С. А. (старший штурман лин. корабля "Петропавловск"), Кулеш В. Я. (писарь Кронштадтского порта, соц.-рев.).

Помимо перечисленных преступников, арестовано и расстреляно большое количество лиц, изобличенных (частью сознавшихся) в участии в белогвардейских организациях военного характера».

Но информация, полученная от пленных моряков, доказывала, что в Петрограде действовали не обнаруженные чекистами агенты британской разведки, которых перевозили на торпедных катерах из финского поселка Териоки (ныне Зеленогорск):

«Месяца 3 или 4 были в Терриоках (так в тексте.— "История"), по заданиям секретного отдела, 2 таких катера, которые поддерживали сообщение с каким-то русским советским пунктом, перевозя туда и обратно пакеты с перепиской. Катера эти ходили куда-то в устье Невы, где встречались с русской лодкой. Место пребывания секретного отделения — Терриоки. Катера проходили между фортами. Лодки приходили к Петрограду раз в неделю. Они брали известное лицо из Терриок, высаживали его у Петрограда на русскую лодку, и оно уже говорило, когда за ним прийти. Таким образом и поддерживалась связь».

Позднее выяснилось: британские моряки настолько осмелели, что часть пути между устьем Невы и Финляндией проходили в светлое время, подняв на катере красный флаг, и их ни разу не попытались остановить.

Наличие вражеской агентуры подтверждали и не прекращавшиеся в Кронштадте поджоги:

«В середине августа,— вспоминал сотрудник военного трибунала П. З. Сивков,— не известно по какой причине возник большой пожар на лесной бирже, где хранилось довольно большое количество сухого делового леса.

По всем данным это была диверсия».

Чекисты признали, что «во время разгрома контрреволюционных организаций в июле 1919 г. не все гнезда контрреволюции были обнаружены», и усилили мероприятия по розыску британской агентуры. Постепенно им удалось установить того, кто руководил английской резидентурой в Петрограде. В подготовленной по итогам расследования справке ВЧК указывалось:

«Поль Дюкс пробыл в России в качестве начальника английского шпионажа с дек. 1918 г. по август 1919 г. Работа его заключалась в военной информации, в установлении связи со всякими организац., борющимися с Советской властью, и в поддержке их, а также в собирании сведений о деятельности советских учреждений и органов, о настроениях разных классов населения, об экономич. состоянии страны и проч».

Как установили чекисты, этот хорошо знакомый с Россией человек нашел для своей работы двух весьма ценных помощников, первым из которых был опытный агент царских спецслужб И. Р. Кюрц:

«Темная личность, готовая на все,— говорилось в справке.— У Кюрца было несколько десятков информаторов, доставлявших ему сведения, необходимые Дюксу.

Среди информаторов были офицеры морские и пехотные, занимавшие довольно видные места в Красной Армии и флоте, сотрудники советских учреждений и частные лица».

Причем, как отмечали чекисты, помимо откровенных врагов большевистской власти информацию И. Р. Кюрцу поставляли и те, кто «давал сведения исключительно из-за денег». Среди информаторов «попадались и такие, которые не подозревали о роли Кюрца».

Установили и еще одного заместителя английского резидента:

«Не менее важным помощником была 44 л. женщина по имени Мария Ивановна, отличавшаяся умом, энергией и необыкновенной ловкостью. Д. (Дюкс.— "История"), молодой красивый малый, познакомившись с ней и сообразив, что она может быть ему полезна, поселился у нее на квартире, сошелся с ней и сделал из нее, до сих пор примерной жены и матери 2-х взрослых детей, послушное орудие своих шпионск. планов.

Она ухитрилась попасть в партию коммунистов, имела возможность бывать в партийных кругах и осведомлять Д. о всех партийных событиях.

Она наладила получение сведений из Политотдела VII армии, установила связь с военной цензурой в Петрограде и многими другими учреждениями».

Самое неприятное для чекистов заключалось в том, что Н. В. Петровская, известная в партии социалистов-революционеров под псевдонимом Мария Ивановна Смирнова, уже подозревалась во враждебной деятельности. Но смогла доказать, что в 1896 году назвалась невестой арестованного В. И. Ульянова (Ленина) и носила ему передачи в тюрьму. И дело против нее в июле 1919 года прекратили.

Н. В. Петровская, как установили во время нового расследования чекисты, помогла Полю Дюксу наладить связи с московскими подпольными антибольшевистскими организациями. А также исполняла все обязанности резидента во время его поездок на торпедном катере с докладами и за инструкциями и деньгами в Финляндию. Она же была поставлена во главе «организации Дюкса», когда его в конце августа 1919 года отозвали из Петрограда.

