Кирилл Серебренников рассказал «Легенду»
Спектакль о Сергее Параджанове на «Руртриеннале»
В немецком Дуйсбурге на знаменитом, одном из самых богатых в Германии фестивале искусств — «Руртриеннале» — состоялась премьера спектакля «Легенда», поставленного Кириллом Серебренниковым и посвященного творчеству великого советского кинорежиссера и художника Сергея Параджанова. Осенью спектакль войдет в репертуар гамбургского драматического театра «Талия». В культурной столице бывшего угольного региона на премьере побывала Эсфирь Штейнбок.
Как и параджановское творчество, спектакль Серебренникова тяготеет к восточной декоративности и избыточности
Фото: Frol Podlesnyi
Премьеру спектакля, который театр «Талия» создал вместе с фестивалем «Руртриеннале» и компанией Kirill & Friends, играли в одном из корпусов бывшего металлургического завода, превращенного в культурный центр. Здесь можно построить несколько театральных залов любого формата — и на «Легенду» зрители проходили буквально через второй огромный «театр», где уже шел монтаж спектакля Ромео Кастеллуччи «Береника», еще одного из важнейших событий фестиваля. В начале нашего века его придумал великий куратор-визионер Жерар Мортье, предложивший показывать в депрессивном угольном регионе синтетические спектакли и проекты, созданные на перекрестках жанров, и использовать для представлений тогда полузаброшенные промышленные объекты, разбросанные по многим городам региона. Во многом именно «под фестиваль» регион получил отличные площадки.
Что касается «Легенды», то, вероятно, именно о таких спектаклях мечтал Мортье: конечно, это прежде всего театр, но вдохновленный кинематографом, визуально насыщенный, местами даже избыточно, неразлучный с медиа, замешанный во многом на музыке и, что тоже было важно для основателя фестиваля, рефлектирующий на темы истории. Правда, истории не только не местной, но большинству зрителей практически неизвестной: Параджанов за пределами бывшего Советского Союза остается уделом избранных синефилов. Так что для большей части зрителей проект Кирилла Серебренникова носит еще и образовательный характер. Возможно, и впечатления значительной части публики отличаются от наших — она оценивает богатство фантазии режиссера, его способность создавать многоцветный, насыщенный метафорами театр. А экзотический кинорежиссер с очевидным восточным, изысканно-декоративным провенансом может остаться и неопознанной фигурой — воздействию постановки это не мешает.
Тем более что Серебренников, сам написавший пьесу «Легенда», вовсе не предлагает байопик Параджанова. Он выбрал форму спектакля-концерта, своего рода дружественного аудитории философско-популярного обозрения, в котором можно искать сквозные мысли, и они там есть (о красоте и о чувстве свободы, которую художник должен себе позволять). Но можно и не искать — каждый из эпизодов посвящен конкретной теме, имеющей отношение к биографии Сергея Параджанова или к тому или иному его фильму. Конечно, неплохо, например, знать, что Параджанов поссорился с Григорием Козинцевым, предложив ему перемонтировать его «Короля Лира», оставив из всех персонажей короля и шута. Тогда понятна становится глава о Лире, которого шут не оберегает, а ненавидит, потому что ненавидит правящих этих миром злых стариков. И неплохо знать про встречу Параджанова и Тарковского, перед которым тбилисский армянин устроил целое шоу, дождавшись в ответ лишь несколько слов. И про Лилю Брик, которая устроила целую интригу, чтобы зарубежные «прогрессивные» гости заступились за преследуемого режиссера перед Брежневым. И фильм «Древо желания» неплохо бы помнить, но новелла про обвязанное цветными ленточками дерево и без фильма весьма выразительна: она про то, как надежды на исполнение желаний делают людей жестокими, как обыватели набрасываются на красивого музыканта, поющего под деревом, как он стоит окровавленным, а потом и вовсе уже скелетом.
Но Серебренников рассказывает именно легенды — правда здесь уже не имеет никакого значения. Тем более что в этом увлекательном сценическом декалоге самого Параджанова формально вроде бы и нет. Но есть накладной ватный живот с отвислыми грудями и парик со всклокоченной сединой — почти карикатурные принадлежности его внешнего вида в поздние годы жизни, которые актеры могут прицепить на себя. Таким образом, что эта пародийная параджановская «маска» становится переходящей, и в каждой из «легенд» черты Параджанова примеряет кто-то из актеров, каждый раз разный. В спектакле многие из знакомых по бывшему московскому «Гоголь-центру» артистов встречаются с актерами театра «Талия», так что «мозаичная» структура постановки подчеркнута и обогащена несхожими индивидуальностями исполнителей. Еще следует добавить, что в «Легенде» участвует великолепный мужской хор тбилисского храма Святой Троицы — несколько десятков великолепных голосов украшают этот «гезамткунстверк» режиссера и подтверждают огромные возможности «Руртриеннале» (в «Талии», таким бюджетом не располагающей, хора не будет; но спектакль вряд ли от этого ослабнет).
Самый, пожалуй, интересный вопрос, который можно задать этому спектаклю: соотносит ли Кирилл Серебренников себя с Сергеем Параджановым и как? Идет ли тут речь об отверженности, сознательном противопоставлении художника власти и обывательской толпе, о каких-то иных, более личного свойства параллелях, не подлежащих публичному обсуждению. Ведь неоновый объект, утверждающий «I am genius», несет в себе столько же самолюбования, сколько и иронии. Плут и фантазер, Параджанов спектакля хочет казаться не тем, кем он есть на самом деле. Лиризм одних сцен, напоминающих о тбилисском детстве и родителях, безупречно уравновешен ироническим зарядом других, как в легенде про торговлю (известно, что Параджанов любил покупать и торговать всем подряд). Ясно, что оба режиссера любят вещественный мир, ценят свободу творчества и личную свободу — и сцена в лагере, где сидел Параджанов, принадлежит к числу сильнейших в спектакле,— тяготеют к декоративности и некоторой избыточности выразительных средств. И все-таки сама творческая личность в «Легенде» остается скрытой — она словно спрятана где-то внутри раскрашенного, переливающегося красками и звуками десятигранника, который мы с любопытством осматриваем с разных сторон. Это относится и к автору, и к его объекту рефлексии.