Институт благородных парней

Институт благородных парней

        275 лет назад в Санкт-Петербурге был образован первый в России кадетский корпус, названный Шляхетским. За долгие годы систему подготовки будущих офицеров, скопированную с немецких образцов, много раз пытались реформировать. Кадетские корпуса расформировывали и заменяли военными гимназиями, но затем снова восстанавливали. Воспитание с упором на изучение наук и иностранных языков заменяли бездумной муштрой, однако вскоре науки вновь брали верх над бесконечными строевыми упражнениями. При советской власти кадетские корпуса, казалось, навсегда канули в Лету как атрибут старого времени, но в действительности их не было в системе военного обучения не более семи лет. Секрет этой непотопляемости чрезвычайно прост: кадровые военные всегда хотели, чтобы их сыновья получали качественное образование.

С петровских времен идея необходимости переноса всего лучшего, что есть на Западе, на русскую почву глубоко укоренилась в умах немалой части отечественной элиты. А уж для сподвижников Петра Великого она была прямым руководством к действию. Именно поэтому не было ничего удивительного в том, что один из ближайших сподвижников императора-реформатора — граф Павел Иванович Ягужинский — не только обратил внимание на действовавшую в Пруссии систему подготовки офицерских кадров, но и немало поспособствовал ее введению в России.
       В царствование Анны Иоанновны, в 1731 году, с подачи Ягужинского вопрос о создании кадетских корпусов перешел в практическое русло, поскольку его поддержал глава военного ведомства — президент Военной коллегии генерал-фельдмаршал Миних. Императрице мысль о том, чтобы оторвать дворянских детей от первобытного, а в иных семьях просто животного быта и воспитать из них преданных слуг престола, пришлась по душе. И летом того же года последовал указ Анны Иоанновны Сенату об учреждении Шляхетского кадетского корпуса в доме опального князя Меншикова на Васильевском острове.
       Чтобы подвигнуть родителей к расставанию с малолетними сыновьями, в официальных документах корпус именовали "Рыцарской академией", а также разрешили держать при каждом будущем рыцаре двух нанятых за родительский счет служителей. А чтобы отцы и матери не опасались, что по окончании корпуса их чадо непременно попадет в армию и вскоре сложит голову в одной из бесчисленных военных кампаний, выпускников корпуса не принуждали служить в армии, любой из них мог продолжить карьеру в гражданских учреждениях империи.
       В те же годы начали складываться и главные кадетские традиции, сохранившиеся на столетия. В 1737 году в Шляхетском корпусе были введены публичные экзамены, причем председательствовать в экзаменационной комиссии обязательно должен был сенатор. Такой контроль, естественно, побудил начальствующих лиц корпуса привлечь для преподавания наук лучшие силы российской столицы, и нередко основам наук кадетов учили профессора Санкт-Петербургского университета.
       С другой стороны, чтобы воспитанники не отлынивали от занятий и грызли гранит науки с прилежанием и усердием, в корпусе применялись самые суровые наказания, включая телесные. И этой традиции в кадетских корпусах на протяжении веков также никогда не изменяли. Не привыкшие к столь суровому обращению благородные недоросли с первых лет существования Шляхетского корпуса пытались бежать в родные пенаты. Но еще в 1733 году было введено довольно суровое и позорное для дворянина наказание за побеги. За первую попытку пойманный кадет на три месяца отправлялся в гарнизонную школу, где учились солдатские дети. Вторая попытка наказывалась полугодовой отсидкой за партой с плебсом. Если же и это не помогало, то беглеца сдавали в солдаты, что было самым суровым из возможных наказаний для дворянина в Российской империи.
       Дополнительным средством побуждения кадетов к отличной учебе служила и система присвоения званий при выпуске из корпуса. Лучшие в науках и примерные в поведении получали звание поручика. А отстающие и неблагонравные рисковали оказаться лишь унтер-офицерами.
       На почве стремления к лучшим оценкам в Шляхетском корпусе появилась своеобразная традиция, которую в более поздние времена среди кадетов стали именовать "экономической дружбой". Дети имущих родителей договаривались со своими менее состоятельными, но более успевающими в учебе товарищами о репетиторстве в обмен на домашнюю снедь. Так что в итоге совершенно неуспевающих кадетов было сравнительно немного.
       И все же почти двадцать лет Шляхетский корпус оставался единственным и уникальным в своем роде. Затем опыт был признан удачным, и в 1752 году появился Морской шляхетский корпус. А после прихода к власти Екатерины II система кадетских корпусов начала расширяться и улучшаться. Императрица уже в первый год царствования, в 1762 году, образовала еще один Шляхетский корпус — для подготовки артиллеристов и инженеров. Склонная к просвещению дворянства императрица ввела в программу обучения Сухопутного кадетского корпуса, как стал именоваться первенец среди русских кадетских корпусов (потом он стал называться Первым кадетским корпусом), литературу, музыку и изобразительное искусство. Об этих временах кадет более поздних времен, известный русский писатель Н. С. Лесков писал:
       "До воцарения императора Павла корпус был разделен на возрасты, а каждый возраст — на камеры. В каждой камере было по двадцати человек, и при них были гувернеры из иностранцев, так называемые 'аббаты' — французы и немцы. Бывали, кажется, и англичане. Каждому аббату давали по пяти тысяч рублей в год жалованья, и они жили вместе с кадетами и даже вместе и спали, дежуря по две недели. Под их надзором кадеты готовили уроки, и какой национальности был дежурный аббат, на том языке должны были все говорить. От этого знание иностранных языков между кадетами было очень значительно, и этим, конечно, объясняется, почему Первый кадетский корпус дал так много послов и высших офицеров, употреблявшихся для дипломатических посылок и сношений".
       Соответствующим было и командование корпусов. Лесков, например, вспоминал о заведовавшем хозяйством Первого кадетского корпуса бригадире А. П. Боброве, который все жалование тратил на помощь неимущим выпускникам: "Он давал всем бедным приданое — серебряные ложки и белье. Каждый выпущенный прапорщик получал от него по три перемены белья, две столовые серебряные ложки, по четыре чайных восемьдесят четвертой пробы".
       Однако екатерининский дух кадетских корпусов пришелся не по нраву наследникам императрицы. "Император Павел Петрович, — писал Лесков,— как приехал в корпус в первый раз по своем воцарении, сейчас же приказал: 'Аббатов прогнать, а корпус разделить на роты и назначить в каждую роту офицеров, как обыкновенно в ротах полковых'".
       Но Павел I за свое короткое правление не смог полностью изменить кадетские корпуса, а его сын Александр I правил, более или менее следуя установлениям бабушки. Так что самые радикальные перемены в кадетской жизни произошли после воцарения в 1825 году Николая I.
       
