 |
ФОТО: РОСИНФОРМ  Прежде чем попасть к советскому читателю, иностранные книги проходили тщательную идеологическую чистку |
"Жалобы на несчастную участь России и проч."
В эпоху горбачевской перестройки, когда на Запад стали ездить не только советские дипломаты, внешторговцы, журналисты и разведчики, практически каждый гражданин СССР, оказавшись за рубежом, переживал культурный шок. Некоторые едва не падали в обморок, увидев в супермаркетах десять сортов картошки или обилие фруктов посреди зимы.
А вот в середине XIX века причины для шока были совсем иными. Условия жизни в Санкт-Петербурге и зарубежных столицах если и различались, то только из-за погоды. Но, как явстует из мемуаров, молодые офицеры русской армии, в 1852 году в очередной раз оккупировавшей подконтрольную Турции Валахию, испытали настоящее потрясение: на столиках в бухарестских кафе лежали французские, английские и немецкие газеты. Причем, в отличие от России, в них не было цензурных изъятий, и можно было спокойно прочесть все, что иностранцы пишут о Российской империи.
Ограничение доступа к инопрессе и изданным за рубежом книгам сохранялось и в последующие годы. На рубеже XIX-XX веков регулярно издавался список книг, ввоз которых в Россию был категорически запрещен. Однако это ничуть не мешало ввозу и распространению по стране подрывной литературы, входившей в запретные списки.
 |
ФОТО: РОСИНФОРМ В то время как Надежда Крупская (на фото) призывала рабочих и крестьян учиться читать, начальник Главлита Лебедев-Полянский (фото внизу — второй справа) следил, чтобы они не прочли лишнего |
Создание в начале 1920-х Политконтроля ГПУ, а затем и появление Главного управления по делам литературы и издательств при Наркомпросе (Главлита) не внесли в эту ситуацию значительных изменений. Основное острие их политической борьбы было направлено на писателей внутри страны и на существовавшие во времена НЭПа частные издательства, хотя "борьба с провозом из-за границы неразрешенной к обращению литературы" прямо вменялась в обязанность Главлиту.
Постепенно в круг интересов Главлита и Политконтроля вошли русские эмигрантские издательства за рубежом. Правда, следили за ними главным образом для того, чтобы выявить писателей из СССР, публикующих свои произведения в Берлине или Париже в обход цензуры. А также писателей-эмигрантов, лояльных к советской власти, чье возвращение могло бы дать хороший пропагандистский эффект. Первым среди таких литераторов стал Алексей Толстой, чьи рассказы, как считали в цензуре, "корректны к Соввласти, аполитичны и циничны, с известным художественным беспристрастием".
 |
Граница была закрыта и для некоторых мемуаров, даже на иностранных языках. В 1923 году цензорами был вынесен следующий вердикт:
"Запрещена книга на французском языке: Палей. 'Воспоминания о России'. Париж, 1923. Автор книги (Палей) — морганатическая жена бывш. великого князя Павла Александровича, казненного Советской властью. Полно внутренних переживаний 'князей благородной крови', в частности самой Палей, принимавшей все меры к спасению своего мужа и сына Владимира, ее посещения ЧК и т. п. Повсеместно просматривается отрицательное отношение к Советской власти. Жалобы на несчастную участь России и проч. К распространению в СССР запрещается".
Для борьбы с интересом к зарубежным газетам самым эффективным методом оказался экономический. Стоимость подписки на них сделали такой, что даже самые крупные и заинтересованные в информации из-за рубежа ведомства (например, Главный концессионный комитет, занимавшийся иностранными инвестициями) получали ограниченное число газет. Газеты переводили в информационном бюро, и лишь затем сделанные там обзоры получали ответственные работники ведомств.
"Тщательно поставить контроль за иностранцами"
 |
С точки зрения советской цензуры, княгиня Палей, поэт-декадент Бальмонт и революционер Бурцев были одного поля ягоды |
"1) Сведения о работе ГПУ и шпионаж СССР за границей.
2) Сведения о подпольной работе Коминтерна, о связи его с Советским Правительством, о средствах на агитацию и пропаганду за границей.
3) Сведения и статьи о внутрипартийном положении в ВКП(б), ссылках и арестах оппозиционеров; отрицательные отношения между верхами и низами в партии; о перемещениях в руководстве ВКП(б).
4) Сведения о покушениях и восстаниях в СССР.
 |
Рассказы Алексея Толстого, по мнению советских цензоров, обладали чертами хорошей литературы: "корректны к Соввласти, аполитичны и циничны, с известным художественным беспристрастием" |
6) Контрреволюционная беллетристика.
7) Религиозная пропаганда, мистика, оккультизм.
8) Сведения о бедственном положении или недовольстве отдельных групп населения в СССР: рабочих, крестьян, интеллигенции, детей, молодежи и т. д.
9) Статьи общего характера, направленные против коммунизма и Советского строя".
Но и после этого иностранные газеты продолжали поступать в СССР достаточно свободно. Получать их имели право зарубежные посольства в Москве и иностранные специалисты, приглашенные на работу в Союз. Возмущению низовых цензоров не было предела:
"Недавно нашим иноспецам было предоставлено право получать всю литературу из-за границы без просмотра. Это постановление в сущности противоречит нашей работе, главное же — это полное отсутствие контроля за использованием этой литературы и за ее дальнейшей судьбой. Необходимо, чтобы ОГПУ этот контроль наладило и предотвратило бы распространение ее получателями. Также следует особенно тщательно поставить контроль за иностранцами, привозящими литературу в индивидуальном порядке, и усилить контроль пропускных пунктов квалифицированными работниками".
В итоге к концу 1930-х годов появилась достаточно стройная система допуска к иностранной литературе и прессе. Без ограничений ее могли получать Совнарком, ЦК, Верховный Совет, Наркомат иностранных дел, разведка, ТАСС, Институт марксизма-ленинизма, а также иностранные посольства. Имели допуск к прессе и редакции двух главных газет страны — "Правды" и "Известий", а также некоторые члены исполкома Коминтерна — Вильгельм Пик, Андре Марти, Клемент Готвальд.
Спецхраны крупных библиотек и академики АН СССР имели право получать иностранные издания, за исключением белогвардейских, троцкистских и фашистских. А ряду учреждений и предприятий разрешили выписывать научно-техническую и специальную литературу из-за рубежа.
Уже перед самой войной спецслужбы и Главлит закрыли последнюю лазейку, через которую идеологически вредная литература проникала к жителям советской столицы: как оказалось, на протяжении многих лет сотрудники посольств попросту сдавали полученную без контроля литературу в букинистические магазины. Отныне идеологические границы СССР были прочно заперты на замок. Тем более прочный, что с 1926 года распространителям и читателям запрещенной литературы грозило наказание в соответствии с самым гуманным в мире Уголовным кодексом.
"Проконтролировано 4,9 миллионов наименований"
 |
В стране победившего социализма неограниченный доступ к инопрессе имели только проверенные иностранные товарищи из исполкома Коминтерна: (слева направо) Андре Марти, Клемент Готвальд и Вильгельм Пик |
Советские руководители, напуганные Пражской весной, стали внимательнее прислушиваться к рекомендациям специалистов по идеологической борьбе из ЦК, КГБ и Главлита и не возражали против ужесточения цензурных ограничений. С каждым годом изымалось и отправлялось в спецхраны все больше книг, газет и журналов. В 1970 году Главное управление по охране государственных тайн в печати, как стал именоваться Главлит, отправило в спецхран на 60% больше изданий, чем в предыдущем году, и перекрыло эти показатели годом позже. По итогам 1971 года цензоры докладывали в ЦК:
 |
В 1930-х годах последним источником неподцензурной иностранной литературы оставались букинисты |
 |
Лозунг "Критика и самокритика — действенное оружие нашей партии" менее всего распространялся на зарубежную прессу, освещавшую XXIV съезд КПСС |
Поводом для конфискации могла даже послужить фраза в правоверном коммунистическом журнале, что Ленин в некоторых вопросах отошел от Маркса. Что же было говорить о тех изданиях, где на примерах показывалось, что в тезисах ЦК КПСС вместо Ленина иногда цитировался его идейный противник — австрийский социал-демократ Отто Бауэр.
 |
Из югославских газет советские читатели не должны были узнать, что партия Брежнева и партия Тито идут не в ногу |
Единственной страной, чьи поступавшие в СССР издания практически не изымались, была Румыния. В них так много хвалили своего президента Чаушеску, что просто не оставалось места для критики чужих. А для советских журналистов и чиновников такая подача информации, видимо, считалась неплохим образцом для подражания.
 |
Западная периодика, в которой появились фрагменты воспоминаний Никиты Хрущева, была широко представлена в советских спецхранах |
Но все же следует признать, что с наибольшим усердием цензоры выискивали и конфисковывали диссидентскую литературу, ввозимую из-за рубежа.
Как водится, вслед за эпохой тотальных запретов наступило время полной доступности любой зарубежной литературы, которая теперь вряд ли когда-нибудь завершится. Ведь в эру телевидения на умы влияют отнюдь не с помощью иностранных книг и газет. Но зарекаться не стоит. В нашей стране, как опять-таки учит история, может вернуться все что угодно.
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