Лучше поздний, чем никогда

В Эрмитаже открылась выставка поздней живописи Виллема де Кунинга (1904-1997), американского художника голландского происхождения, классика нью-йоркской школы абстрактного экспрессионизма 1940-х годов. Разочарование от встречи с легендой испытал МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.

       Выставка де Кунинга причудливым образом вписывается, как объяснил на пресс-конференции директор Эрмитажа Михаил Пиотровский, в программу года Рембрандта, родившегося 400 лет назад. И тот голландец, и этот. Отсюда не очень убедительные попытки найти в картинах де Кунинга некую специфическую "голландскость", хотя нью-йоркская школа создавала принципиально космополитический язык абстрактной живописи, своеобразное эсперанто. Одновременно выставка и часть стратегического проекта Эрмитажа по созданию в активно осваиваемых им помещениях Главного штаба музея современного искусства. Де Кунинг — один из десяти принципиально значимых, по версии Эрмитажа, для искусства ХХ века художников, список которых был составлен с прицелом на организацию их выставок.
       Можно спорить по поводу списка, обсуждать удельный вес в искусстве Луизы Буржуа, Сая Туомбли или Ильи Кабакова. Можно резонно сомневаться, удастся ли, получив после выставки, да и то если повезет, пару работ в дар, сформировать полноценный музей модернизма. Но то, что Эрмитаж действительно делает огромную просветительскую работу, знакомя с художниками, известными в России понаслышке, бесспорно. Виллем де Кунинг — имя легендарное. Увидеть его необходимо. Вот и увидели.
       Представлена именно что поздняя живопись де Кунинга, картины, созданные в 1981-1988 годах, в возрасте, когда уже не художник работает на имя, а имя на художника. В далеком прошлом остались строгие черно-белые абстрактные композиции, жутковатые "бабизны", этакие опустившиеся "Авиньонские девицы" Пабло Пикассо, которых де Кунинг писал в 1940-х годах, в пору бури и натиска нью-йоркской школы.
       Близкие к нему люди вспоминают, что на закате жизни художник был счастлив (когда не запивал), безмятежен, находился в мире с самим собой, наслаждался обществом учениц, с одной из которых практиковал армрестлинг. Было бы страшной пошлостью утверждать, что художник нуждается в трагедии, чтобы создать нечто выдающееся. Есть направления, основанные на гармонии и умиротворенности. Но дело в том, что абстрактный экспрессионизм ассоциируется именно с драматизмом цвета и живописной манеры. Поэтому и от де Кунинга ждешь — тщетно — ярости, драйва, преодоления.
       Поздний де Кунинг был умиротворен не только в жизни, но и в живописи: он спокоен, слишком спокоен, не столько гармоничен, сколько благодушен. Образцом для него стал поздний Анри Матисс. Картины 1980-х годов действительно напоминают своими плавными линиями работы Матисса, но словно разошедшиеся по швам, произвольно расплывшиеся по холсту. Абстрактная живопись, как никакая другая, нуждается в композиционной стройности, ощущении единого целого, а этого как раз в аморфных картинах де Кунинга нет. Как ни цинично это прозвучит, их можно вешать хоть вверх ногами, хоть боком без особого ущерба для восприятия. Словно на склоне лет художник вспомнил профессию маляра, с помощью которой он, юный нелегальный иммигрант, зарабатывал на жизнь в Нью-Йорке 1920-х годов.
       Де Кунинг принадлежит к поколению, на которое навсегда наложил отпечаток фрейдизм, как раз в 1940-х годах бурно вульгаризировавшийся в Америке. Может быть, поэтому ленивые розовые и синие изгибы линий на его поздних картинах вызывают ассоциации с формами женского тела. Но называть эти формы хочется почему-то исключительно с уменьшительными суффиксами: "попочки", "грудки", "губки". Есть великие художники, которые, в каком бы возрасте они ни находились, пишут картины, словно совокупляясь с натурой, а то и насилуя ее. Де Кунинга, если развивать эту метафору, можно назвать, скорее, вуайером, созерцающим сладкий абстрактный сон о мире, который он уже не может оплодотворить своей кистью.