Особое отношение государя Николая Павловича к кадетским корпусам, как считали современники, было связано с восстанием декабристов. После расстрела восставших полков часть раненых солдат товарищи принесли в Первый кадетский корпус, где воспитанники помогли их перевязать и потом накормили. Подобное отношение будущих офицеров к бунтовщикам искренне возмутило императора. Он приехал в корпус и устроил разнос корпусному начальству, а затем принялся за искоренение вольнодумства в этом и остальных кадетских корпусах. В Первом корпусе воспитанникам запретили пользоваться библиотекой и посещать корпусной музей. Строжайше воспрещалось приносить в корпус любые книги, а за собственное литературное творчество полагалась порка. Причем если за прозаические произведения полагалось 25 ударов розгами, то за стихотворные — вдвое больше. А вскоре кадетов стали нещадно пороть вообще за любое малейшее ослушание, что не соответствовало даже традициям времен Анны Иоанновны.
       "Среди контингента корпусных офицеров-наставников были особые любители истязаний розгами,— писал в изданной в 1897 году книге 'За много лет' пожелавший остаться неизвестным кадет 1840-х годов,— и упражнялись в этом деле с жестокостью и бессердечием, способным озадачить даже самого Аракчеева. Розги были обыденным наказанием в кадетских корпусах и не являлись чрезвычайной мерой, к которой прибегали в редких, исключительных случаях. Ни один волостной суд не приговаривал крестьян к розгам с таким легким сердцем, как это делали в отношении кадет корпусные офицеры; они истязали кадет за самые незначительные проступки, а такая система воспитания крайне неблагоприятно влияла на нравственность кадет".
       В корпусах появилась самая настоящая дедовщина, которая, сформировавшись в традицию, передавалась из поколения в поколение. Кадет начала XX века А. Л. Марков вспоминал о страданиях младшего брата, учившегося в Воронежском кадетском корпусе:
       "Мне пришлось выслушать длинное повествование о горькой судьбе и злоключениях бедных новичков-первоклассников, которых 'по традиции', на правах старших, жестоко обижали 'майоры'-второгодники, уже не говоря о старших классах. Приемы этого младенческого 'цука' поражали своим разнообразием и оригинальностью и были, очевидно, выработаны целыми поколениями предшественников. Суровые 'майоры' первого класса заставляли новичков в наказание и просто так 'жрать мух', делали на коротко остриженных головенках 'виргуля' и 'смазку', и просто заушали по всякому случаю и даже без оного".
       Но этот аспект кадетской жизни мало волновал императора. Для Николая I по-прежнему самым важным было ограждение кузниц офицерских кадров от малейшего влияния вольнодумцев. За соблюдением этого требования самодержец наблюдал лично, регулярно посещая кадетские корпуса. Причем не только столичные, но и провинциальные. Как вспоминали современники, он хорошо знал всех директоров корпусов, а в столице — в лицо и по именам — даже некоторых кадетов.
       Высочайшее внимание, как это часто бывает, имело и положительные, и отрицательные стороны. Приезжая в корпус, император нередко садился обедать вместе с кадетами. Так что вороватые хозяйственники в петербургских кадетских корпусах, не зная, приедет сегодня государь или нет, были вынуждены ежедневно прилично кормить своих подопечных. В провинции питание кадетов улучшалось, как только проходил слух, что император может на днях посетить корпус.
       Однако, к несчастью кадетов, Николай Павлович, как и его отец Павел I, был большим любителем парадов и разнообразных строевых упражнений. А также считал, что строевые занятия куда полезнее изучения многих наук. Так что в корпусах не менее пяти раз в неделю кадеты проводили по много часов на плацу, упражняясь в приемах с винтовкой или маршируя малым шагом, который так любил государь. Строевые занятия не прекращались ни зимой, ни летом.
       "С десятилетнего возраста,— писал тот же анонимный мемуарист,— ставили кадет под ружье, когда детский организм еще не окреп, и вследствие этого искривление позвоночника среди кадет было нередким явлением.
       Муштре посвящалось почти все лагерное время, около двух месяцев, а летних отпусков не полагалось. И такая муштровка длилась не год, не два, а целых семь, восемь и даже девять лет... Для вящего успеха в этом деле в корпуса командировались офицеры образцового полка. Это были настоящие художники в деле вытягивания носков, выпячивания груди, бряцания ружьем".
       При этом маршировать заставляли не только будущих пехотинцев или артиллеристов.
       "В то время воспитание,— вспоминал тот же бывший кадет,— даваемое кадетским корпусом, считалось наиболее подходящим видам правительства, и признавалось удобным и целесообразным подчинить военному ведомству даже такое специальное дело, как горное и путей сообщения, и тогда существовали кадетские корпуса горный и путей сообщения.
       Будущие горные инженеры и путейцы так же тщательно обучались маршировке и всякой военной муштре, как и заправские пехотинцы, и таким образом тратили непроизводительно немало времени в ущерб изучению своей специальности.
       Неудивительно поэтому, что эти учебные заведения не могли давать стране вполне сведущих специалистов, и дело горное и путейское терпело от этого существенный ущерб".
       Однако большинство родителей-дворян, несмотря на все это, всеми правдами и неправдами норовили пристроить детей в кадетские корпуса, причем стараясь сделать это как можно раньше — иногда даже в четыре года вместо обычных для поступления десяти.
       "В то время,— писал тот же автор,— существовал малолетний кадетский корпус, специально назначенный для приема сирот. Обыкновенно процент круглых сирот был сравнительно невелик, а контингент питомцев этого корпуса составляли дети, лишившиеся отца или матери и, надобно сказать, что всегда находилось более, чем позволяли средства заведения, сердобольных матерей и отцов, которые спешили сдать своих совсем малых детей в этот корпус, уподобляясь кукушкам, кладущим свои яйца в чужое гнездо".
       
