скандал
Вчера глава Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой и глава Росохранкультуры Борис Боярсков рассказали о "деле Эрмитажа" — как была обнаружена "недостача", какие из этого сделали выводы и кто в результате будет наказан. Дело считается раскрытым, подозреваемые уже арестованы (см. стр. 4), а директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский будет показательно наказан. Похоже, что рядовое уголовное дело пришлось как раз вовремя, чтобы урезать самостоятельность музеев и выстроить в рамках Роскультуры очередную "властную вертикаль".
"К осознанию проблем мы, к сожалению, приходим через трагедию",— сказал глава Росохранкультуры Борис Боярсков. Однако тут же выяснилось, что трагедия в Эрмитаже — трагедия, так сказать, обыкновенная. В Историческом музее по вине сотрудника недосчитались 300 единиц хранения; множество экспонатов, в основном оружие, были выкрадены из Петропавловской крепости работником музея. Словом, кражи из музейных фондов — это рядовое явление, от которого, к сожалению, не спасает ни одна охранная система.
Михаил Швыдкой, как непосредственный начальник Михаила Пиотровского, так отреагировал на эрмитажные кражи: "То, что в Эрмитаже нарушали инструкции Министерства культуры и внутренние музейные инструкции,— это очевидно. И мы наложим все необходимые взыскания. У Михаила Борисовича уже три выговора по этой теме. Так как Министерство культуры назначает только директора, то и наказать я могу только его, что и будет сделано". А заместитель главы Росохранкультуры Анатолий Вилков пообещал провести дополнительные проверки и сообщил, что именно Росохранкультура станет тем внешним органом проверки, который поможет музеям в сверке учетных данных. Но единственным решением проблемы Анатолий Вилков назвал более внимательный подбор и контроль кадров.
Любопытно, что все это давно входит в сферу прямых обязанностей ведомства господина Боярскова — Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия (Росохранкультура). По своим функциям это министерство в министерстве. О чем и предстоит вспомнить Эрмитажу, а в его лице и остальным крупным музеям, которые приобрели слишком большую финансовую и административную самостоятельность.
Михаил Пиотровский возглавляет один из самых богатых и успешных в своей научной и коммерческой деятельности российских музеев. Сравнить с его империей можно, да и то в малой степени, лишь Русский музей в Петербурге, Исторический, Третьяковскую галерею и музеи Кремля в Москве. Все эти музеи в последнее время научились зарабатывать деньги. Основной статьей дохода для них являются выставки, причем западные — прокат шедевров русского искусства приносит им серьезную прибыль, которую они могли до последнего времени тратить на собственное развитие, в частности на ту же зарплату музейных работников.
Эту финансовую самостоятельность музеев (и других учреждений культуры) давно пытаются ограничить — и господин Пиотровский, как и многие другие его коллеги, не раз резко против этого возражал. Напротив того, государственные органы предпочли бы вернуться к бюджетному финансированию, обставив для музеев пользование внебюджетными фондами множеством ограничений.
В беседе с корреспондентом Ъ, состоявшейся вскоре после обнародования факта пропажи, заместитель главы Росохранкультуры Анатолий Вилков сказал, что одна из причин происшедшего — "перекос в деятельности музеев". По его мнению, в последние несколько лет крупные российские музеи слишком "увлеклись" выставочной деятельностью. "Это ни в коем случае нельзя ставить им в вину, наоборот, но вопросы хранения и учета были отодвинуты на второй план,— объяснил Анатолий Вилков.— Когда научный сотрудник и хранитель — это одно и то же лицо, то, когда готовят выставку, все бросаются заниматься научной работой, забывая о вверенных им фондах".
История с пропажей из Эрмитажа 221 экспоната развивалась столь стремительно, что за неделю успела превратиться в историю про "кражу века". Все вместе имеет вид полной национальной катастрофы, вопиющей о наведении закона и порядка в отдельно взятом первом музее страны и во всей стране в целом. Между тем урон, нанесенный злоумышленниками русскому искусству, совершенно несопоставим с этим шумом и нанесенным им уроном репутации музеев как таковых.
