Вчера в Санкт-Петербурге на Международном фестивале документального, анимационного и короткометражного кино "Послание к человеку" состоялась российская премьера фильма Сергея Лозницы "Блокада". МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ считает, что такой картины ленинградской блокады 1941-1944 годов, какую сложил из военной хроники один из ведущих документалистов мира, еще никто не видел
Скорее всего все остальные съемки были не востребованы по причине своей "незначительности", почти брака. В самом деле, в проходе кучки самых первых, раненых, немецких пленных по Невскому летом 1941 года нет никакого пафоса. Да еще кадр портит какой-то живчик с папироской во рту, зачем-то фифа в шляпке что-то оживленно говорит конвоиру, а потом плюет в пленных, а девочка на тротуаре машет кулачком. Слишком долго артиллеристы разворачивают на Марсовом поле орудие, скользит камера по списку вещей на продажу, вывешенному каким-то голодающим интеллигентом, хлопотливо съезжает с Кировского моста на Дворцовую набережную танк.
Средние планы, общие. Иногда кажется, что оператор просто повел камерой из стороны в сторону, чтобы добить пленку. И тогда на экране мелькает мальчик, отчаянно бегущий куда-то. А на заднем плане — трамвай выворачивает из-за угла. Но почему-то именно этот план кажется очень страшным. Именно из этой "зря" израсходованной пленки вырос, возможно, самый сильный образ блокады. А пленка была на вес золота, и, наверное, операторов гнобило начальство за то, что они ее тратят впустую.
Главный парадокс "Блокады" в том, что выстроенный из чужих кадров фильм — абсолютно авторское произведение Сергея Лозницы: его уникальный взгляд на мир не перепутать ни с чем, притом что режиссерское вмешательство в хронику минимально. Планы длятся столько, сколько они длятся: никто не кромсает их для пущей выразительности. Сопровождает их записанная в наши дни шумовая фонограмма: скрип снега, звонок трамвая, треск пожарищ, шаги патруля, гудок автомобиля. И, что самое главное, — никаких комментариев к происходящему.
Мнимая незначительность происходящего на экране и отсутствие любых пояснений к тому, что за трагедию видит зритель, — особенности кинематографа Сергея Лозницы. Это такой взгляд инопланетянина на странных существ, населяющих землю. Что в "Поселении" (2001), что в "Пейзаже" (2003), что в "Фабрике" (2004), можно разгадывать, а можно просто наблюдать, что за абсурдные, простейшие телодвижения они совершают. Зритель ничего не знает априори: где, когда, что и зачем они делают. Силу "Блокады" можно почувствовать в полной мере, лишь отрешившись не только от знания о 900 днях ленинградского апокалипсиса, но даже о том, что такое Невский или Исаакиевский собор. Единственное, что организует ритм фильма, — смена времен года.
И тогда, если отрешиться, возникает образ некой планеты, где мертвые тела и обрушившиеся здания — привычная деталь городского пейзажа, где постоянно бушуют пожары, а люди терпеливо и привычно их тушат и никак не привыкнут к тому, что скользко ступать по наледям из воды, хлынувшей из разбитого снарядом водопровода. И так, возможно, изо дня в день, из года в год. Так вот они живут.
И оказывается, для того чтобы возникло это ощущение бесчеловечной жизни-смерти, можно даже просто расположить вполне официозные съемки в хронологическом порядке. Сергей Лозница уважительно включает в фильм кадры ликующей толпы во время салюта в честь снятия блокады. Но то, что было бы в любом другом фильме катарсисом, изжитием всех предыдущих ужасов, отнюдь не конец "Блокады". Настоящая кульминация праздника победы — публичная казнь немецких военнопленных 5 января 1946 года перед кинотеатром "Гигант". Такие уж люди населяют эту планету: нет для них ничего привычнее, чем смерть, своя и чужая.