 |
ФОТО: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ  Второму человеку в Приднестровье — спикеру верховного совета Евгению Шевчуку — не терпится пересесть в президентское кресло |
— На прошлой неделе вы заявили, что Иран вряд ли согласится выполнить резолюцию Совбеза ООН, обязывающую Тегеран прекратить обогащение урана. Почему?
— Я так сказал потому, что с точки зрения международного права Иран имеет полное право на работы по обогащению урана до тех пор, пока это не связано с военными программами. Иран является участником Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), который прямо предусматривает такое право. Иран на данном этапе худо-бедно, но сотрудничает с МАГАТЭ и на данном этапе доказывает, что ведущиеся работы по обогащению не носят военного характера.
Таким образом, если Иран уступит и даст согласие перенести процесс обогащения урана за пределы иранской территории, это будет означать, что Иран де-факто признает, что чем-то отличается от других государств, участвующих в ДНЯО. Например, отличается своей политической системой, которая не вызывает доверия у окружающего мира.
Вообще, появление иранского ядерного досье в СБ ООН — это в первую очередь кризис доверия. У международного сообщества нет претензий к нынешнему этапу ядерной программы, но нет уверенности в том, что эта программа будет развиваться в соответствии с теми планами, которые сам Иран сейчас заявляет. Мир боится повторения северокорейского сценария, когда на каком-то этапе Пхеньян свято следовал всем предписаниям МАГАТЭ и собственным обязательствам о нераспространении, но когда уровень наработанных технологий позволил Северной Корее приступить к военным программам, она это без зазрения совести сделала. У международного сообщества есть подозрение, что Иран теоретически может пойти по такому же пути.
— Получается, что никаких юридических оснований для преследования Ирана не существует?
— Юридических оснований на данном этапе, насколько мне известно, не существует. Эти юридические основания могли бы возникнуть только в случае соответствующих выводов инспекторов МАГАТЭ. Приезжают инспекторы, осматривают иранские ядерные объекты, находят там некие следы деятельности, запрещенной ДНЯО,— вот тогда возникает юридическая основа стопроцентно неотрицаемых претензий в адрес Ирана. Пока такой юридической основы не существует, поэтому позиция международного сообщества сводится к призывам к Ирану проявить добрую волю и действовать не просто как национальное государство, которое существует вне зависимости от окружающего мира, а как часть международного сообщества, то есть пойти навстречу и снять авансом те элементы недоверия, которые существуют по отношению к иранскому режиму и его ядерной программе. А эти элементы недоверия в первую очередь спровоцированы самим Тегераном, нынешним иранским руководством, рядом нелепых, на мой взгляд, заявлений — об отказе Израилю в праве на существование, в отрицании холокоста.
— Как вы считаете, чего добивается Иран таким поведением?
— Иран, мне кажется, получает удовольствие от нынешней ситуации, потому что, еще раз повторю, юридически ситуация неоднозначна. И Тегеран себя ведет следующим образом: я буду делать так, как считаю нужным, и посмотрим, что вы сможете со мной сделать. При этом Иран, разумеется, претендует на некие лидерские позиции в исламском мире. Это совершенно очевидно. Страна с очень мощной экономикой, страна с большим населением, и этой стране — нынешнему режиму, во всяком случае — нужны некие маленькие либо большие (даже морального характера) победы над так называемым Западом. Вот это, мне кажется, основной побудительный мотив для современного иранского руководства. Этот побудительный мотив ложен. Он фальшивый потому, что противопоставление азиатского и европейского мира, западного и восточного мира, исламского и христианского мира — все это ложные противопоставления. Любое государство, которое на этих противопоставлениях пытается самоутвердиться, совершает колоссальную, глобальную стратегическую ошибку.
— А война в Ливане, по-вашему, усилила или ослабила позиции Ирана в регионе?
— До тех пор пока "Хезболла" может считаться как минимум стороной, не проигравшей в этом конфликте, "Хезболла" претендует на позиции даже стороны выигравшей, победившей в этом конфликте. До тех пор пока ситуация такова, безусловно, позиции государств, поддерживающих "Хезболлу" — а я не могу сказать, что эта поддержка носит какие-то материальные очертания, но моральная поддержка очевидна,— позиции государств укрепляются и выигрывают. И Иран относится к таким государствам.
— Если 22 августа Тегеран все-таки откажется выполнять требования Совбеза, означает ли это, что следующим шагом против него будет применение санкций?
