Бунтари хорошего поведения

Огромная выставка «Комикс, 1964–2024», объединившая 750 произведений 130 французских, японских и американских авторов, открылась в парижском Центре Помпиду. О комиксе, в котором мы жили и будем жить, задумался корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

У выставки в Центре Помпиду, рисующей 60-летнюю историю комикса как жанра, есть второе, менее официальное название. Для директора Лорана Ле Бона это «Комиксы на всех этажах». Намекающее на объявление французских коммунальщиков прошлого века «Газ на всех этажах», оно явно подразумевает, что весь музей наполнен веселящим газом контркультуры сверху донизу. Главная временная экспозиция — на шестом этаже, ниже — мини-персоналки из постоянной коллекции современного искусства, в библиотеке — выставка одного автора, итальянца Уго Пратта, и его знаменитого героя Корто Мальтезе.

Шестиэтажная конструкция стоит, таким образом, на нескольких столпах, главными среди которых создатели выставки называют любовь к свободе, внимание к себе, чувство юмора, вкус к литературе. Начав отсчет с 1960-х, они хотят рассказать о том, как комикс из забавы для детей пришел в жизнь взрослых. Дело, думаю, не только в истории искусства, но и в истории общества. Именно 1960-е — время первых взрослых, наотрез отказавшихся взрослеть. Вместо «Нового мира», как у нас, они читали Hara Kiri, «глупый и злой» журнал, дедушку нынешнего Charlie Hebdo.

У нас всерьез считали, что западные комиксы убивают серьезную литературу. В Помпиду понятно, что получилось ровно наоборот — именно комикс продлил ее безбедное существование на несколько десятилетий.

Странно, что Советский Союз, гордившийся своими книжными графиками, не мог допустить простой смены ролей, когда иллюстрации становятся главными, текст сводится к репликам и комментариям, а сюжет превращается в киносценарий.

Комиксу, который во Франции признан «девятым искусством» вслед за седьмым, кино, и, восьмым, фотографией, не надо завоевывать право на существование в художественном музее. Никто уже не спорит с тем, что его авторы могут рассказывать не только о Бэтмене и Тантане, но и о самых ужасных и сложных событиях. Как Тарди об окопах Первой мировой войны, или Кабю об охоте на евреев в оккупированном немцами Париже, или американец Арт Шпигельман о лагерях уничтожения и о своем отце, не способном забыть барак Освенцима, который отнял у него силу и веру в людей. Страницы из шпигельмановского «Мауса» показаны на выставке наравне с приключениями собачки Снупи или Розовой пантеры, кому что ближе.

Выставка показывает три национальные школы: американскую, французскую и японскую. Французы выступают здесь сразу за всех соседей от имени общей европейской традиции. Каждый внес в графику лучшее и худшее из своей культуры и национального характера, каждый передал эстафету по кругу. Американские «стрипы» превращаются в поэтические европейские «художественные ленты» bandes dessinees (BD), они вместе влияют на японских рисовальщиков. У японцев появляются манга, становящаяся мощным национальным искусством, и прекрасная иллюстрация, лучше всего знакомая нам по ожившим комиксам Миядзаки. Гений японской мультипликации не раз говорил, что вдохновлялся европейскими BD и — шире — европейским искусством. Ну а вернувшаяся бумерангом с востока манга, в свою очередь, завоевала западный мир.

Вот красивая история мирового поветрия посильнее гриппа. Оставаясь в 1964 году маргинальным ремеслом, в 2024-м комикс сделался глобальной индустрией. Выставка рассказывает о том, как он завоевывал мир, разрушал барьеры, отменял цензуру и выводил контркультурных героев на культурные подмостки. Но рассказывает как-то вполголоса. Если есть на ней протест, то это вежливый мейнстримовский протест в духе привычной левой повестки: комиксы против иранского обскурантизма, против американского империализма, против угнетения палестинцев и за освобождение сексуальных меньшинств.

Тактика разрешенного бунта ведет к конфликту даже не с нынешними художниками, а с классиками, сделавшими когда-то комикс большим искусством.

Показав евреев мышами, нацистов — котами, а поляков — свиньями, Арт Шпигельман получил не только Пулитцеровскую премию, но и сотни упреков от котов, свиней и мышей. Его не раз пытались цензурировать, в том числе и у нас: в Москве в 2015 году его книгу сняли с книжных витрин. Великого Тантана в нынешнем веке едва не отменили навсегда за его ранние приключения в Конго, в которых усмотрели неоколониализм. С выставок исчезли авторы комиксов эпохи сексуальной революции. Их эротика снова смущает ханжей, которые на сей раз опираются на аргументы политкорректности. Ну а о том, какой цензуре подвергли во Франции художников Charlie Hebdo, мы прекрасно помним.

Вместе с очередным важным музейным признанием комикс как будто бы утрачивает и дерзость, и юмор, и злость. Когда-то Роже Вадим мог сделать из героини «Барбареллы» веселую оторву, а Тим Бёртон — столкнуть Бэтмена с Джокером и Человеком-пингвином. Теперь по их следам идут сплошь неразличимые, как тридцать три богатыря, молодцы из киновселенной Marvel.