израильско-ливанский конфликт
Вчера пошла вторая неделя войны в Ливане. Весь вчерашний день боевые действия продолжались с удвоенной силой, унеся жизни почти шестидесяти ливанцев и как минимум пяти израильтян. Корреспондент Ъ МИХАИЛ Ъ-ЗЫГАРЬ, оказавшийся на обстреливаемой ракетами "Хезболлы" израильской территории, обнаружил, что из всех войн с арабами эту войну здесь считают самой справедливой.
Жертвы
— Мне позвонили из больницы и попросили срочно выйти на работу. Сюда подвезли новых раненых, поэтому на кухне нужна была моя помощь. Я работаю в больнице поваром. Так вот, как только я вышел из дома, неподалеку ударила "катюша". В меня попало шрапнелью — в спину и по ногам.— Яков Абдул не прерывает своего рассказа, но я слышу, что на крыше начинают работать сирены. Я нахожусь в Цфате, в десяти километрах от израильско-ливанской границы. Этот город принял на себя наибольшее количество ракет "Хезболлы". Мы с Яковом разговариваем на балконе городской больницы.
— Скорее в укрытие. Яков, слышите меня, пойдемте,— кричит Сильвия Уолтрес, пожилая эмигрантка из США, работающая в больнице секретарем.— Первым делом надо отойти подальше от окон. Бомбоубежище внизу, на первом этаже.
Я помогаю Якову подняться. Он контужен и, кажется, не слышит сирен. Мы медленно идем к лифту.
Якову не повезло дважды. Через сутки после того, как его госпитализировали, еще одна ракета попала в само здание больницы. Ракета взорвалась на крыше. От самого взрыва никто не пострадал, но почти во всей больнице выбило стекла, и несколько врачей получили легкие ранения. В момент взрыва Яков был в палате и от удара упал с кровати. Он тихо продолжает:
— Я сам был танкистом, воевал в Египте в 1973 году, но этот взрыв не могу забыть. Я вспоминаю его каждую ночь.
— А кого вы вините в том, что здесь сейчас происходит?
— Да всех их: сирийцев, "Хезболлу", "Хамас", Иран. Я бы отрубил всем им головы и выставил бы на всеобщее обозрение.
В убежище уже много народу. В основном дети — детское отделение находится совсем рядом. Многие из них плачут. На полу у стены сидит Кристина Маркони, итальянская журналистка из агентства Associated Press. Мы с ней встретились у входа в больницу. Она очень напугана и, кажется, тоже плачет.
Мой гид Рон хватается за пейджер. Как и все израильтяне, он резервист и прикреплен к пресс-службе армии — поэтому ему на пейджер приходят все сводки последних армейских новостей.
— Сейчас объявили воздушную тревогу в Цфате и Хайфе,— констатирует он.— Кстати, за сегодняшний день по Израилю выпустили уже тридцать ракет. Двое наших солдат убиты. "Хезболла" утверждает, что один военный похищен. Убит еще один гражданский. Это произошло недалеко отсюда, в Нахарании, мужчину убило, когда он бежал в бомбоубежище, прямым попаданием.
Я слышу, как рядом со мной одна из врачей разговаривает по телефону по-русски.
— Ты уже в убежище? И мы тоже сидим. Давай, дочка, звони.
Я подхожу к ней. Ее зовут Ольга, она из Ессентуков. Живет в Израиле уже десять лет, в больнице работает педиатром.
— Надоело это все,— улыбается Ольга.— В пятый раз за сегодня приходится сюда бегать.
— А не страшно вам? Почему вас не эвакуируют? Почему сами не убежите?
— Как же мы бросим детей? Я сегодня вообще здесь на дежурстве, двадцать четыре часа работаем. А так весь Цфат уже пустой. Почти все переехали на юг. Страшно, конечно, но я сама живу не в Цфате, а на Голанских высотах. Там бомбят меньше.
Ольга снова улыбается.
— Как вы отсюда поедете? — заботливо спрашивает она.— Вам лучше уехать до того, как стемнеет, а то по вечерам здесь совсем страшно.
Мы слышим несколько разрывов — один за другим.
— Пойдемте, покажу вам, куда упала ракета,— предлагает Ольга.— Это было в десять вечера. Вот в этом кабинете сидел начальник нашего отделения. Спиной к окну. На него выбитые стекла и посыпались.
