Грипповой эксперимент
«Идеальный лжец»: карантин и классовые отношения
В российский прокат вышел «Идеальный лжец» — сатирический триллер о лицемерном прогрессисте, отстаивающем права рабочих в газете и эксплуатирующем их у себя дома. Все переворачивается с ног на голову, когда начинается локдаун. Фильм Остина Старка и Джозефа Шумана, премьера которого прошла на прошлогоднем Венецианском кинофестивале,— о США времен Первой мировой войны, но на самом деле о вечном и насущном.
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
1918 год, в Америке бушует испанка — новый вирус гриппа, уносящий миллионы жизней по всему миру. Уже начало эпидемии (по некоторым версиям, вирус попал в Европу именно с американскими военными) приносит США больше жертв, чем участие в Первой мировой. Популярный прогрессивный журналист Джей Хортон (Билли Магнуссен) клеймит президента Вудро Вильсона от лица всех обездоленных за отказ от жестких карантинных мер и одновременно с этим — готовится с семьей к уютной самоизоляции в богатом особняке на острове неподалеку от Нью-Йорка. Нанимая персонал (слово «слуги» в либеральном поместье под запретом), в дом приглашают Флойда Монка, повара с идеальными рекомендациями, за которого выдает себя харизматичный самозванец с шикарными усами и южным акцентом (Питер Сарсгаард). По мере того как локдаун, сея хаос и панику, все же накрывает остров и всю страну, повар с таинственным прошлым, заручаясь поддержкой остальной обслуги, постепенно осуществляет в доме мягкий переворот (так переводится оригинальное название фильма — «Coup!»), который с воодушевлением встречают даже члены семьи журналиста-идеалиста.
В фильме режиссера Остина Старка и сценариста Джозефа Шумана невозможно не разглядеть прозрачные параллели с ковидобесием и некоторыми сложно разрешимыми моральными и экономическими противоречиями, стоящими за любыми жесткими ограничительными мерами. Журналист Джей Хортон прав в том, что эпидемия косит в первую очередь слабых мира сего — рабочих, нищих и мигрантов, но не в состоянии додуматься, что они же первыми страдают и от закрытия предприятий, лавок и таверн, что и становится одной из внутренних пружин сюжета. Лицемерие благородного борца за свободу неимущих подается зрителю с самого начала в столь карикатурном виде, что всерьез испытать какие-либо эмоции по этому поводу могут, пожалуй, лишь обуянные одним лишь ресентиментом. Да, конечно, можно украдкой улыбнуться, когда запрещающий есть мясо в своем доме из идеологических соображений чрезвычайно привилегированный человек в мягких тапочках и дорогом халате тщетно пытается защитить свой огород от оголодавших на локдауне клошаров. Но на прямолинейной, не слишком изобретательной сатире сложно построить увлекательное произведение. Особенно когда для особо непонятливых дополнительно сгущают краски: прогрессист Хортон не просто лицемер, не способный осознать свои привилегии и хотя бы частично от них добровольно отказаться, он еще и лжец, выдающий чужие репортажи из гущи протестов за свои — во имя эмоционального аффекта и эффективной политической карьеры.
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Фото: Про:взгляд; Arna Media
Но, слава богу, вольной экранизацией сюжета сказки «Либерал» Салтыкова-Щедрина «Идеальный лжец» не исчерпывается. Интереснее всего в фильме наблюдать за персонажем Сарсгаарда, и не только потому, что это самый яркий актерский перформанс в картине. У этого Флойда Монка есть второе дно. До самого конца мы не знаем, кто же он на самом деле — народный мститель, беспринципный гедонист, хладнокровный преступник или тайный агент консервативной Американской лиги защиты, отправленный президентом, чтобы насолить реформатору,— ясно, что именно эта версия кажется наиболее вероятной Джею Хортону. Несмотря на то что перед нами очередная вариация вечного сюжета о рабе и господине, легко меняющихся местами, который мы знаем хоть по основополагающему исследованию в этой области «Слуге» Джозефа Лоузи, хоть по «Горьким слезам Петры фон Кант» Фассбиндера или по тем же «Паразитам», отношения Монка с обитателями дома невозможно свести к одним лишь манипуляциям. Все обитатели поместья — кроме самого патриарха и бдительной горничной, видящей смысл жизни в исполнении воли хозяев, от которой Монк довольно ловко избавляется,— оказываются по-настоящему очарованы его анархистской непосредственностью и природной мужественностью.
Монк становится кем-то вроде безымянного гостя из «Теоремы» Пазолини, соблазняющего всех жителей дома и переворачивающего вверх дном его буржуазный порядок. С той поправкой, что в парадигме итальянского христианского марксиста представители буржуазии не способны на духовное преображение — в отличие от их слуг. В фильме же Старка все немедленно возвращается на круги своя с концом чрезвычайного положения: слуги, ставшие свидетелями нравственного падения и морального разложения своего просвещенного хозяина, оказываются изгнаны из дома с позором и, как водится, без всяких компенсаций, ретируясь к своей обычной безысходности. И лишь на лицо супруги журналиста, светской львицы с богемным прошлым, падает тень сомнения, когда она узнает правду о прошлом Монка и очередном обмане мужа, вернувшем его едва не потерянный социальный статус. В этом, кажется, и заключается идеальная ложь фильма Старка и Шумана. Которую, впрочем, они тут же заключают в кавычки.
В прокате с 22 августа
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram