В Мраморном дворце, филиале Государственного Русского музея, открылась выставка "Энди Уорхол: художник современной жизни". Санкт-Петербург стал вторым городом российского турне передвижной выставки, составленной Музеем Уорхола в Питтсбурге и осуществленной компанией Alcoa, которая таким образом отмечает свое присутствие на российском рынке. Следующей остановкой станет Самара. О питерском проекте рассказывает КИРА ДОЛИНИНА.
В Москве питтсбургскую выставку Энди Уорхола сопровождал показ "русского поп-арта". Это значительно размывало границы традиционной ретроспективы великого и ужасного классика и внутренне оправдывало интерес к нему со стороны специализирующейся все-таки преимущественно на русском искусстве Третьяковки. Русский музей давно уже не ставит исключительно на отечественного производителя и спокойно устраивает показы мировых звезд. Но и тут без некоторых оговорок не обошлось. В Питере питтсбургскую выставку сопровождали воспоминания о первой в нашем отечестве выставке Уорхола, привезенной из того же музея и показанной Эрмитажем в 2000 году. Она была скромнее, меньше, не претендовала на полноту, но она была первой. Нынешней таким образом приходится трудно — ей надо рассказывать о том же художнике, но другими словами.
Другие слова находятся. Выставка из Музея Уорхола сконцентрировалась на двух темах творчества Уорхола (портрет и натюрморт) и на нем самом как создателе, вдохновителе и певце тусовки. В первых дворцовых залах десятки автопортретов, фотографии художника и фотографии, снятые художником, профессиональные портреты и ленты из фотоавтоматов, звезды, которые освещали собой его тусовку, и звезды, которых он зажег. Лица, лица, лица... Живая, "спонтанная" человеческая красота оборачивается окаменевшей классикой портретной галереи Уорхола. Экспозиция четко фиксирует этот момент — Мэрилин Монро, Жаклин Кеннеди, принцесса Монако Каролина, Ленин, Мао переведены из профанного мира частных полароидных снимков в сакрализованный мир массовой культуры.
Главным достижением этой выставки является вовсе не полнота сюжетного ряда, как подают это ее устроители, а подробность описания. Одна или две Мэрилин, сделанные с одного лекала, — лишь обозначение художественного приема, краткая цитата. Полная серия — целостный текст, способный передать не только идею, но и способ ее художественной реализации. Идея — перевод мифологизированного "массовой" культурой образа на язык культуры "высокой", уравнение их. Реализация — создание визуального ряда, в котором тиражирование оборачивается индивидуализированием каждого из повторяемых вроде бы работ. Одна и та же хрестоматийнейшая фотография Монро при, под рукой Уорхола, смене цвета, тени, глубины фона, контрастности оборачивается десятком совершенно разных работ. Такой показ дорогого стоит — то, что Уорхол был гениальным теоретиком современной культуры, в доказательствах уже не нуждается. Но то, что он был еще и пластичнейшим художником, слишком часто ускользает от внимания зомбированной умными рассуждениями кураторов публики.
Портрет на этой выставке сменяется натюрмортом. Под этот разряд попадает вся "неживая" натура — скандальные банки с супом или кока-колой, излюбленные художником туфли и традиционные цветы и фрукты, которых Уорхол совсем даже не избегал. Однако в таком контексте натюрморт оборачивается все тем же портретом — портретом профанной вещи, возведенной на помост сакрального искусства. Может быть, с точки зрения полноценности ретроспективы это и не совсем справедливо, отдельно взятой, к тому же не первой выставке Уорхола в России, такой взгляд придает вожделенной оригинальности. В Петербурге, с его вычурным дворцовым интерьером, в окружении портретов XVIII века, мрамора и лепнины, очередной "сольник" "принца поп-арта" оказался не простым бенефисом, но концептуальным рассказом о портретности творчества Энди Уорхола. Может быть, так и было задумано, может, магия места повлияла. Далее — Самара, там все может быть прочитано по-другому.
Выставка будет открыта до февраля 2006 года.