Комната и правда усеяна битым стеклом.
— И как он сейчас?
— Нормально, держится старичок. Сегодня вышел на работу, организовал нам лекцию по медицине, чтобы хоть как-то отвлечь нас от этих событий.
Мне пора ехать. У лифта ко мне подбегает молодая женщина с ребенком на руках, одетая в ортодоксальное иудейское платье.
— Меня зовут Карен. Пожалуйста, выслушайте меня,— кричит она на прекрасном английском.
— Да, пожалуйста, Карен.
— Мне уже надоело то, что показывают по телевизору. CNN целыми днями ведет трансляцию из Бейрута, считает жертвы там, в Ливане. Я сама американка. Почему они говорят об арабах, а не заботятся о нас?
— Может, их показывают оттого, что в Бейруте намного больше разрушений. А может, оттого, что жертв в Ливане значительно больше. За последнюю неделю там погибло около трехсот человек. Это раз в десять больше, чем израильтян.
— Но ведь они террористы!
— Да нет, большинство погибших в Ливане — мирные жители.
— Но ведь и мы тоже мирные жители. Почему мы должны тут сидеть из-за того, что Израиль всегда делает то, что нужно Америке? У меня больной ребенок, мне приходится все время жить в больнице. Мне некуда идти.
Сильвия буквально силой заталкивает меня в лифт.
— Не слушайте ее, она только недавно приехала из Америки и ничего еще не понимает. Я сама из Филадельфии и живу в Цфате больше сорока лет. Я-то понимаю, что Америка тут ни при чем. Это религиозная война. Воюют фанатики.
Участники
— Сейчас все по-разному называют то, что у нас происходит на ливанской границе,— рассказывает Гилад Алид, гендиректор десятого канала израильского телевидения.— Например, на первом канале все эти новости идут под рубрикой "Назад в Ливан". Большинство газет называет это просто "война". Мы же пока говорим так: "Сражения на севере".
Десятый канал — один из двух основных израильских частных телеканалов. Как утверждает Гилад, с началом последних боевых действий рейтинги зашкаливают — вся страна не отрываясь следит за новостями. Правда, в то же время канал заваливают письмами возмущенные зрители.
— Очень многие считают, что мы слишком критичны. Нас даже обвиняют в недостатке патриотизма. Многие зрители считают, что если мы ведем войну, то весь народ должен сплотиться вокруг правительства, оказывать ему полную и безоговорочную поддержку. Они считают, что сейчас не время задавать неудобные вопросы. Наши журналисты почему-то все время спрашивают у военных: "Зачем? Почему? Что дальше?" Военным это не нравится, но ведь наша работа не помогать военным, а давать точную информацию и задавать им вопросы, пусть и неудобные.
Сам Гилад, впрочем, обвиняет в излишней критичности европейских журналистов.
— Как же так можно? Не мы начали эту войну. А европейские журналисты описывают ее так, будто бы мы агрессоры. Но мы всего лишь защищаем себя.
— Гилад, многие европейские журналисты просто считают, что реакция Израиля была слишком жесткой. Помнишь, в самом начале операции начальник генштаба Израиля Дан Халуц сказал: "Мы вернем Ливан на 20 лет назад".
— Ну, комментировать его слова — это не мое дело. Пусть израильский МИД объясняет официальную позицию правительства. А дело журналиста просто сообщать факты.
Вечером я встречаюсь с официальным представителем израильского МИДа Гидеоном Меиром. Мы сидим в йеменском ресторане в Тель-Авиве. Дипломат потягивает пиво, смешанное со спрайтом, и терпеливо отвечает на мои вопросы.
— Гидеон, всем известно, что ливанское правительство не контролирует юг страны. Эта территория находится под контролем "Хезболлы", но израильский премьер Ольмерт после похищения двух израильских солдат сказал, что ливанское правительство заплатит за происшедшее. И сейчас наносится удар по всей стране, а не только по "Хезболле".
— Дело в том, что правительство Ливана не выполнило резолюцию ООН, которая требовала от него взять под свой контроль территории на юге после того, как в 2000 году Израиль вывел оттуда свои войска. Бейрут должен был ввести свою армию в южный Ливан, но власти Ливана этого не сделали, и эти земли достались "Хезболле".
