Страсти родовые

В прокат выходит фильм немецкого режиссера Юлии фон Хайнц «Моя семья» («Treasure»), премьера которого состоялась в этом году во внеконкурсной программе Берлинского кинофестиваля. Стивен Фрай и Лина Данем играют здесь трагикомическую пару отца и дочери, которые отправляются в болезненное путешествие к семейному прошлому. Рассказывает Юлия Шагельман.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Моя семья» — вольная экранизация романа австралийской писательницы Лили Бретт «Слишком много мужчин», опубликованного в 1999 году и опирающегося на историю ее собственной семьи. Бретт, дочь польских евреев, переживших Освенцим, родилась в 1946 году в лагере для перемещенных лиц в Германии. Когда ей было два года, семья перебралась в Мельбурн. Травма холокоста, о котором родители почти никогда не говорили, стала во многом определяющей для ее творчества.

Главная героиня фильма Рут Ротвакс (Лина Данем) моложе своего прототипа: в 1991 году, когда разворачивается действие, ей тридцать шесть лет. Она родилась уже в Америке, куда ее родители эмигрировали после Второй мировой войны, и ничего не знает об их прошлом, кроме обрывочных фактов,— в семье это было запретной темой. После падения железного занавеса она отправляется в Польшу в поисках корней вместе со своим отцом Эдеком (Стивен Фрай, специально для роли выучивший польский язык). Ему, когда-то узнику Лодзинского гетто, затем Освенцима, а ныне жовиальному балагуру и обаятельному неряхе, меньше всего хочется возвращаться в места, где он едва остался в живых. Однако он делает это ради дочери, настолько замкнутой в собственных переживаниях, что она далеко не сразу осознает, как тяжело даются отцу эти «каникулы».

Со своей стороны, Эдек, сознательно и нет, делает все возможное, чтобы саботировать расписанный дочерью по часам четкий план. Для начала он теряется в нью-йоркском аэропорту, так что лететь ему приходится следующим рейсом, а Рут — ждать его в Варшаве, сходя с ума от переживаний. Затем отказывается ехать на поезде, на который она уже купила билеты, и нанимает таксиста Стефана (Збигнев Замаховский), на чьем дряхлом «Мерседесе» они колесят по разбитым постсоциалистическим дорогам. Показывать дочери памятные места он не хочет, вместо этого тащит ее в Музей Шопена и то и дело заставляет краснеть, громогласно рассказывая каждому встречному, что она знаменитость (на самом деле Рут — обычная журналистка, разве что пару раз брала интервью у звезд), разбрасываясь непомерными чаевыми и вовсю флиртуя с польскими пани.

Конечно, зрителям, в отличие от Рут, которую страшно раздражают эти эскапады, с самого начала ясно, что все это — защитная реакция, призванная вытеснить из памяти невыразимые ужасы, пережитые Эдеком. Он принадлежит к поколению людей, привыкших загонять эмоции глубоко внутрь и возводить стены между собой и близкими, думая, что таким образом оберегают их от боли и страданий. Рут же, выросшей в семье, где было принято во что бы то ни стало держать фасад и прятать свои истинные чувства, наоборот, хочется расковыривать и бередить раны. Не в силах докричаться до отца, она причиняет боль себе: как физическую (занимаясь селфхармом и обрекая себя на жесткую диету, с которой то и дело срывается, заедая горести шоколадом), так и эмоциональную — ее источником становится вся их поездка. И как если бы визитов на еврейское кладбище и в Аушвиц-Биркенау («Это не музей, а концлагерь»,— настойчиво поправляет Рут любезных портье и гидов) было недостаточно, она еще возит с собой целую библиотеку о холокосте. Эдек, конечно, предпочитает детективы в мягкой обложке.

Фильму не всегда удается соблюсти хрупкий баланс между темами масштабными, как поколенческие и национальные травмы, и более интимными, как отношения родителей и взрослых детей: Юлия фон Хайнц то работает тонко и деликатно, то вдруг скатывается к плакатным упрощениям. Как и полагается в роуд-муви, герои «Моей семьи» все-таки постепенно находят дорогу не только к отеческим гробам, но и друг к другу. Здесь, правда, это происходит по принципу «шаг вперед и два назад»: Рут и Эдек то находят точки соприкосновения, то снова их теряют из-за ее обид (подчас довольно инфантильных) или его упрямства. И несколько искусственный хеппи-энд не внушает уверенности, что этот танец благополучно закончится вместе с финальными титрами.