— Да, разумеется, это прямо предусмотрено в соответствующей резолюции, там прямо названа дата, до которой Иран может принимать предложения мирового сообщества. Эта дата — 31 августа. 22 августа — это дата, названная Тегераном, а в резолюции Совбеза есть крайний срок — 31 августа. После 31 августа санкции возможны. Но еще раз повторю, что это будут санкции не столько за нарушение каких-то обязательств, сколько санкции за отказ Ирана идти навстречу международному сообществу и проявлять добрую волю, чем сейчас занимаются все цивилизованные государства мира, каждое из которых в интересах международного сотрудничества жертвует какими-то собственными национальными позициями и интересами. Это естественная тенденция современного мира. Именного этого ожидает сейчас от Ирана современный мир.
— А какого рода будут эти санкции?
— Можно начать не с того, какие санкции будут, а с того, каких санкций не будет. Не будет боевых операций, не будет военных действий в отношении Ирана, во всяком случае в соответствии с нынешней резолюцией Совбеза,— это первое. Второе: какие будут конкретно санкции — это будет предмет еще одной резолюции, которая, очевидно, будет приниматься после 31 августа в случае, если иранский ответ 22 августа будет отрицательным. Мы сейчас говорим о категориях предположительных. Я не исключаю того, что случится чудо и ответ Тегерана будет положительным. Если события будут развиваться по наихудшему сценарию, то после 31 августа будет еще одно обсуждение на Совете Безопасности ООН и еще одна резолюция, которая будет уже четко прописывать формат и механизм санкций. Они, очевидно, будут носить дипломатический характер. Как правило, это означает ограничения на въезд в те или иные государства руководства страны, в отношении которой применяются санкции. И возможно, это будут еще более жесткие формы санкций экономического характера: ограничения на торговлю, на инвестиции в отношении Ирана. Но еще раз скажу, что это вопрос дополнительного обсуждения на Совбезе и, безусловно, дополнительной резолюции.
— Против каких санкций будет возражать Россия?
— Я думаю, что Россия должна была бы выступить против тех санкций, которые будут напрямую ухудшать положение граждан. То есть санкции, которые будут иметь отрицательные социальные последствия, потому что, как бы ни развивался конфликт между Ираном и окружающим миром вокруг ядерной программы, население Ирана не должно становиться заложником тех ошибок и просчетов, которые совершает нынешнее иранское руководство. Это первое. А в остальном, как мне представляется, Россия, если уж мы сейчас выступаем консолидированно с международным сообществом, вряд ли должна здесь занимать какую-то особую позицию, которая диктовалась бы собственно российскими экономическими интересами. Для нас в этой ситуации главное не экономические расчеты, как сработают те или иные санкции, для нас самое главное — решить стратегическую задачу недопущения появления ядерного оружия у Ирана. Поэтому характер санкций должен быть нацелен именно на это. Он должен оказывать воздействие на существующий в Иране режим, чтобы побудить его к более широкомасштабному и гибкому сотрудничеству с окружающим миром.
— Разве санкции, которые не будут ущемлять экономические интересы иранского населения, способны заставить иранское руководство изменить свою позицию?
— Безусловно, любые санкции — это действенное оружие, оно может быть политическим, оно может быть экономическим. Санкции не проходят бесследно ни для какого государства. Насколько в данном случае они будут способствовать решению иранской ядерной программы — большой вопрос. Специфика иранского режима заключается в том, что он выигрывает, а не проигрывает в состоянии конфронтации с окружающим миром. Это состояние консолидирует нацию и помогает режиму в воспроизводстве иллюзий, что Иран окружен врагами и именно вследствие этого нужно всеми силами поддерживать существующую власть. Исход этой ситуации с применением санкций против Ирана далеко не однозначен. Именно поэтому Россия на всех этапах выступала со значительно более сдержанных позиций, чем более радикальные США или Европейский союз. Но оставлять ситуацию, связанную с иранской ядерной программой, вообще без какой бы то ни было реакции со стороны международного сообщества, увы, тоже невозможно, и Россия полностью отдает себе в этом отчет. Ситуация опасная. Иран находится на грани, за которой уже возникают факты нарушения ДНЯО. До тех пор пока существует надежда, что санкции могут остановить Иран, не позволить ему пересечь эту опасную грань, эти санкции имеют право на существование.