Судя по всему, срочный отъезд Поля Дюкса был вызван утечкой информации о показаниях пленных британских моряков, благо возможность получить эти данные была и у агентов И. Р. Кюрца, и у лиц, связанных с «Марией Ивановной». А новой задачей, поставленной перед сетью, которой руководила Н. В. Петровская, стало сплочение антибольшевистских сил в Петрограде с четко определенной целью:

«Была организована группа военных, среди них бывш. адмирал Бахирев, Развозов, бывш. нач. штаба VII армии Люндеквист и еще несколько офицеров, которая должна была поднять восстание в Петрограде и ударить в тыл Красной Армии.

Заседания этой группы проходили у Кюрца, причем последний взял на себя миссию вооружить группу хулиганов для создания беспорядков».

Однако удар в тыл не состоялся. В справке ВЧК было сказано, что «заговорщики боялись рисковать». Но, по всей видимости, у И. Р. Кюрца и Н. В. Петровской были несколько иные мотивы для изменения отношения к восстанию. Когда в действительности они начали сотрудничать с ВЧК, в документе не указывалось. Однако говорилось, что «большая часть нити шпион. организации Д. попала в руки Сов. власти». Как отмечалось в справке, «большая часть шпион. и предателей расстреляны», а позднее стало известно, что И. Р. Кюрц и Н. В. Петровская не только остались живы, но даже были выпущены на свободу.

В Кронштадте тем временем произошло не менее примечательное, чем отмена восстания в Петрограде, событие.

«Нам сказали написать»

В сентябре 1919 года в Кронштадте произошла странная история. Начался очередной налет английских самолетов, но при первом их заходе на цель бомбометания не произошло. И участвовавший в субботнике по разборке завалов на сгоревшей в середине августа кронштадтской лесной бирже П. З. Сивков писал:

«Самолеты скрываются на запад. Спустя некоторое время появляются вновь. И так за время субботника они 3–4 раза останавливали нашу работу, но в конце концов вынуждены были оставить нас в покое, так и не сбросив ни одной бомбы».

Кронштадтцы сочли, что британских летчиков остановил огонь зенитных орудий. Но дело было совершенно в другом.

В Москве решили защитить базу Балтфлота от налетов с помощью совершенно иного средства противовоздушной обороны.

Члены Политбюро ЦК РКП(б) получили информацию о непрекращающихся английских воздушных налетах и о том, что британские экспедиционные войска на севере России расстреляли попавших в их руки коммунистов, и 11 сентября 1919 года дали указание Народному комиссариату по иностранным делам РСФСР:

«Предложить Наркоминделу послать радио с протестом против расстрела пленных и сбрасывания бомб с аэропланов на мирное население и заявить в том радио, что английские офицеры-заложники приговариваются к расстрелу. Приговор будет приведен в исполнение, если англичане допустят еще хоть одно действие подобного рода».

Британское командование, в свою очередь, продемонстрировало готовность к продолжению авианалетов, но затем прекратило их. Это стало дополнительным подтверждением ценности пленных. А также правильности сделанного незадолго до этого хода Наркоминдела. В телеграмме дипломатического ведомства Реввоенсовету Балтфлота от 1 сентября 1919 года о возможности обмена британских моряков говорилось:

«Необходимо разъяснить пленным, что обмен тормозится упорным сопротивлением со стороны английского правительства поездке нашего уполномоченного в нейтральную страну для ведения переговоров об обмене и для оказания помощи русским гражданам в союзных странах.

Упоминание этого обстоятельства в письмах английских пленных к их родственникам и друзьям содействовало бы скорейшему разрешению этого вопроса и их возвращению на родину».

Кронштадтские пленные были выбраны для этой акции ввиду их уязвимого правового положения и того, что они уже начали сотрудничать с советскими властями. И пленные, понимая, что иначе их письма не дойдут до Великобритании, выполнили требование. Так, один из матросов — Гарри Динклей, как его называли в советских документах, писал:

«Нам сказали написать в наших письмах, что если Британское правительство согласно послать делегата в какую-нибудь нейтральную страну для переговоров об обмене пленных, то и здесь охотно сделают это, но по-видимому Британское правительство не заботится о нас. Мы все надеемся попасть домой к Рождеству, но не рассчитывайте на это, так как мы наверное не знаем, а только надеемся. Как думает папа? Надеюсь, что вы не беспокоитесь обо мне, так как я буду цел и невредим».