Неосторожно брошенные в прессу самим же Эрмитажем слова об "оборотнях в музее", обернулись тем, что публично были названы имена еще не обвиненных официально людей, как будто для музейщиков не существует презумпции невиновности. Что же случилось на самом деле? С уголовно-правовой точки зрения — кража, явно имеющая инсайдерские корни. Очень неприятно (слишком много предметов и, скорее всего, длительный срок их выноса), но со следственной точки зрения это даже лучше — понятно, кого надо проверять в первую очередь: постоянный доступ в хранение драгметаллов отдела истории русского искусства музея имели всего три-четыре человека. С точки зрения национального достояния — тоже неприятно, но не более того. В первые дни была оглашена общая оценка в 130 млн рублей, но цифра явно взята с потолка.
"Разговоры про рыночную стоимость музейных предметов — это полная галиматья,— сказал Ъ Анатолий Вилков.— Подсчитать ее можно только в том случае, если на антикварных торгах был продан аналогичный предмет, да и на эту сумму трудно ссылаться — приди на торги меньше покупателей, сумма была бы другой. По этому списку даже оценки давать не нужно. Стоимость утраченного установят, когда завершат расследование, и выводиться она будет из страховой стоимости, а не из чьих-то домыслов".
Однако большинство из пропавших вещей не имели страховой оценки, потому как не вывозились на выставки, потому как были, прямо скажем, даже не второго, а третьего сорта. Речь идет о памятниках русского ювелирного искусства, главным образом — эмалях XIX века. Плюс масса предметов, которые на языке антикваров называются "товарной массой": разрозненные серебряные ложки и вилки, рамки для фото, пудреницы и пепельницы и даже несколько подделок под Фаберже 80-х годов XX века, неизвестно как попавших в музейные фонды. Одним словом, набор антикварной лавки средней руки.
Оценочная стоимость каждого такого предмета зависит от множества факторов: иногда имеет значение только вес чистого золота-серебра, а иногда отменный провенанс (происхождение из именитой коллекции или от кого-то из членов императорской семьи) увеличивает цену в несколько раз. В общем, это не Репина-Филонова-екатерининский сервиз вынесли, а очень рядовые вещи из непрофильного для Эрмитажа фонда. Именно потому столько лет их никто и не трогал — они не появляются ни на выставках, ни тем более в экспозиции.
Пожалуй, единственные кто в этом деле сохраняют трезвость оценок, это западные СМИ — в них информация о происшествии дозируется в строгом соответствии с ценностью пропавшего. Когда крали Мунка или Челлини, все первые полосы были только об этом. Когда украли банальный набор русской ювелирки, информация и подается соответствующим образом.
Невольно возникает ощущение искусственно раздутого в общественном мнении дела. Тем более что оно оказалось так быстро раскрыто, что послужило к большой славе всех, за исключением покойной сотрудницы Эрмитажа и прошляпившего кражу директора. Ну и косвенным образом — всех сотрудников российских музеев. Вероятно, их теперь будут досматривать как на алмазных приисках — раздевать догола и отправлять на рентген на входе и выходе из музея. Отчасти раздутость истории понятна — здесь играют свою роль общественные мифы вроде романа "Бандитский Петербург" (мол, все в Эрмитаже уже давно продано и заменено копиями), растиражированные телевидением. Свою роль сыграла и Счетная палата, которая шумно, с интервью и пресс-конференциями искала тысячи исчезнувших экспонатов или каких других злоупотреблений, не нашла, но сам факт поисков все запомнили.
Однако высказывания Михаила Пиотровского о "ноже в спину" и "оборотнях в музеях" массовыми фобиями уже не объяснишь — ведь он-то мифологии "бандитского Петербурга" подвержен быть не может. Эрмитаж — наше важнейшее национальное достояние, и любая кража из него — ЧП, но все же бывают разные случаи. Украдены и с поразительной скоростью найдены третьесортные вещи из непрофильного фонда.
Скажем, Кремль — также святое место. Но вряд ли можно себе представить, чтобы кража двух сотен висящих на балансе художественных чернильниц брежневского времени вызвала пресс-конференцию президента, на которой были бы произнесены слова об оборотнях в администрации и ноже в спину. Возникает ощущение, что Михаилу Пиотровскому настоятельно предложили покаяться и он покаялся. И сразу после этого вещи нашлись.
Теперь господин Пиотровский и все его слишком самостоятельные коллеги будут денно и нощно отчитываться в своих фондах и своих заработках государству. Ведь именно для этого и был создан "спецназ" Минкульта — Росохранкультура. Структура очень влиятельная, наделенная чрезвычайными полномочиями, но долго не имевшая общественного оправдания для того, чтобы вмешиваться в дела успешных музеев и их слишком авторитетных директоров.