— Нынешняя операция поможет ливанским войскам занять юг страны?
— Конечно. Они должны изгнать "Хезболлу", или это сделаем мы. Лидер "Хезболлы" шейх Насралла уже сейчас в шоке. Он не ожидал, что реакция Израиля на их нападение будет такой. Он думал, что нынешнее правительство — кабинет неудачников. Ведь впервые в нашей истории все ключевые посты в правительстве занимают гражданские. Это и премьер-министр, и глава МИДа, и министр обороны. Насралла думал, что это сойдет ему с рук. Но этого не будет.
— Но, может быть, именно в этом одна из причин того, что Израиль ответил на атаку "Хезболлы" и похищение двух солдат так жестко. Вы сами говорите, что впервые в истории Израиля правительство возглавили гражданские. Может, они пытаются доказать, что тоже сильны и ничуть не хуже, чем предыдущие кабинеты. Такие же решительные и смелые. Кстати, после начала боевых действий рейтинг у правительства вырос, ведь правда?
— Все наоборот. Если бы они хотели показать свою жесткость, они начали бы широкомасштабную военную операцию с самого начала — после похищения ефрейтора Гилада Шалита. Многие министры уговаривали премьера сделать это. Но поначалу он решил воздержаться. Вы видите, насколько у нас демократическая страна. Даже в таких сложных ситуациях, как сейчас, мы не отступаем от демократических принципов, и за это нам приходится платить высокую цену. Мы предоставляем журналистам максимальную свободу, а они в ответ говорят про нас все что угодно. Из-за этого у наших противников, палестинцев, "Хезболлы" — два голоса. Это их собственные СМИ и наши левые. Израильская левая пресса критикует все, что делает правительство.
Впрочем, Гидеон Меир немного лукавит — несмотря на свою традиционную критичность, сейчас даже левые газеты поддерживают нынешнюю военную операцию.
— Это вторая справедливая война за всю историю Израиля после войны за независимость,— говорит мне Гидеон Самет, редактор левой газеты "Гаарец".— Я не имею в виду то, что раньше Израилю не нужно было защищаться. Но, скажем, когда Египет на нас напал в 1973 году, мы защищали территории, которые не были нашими, например Синай. Но это война справедливая. Мы защищаем свою территорию и своих граждан.
Впрочем, даже такие взгляды многим израильтянам кажутся предательскими.
— "Гаарец" — больше палестинская газета, чем израильская. Я не понимаю, почему правительство терпит и не ставит вопрос об их лояльности! — возмущается Стивен Шнайдер, американский еврей, переехавший в Израиль около двадцати лет назад.
Он свободно говорит на иврите, но предпочитает читать англоязычную Jerusalem Post. "Семья убитого железнодорожника считает, что правительство делает все правильно",— гласит заголовок первополосного материала в этой газете. Заметка рассказывает о том, как Аса-эль Дамти добровольно в качестве резервиста отправился на базу ВВС, хотя его туда никто не вызывал. Он погиб в километре от места службы. Стивен не без гордости зачитывает мне отрывок из этой статьи: "Он поехал на работу на север, несмотря на риск падения 'катюш' на эти территории, потому что он был уверен, что железные дороги — это стратегическая составляющая израильской инфраструктуры".
— А я не читаю того, что они пишут, я сам только что из Ливана,— улыбается Саша, продавец в газетном киоске. Его привезли в Израиль из Биробиджана двенадцать лет назад, когда ему было всего восемь.— У меня как раз сейчас служба. Я неделю нахожусь там, а потом неделю здесь. Я шофер, поэтому на прошлой неделе возил солдат в Ливан.
— Ну и как там?
— Хорошего мало. Сам же понимаешь, зачем спрашиваешь? Скажи лучше, легко ли в Москве сейчас найти работу?
— Ты что же, думаешь переехать?
— А почему бы и нет. У меня, правда, сейчас проблемы с гражданством — ну, нет российского, только израильское. Но сейчас нет времени этим заниматься. Вот вернусь и займусь документами.
— Откуда вернешься?
— Как откуда, с фронта!
— А не страшно?
— Не столько страшно, сколько сложно. Сложно, если ты не такой, как они.
— А не такой это какой?
— Ну...не такой идейный, что ли.