А через лейтенанта Лоренса Нейпира, которого советские товарищи считали человеком со связями в правящих кругах Великобритании, было передано уточненное требование к правительству его величества:

«Как наши войска будут отозваны, мы надеемся на скорый обмен и потому настроены довольно оптимистично».

Уже 15 сентября 1919 года британское Министерство иностранных дел по радио направило в Наркоминдел РСФСР ноту, в которой говорилось:

«Мы вступили в переговоры с датским правительством, которое согласилось с предложением, чтобы переговоры происходили в Дании, при условии, что оно определит место переговоров».

Пробный удар с помощью кронштадтских пленных оказался успешным. Переговоры о переговорах об обмене заложниками, многие месяцы не приносившие никаких результатов, сдвинулись с мертвой точки. И к делу решили подключить других британских заложников, благо в распоряжении советских властей их было более чем достаточно. Ведь в ту эпоху взятие в заложники практиковали практически все участвовавшие в конфликте в России стороны. Большевики, к примеру, начали задерживать граждан недружественных государств еще до официального объявления красного террора в сентябре 1918 года. Так, телеграмма, отправленная ВЧК в Петроградскую ЧК 6 августа 1918 года, гласила:

«Арестуйте как заложников всех богатых французов и англичан.

Арестуйте всех французских, английских, сербских офицеров за исключением имеющих дипломатическое качество (так в тексте.— "История")».

Англичан арестовывали затем по всей стране. Так что к осени 1919 года в распоряжении ВЧК в концлагерях и тюрьмах находилось несколько сотен подданных британской короны. И все они хотели быть обменяны на задержанных по разным причинам властями Великобритании русских. Учитывая, что у большинства этих людей были родственники и знакомые со связями в высоких сферах, а близкие остальных могли как минимум обратить внимание на проблему членов парламента от своих округов, рычаг давления на британские власти получился очень мощным. И в Лондоне, судя по всему, понимали, в какую сторону может измениться ситуация, если британская эскадра будет помогать начавшемуся в октябре 1919 года наступлению антибольшевистских войск.

«Английский флот,— возмущенно писал редактор выходившей в Эстонии газеты "Свободная Россия" Г. Л. Кирдецов,— абсолютно бездействовал, несмотря на данное раньше категорическое обещание выступить активно, "как только Сев.-зап. Армия двинется с места".

Эстонцы последовали примеру "старших" и в последнюю минуту тоже воздержались от поддержки».

Не случилось и восстания в Петрограде, на которое очень рассчитывали противники большевиков. Взять город на Неве им не удалось.

16 ноября 1919 года «Известия» сообщили о следующем этапе решения вопроса об английских и прочих заложниках — отъезде члена коллегии Наркоминдела М. М. Литвинова на переговоры:

«…т. Литвинов уехал из Москвы в Эстляндию в качестве представителя Российского Советского правительства для ведения переговоров в Юрьеве. После разрешения вопроса об обмене заложниками и пленными с Балтийскими государствами он отправится в Данию по соглашению с английским правительством для ведения переговоров с последним об обмене военными и гражданскими пленными».

Во время переговоров в Копенгагене возник неожиданный, хотя и вполне ожидаемый побочный эффект. Высокопоставленные британцы просили английских переговорщиков облегчить положение находящихся в России родных и знакомых, содержавшихся, как правило, в концлагерях.

Участники переговоров, в свою очередь, обращались к советскому визави, который переправлял их обращения в Москву, в Наркоминдел, откуда они поступали в ВЧК и, по настоятельной просьбе дипломатов, чаще всего исполнялись.

Так М. М. Литвинов обзавелся в британских дипломатических и правящих кругах связями, которые в Наркоминделе считали весьма ценными и которые очень помогли потом в установлении сначала торговых, а затем и дипломатических отношений с Великобританией.

12 февраля 1920 года соглашение об обмене пленными было подписано, и началась настоящая эпопея с отправкой англичан на родину. Только с первым эшелоном должно было покинуть Россию 600 человек, в том числе и пленные офицеры. И вдруг у советских руководителей возникла мысль, что они могут уехать из страны с тяжелой душой и ненавистью ко всему русскому. А потому ВЧК предложили, чтобы пленники «несколько дней до отъезда на родину… почерпали несколько впечатлений о Советской России вне стен концентрационного лагеря». В итоге 22 марта 1920 года Ф. Э Дзержинский разрешил один раз сводить пленных офицеров в театр.

Трагическая история получила вполне комический финал.

Евгений Жирнов