языкознание
Санкт-петербургское издательство Simposium продолжает серию произведений нобелевского лауреата по литературе австрийской писательницы Эльфриды Елинек. Вслед за "Алчностью", изданной в прошлом году, каталог человеческих пороков, который ведет госпожа Елинек, пополнил роман "Похоть".
Небольшой по объему роман "Похоть" (немецкое слово lust более многозначно, чем его русский аналог, и означает одновременно "желание", "удовольствие", "страсть", "потребность", "склонность") — одно из первых произведений писательницы. Он появился в 1989 году, почти сразу вслед за романами, принесшими Эльфриде Елинек славу в немецкоязычном мире,— "Любовницами", "Перед закрытой дверью" и "Пианисткой" — и тематически, и сюжетно тесно связан с ними.
Сюжет "Похоти" — римейк знаменитой последней главы "Улисса" Джеймса Джойса. Героиня Эльфриды Елинек так же, как Молли Блум, ведет нескончаемый монолог, перебирая в памяти эпизоды близости с мужем, пытаясь придать словесную форму своим ощущениям и подыскивая оправдания собственным любовным связям на стороне. Ее опыт богаче, хотя и однообразнее, однако главное отличие героинь не в яркости воспоминаний, а в кардинальном изменении оценок. Для Джеймса Джойса средоточием похоти всегда была женщина. Эльфрида Елинек превращает мужчину в единственного носителя животной сексуальности.
По логике писательницы, к сексуальному лидерству мужчины вовсе не предназначены природой. Всему виной — сложившийся порядок вещей, социальное устройство, при котором одни получают право владеть и находиться на высоте положения, а другим остается ждать милости и довольствоваться званием "низшего слоя". Потребность в насилии заложена в самом языке, в его клише, которые по много раз в день воспроизводятся с экрана телевизора, в рекламных листовках и бытовых репликах, затертых в обиходной речи до того, что люди давно перестали в них вслушиваться.
Заслон насилию, который пытается поставить Эльфрида Елинек,— прежде всего языковой. Любая фраза, пословица, оборот, позаимствованный из банковской инструкции, цитата (в монологе героини постоянно звучат фрагменты католических молитв и строки Фридриха Гельдерлина и Райнера Марии Рильке) в романе немедленно выворачивается наизнанку, попадает под перекрестный обстрел рифм, в буквальном смысле обнажается. Образные ассоциации своей героини автор выстраивает так, что социальное и сексуальное все время меняются местами,— благодаря этим перекличкам два основных инструмента насилия взаимно разоблачают друг друга. Третьим, специфически австрийским механизмом подавления индивидуальности, оказывается музыка (пьесами Моцарта терзает слух героини малолетний сын, ее муж финансирует концерты заводского хора) — тем, кто знаком как минимум с "Пианисткой", этот смысловой слой в романе вряд ли покажется неожиданным.
Никаких событий в привычном смысле в книге Эльфриды Елинек нет. Каждый день ее героини как две капли воды похож на предыдущий, очередное соитие с мужем кажется калькой вчерашнего. Даже недолговечное увлечение юным красавцем Михаэлем выглядит не полноценным сюжетным развитием, а издевкой писательницы над любовной интригой в традиционном романе. Реальное развитие перенесено здесь в сферу ассоциаций. В, растянувшемся на триста страниц, монологе в качестве материала для эротических метафор использовано все, что окружает человека,— горы, лес, озера и океаны, интерьер супермаркета, часы и пылесосы, железная дорога, продукты питания. К финалу кажется, что в языке не осталось ни одного непохотливого слова, а настоящий смысл можно доверить разве что предлогам и частицам. Разуверять читателя, бросать ему дешевую подсказку, что все прочитанное — только игра, Эльфрида Елинек не намерена. Во всяком случае сделать это ей предстоит уже в другом романе.