Николаевская система кадетских корпусов приказала долго жить после поражения России в Крымской войне 1853-1856 годов, которая показала полную неспособность русских офицеров сносно командовать войсками. Новый император Александр II, при жизни отца курировавший военно-учебные заведения, немедленно приступил к их реформированию. Старшие — специальные классы кадетских корпусов были преобразованы в военные училища, а младшие и средние преобразовали в военные гимназии. Главными чертами этого новообразования было то, что военные гимназисты, в отличие от кадетов, жили по домам, а учились преимущественно наукам, а не строю.
       Однако далеко не все офицерство одобрило эти нововведения. Главной претензией было отсутствие казарм, поскольку снимать квартиру для ребенка в городе, удаленном от места службы, мог далеко не каждый офицер. Так что довольно скоро нашлась золотая середина — кадетские корпуса восстановили, но строевой подготовкой в них занимались отнюдь не в ущерб знаниям.
       Каждый кадетский корпус имел в те годы собственное лицо и собственные, отличные от других традиции. Хотя, надо признать, что и лицо, и традиции — на современный взгляд — могут показаться, мягко говоря, странными. Так, к примеру, в петербургских корпусах была распространена игра в "веснушки". Для нее брали круглый полированный стол, и один из играющих принимал слабительное. Затем он облегчался в центре стола, все подсаживались как можно ближе, а ведущий бил по жиже ладонью со всей дури. Победителем оказывался тот, у кого на лице оказывалось больше пятнышек-"веснушек".
       Особые порядки, резко отличавшие его от других корпусов, царили в Финляндском кадетском.
       "Порядок в Корпусе был строгий,— вспоминал его выпускник и будущий военный министр России А. Ф. Редигер,— главным образом благодаря надзору старших кадет.
       В Корпусе существовало негласно особое 'товарищество', основанное там еще при моем отце. Собственно к товариществу принадлежали только два старших специальных класса; члены его были обязаны следить за всеми младшими кадетами как в Корпусе, так и вне его, с правом делать им замечания, а о важных непорядках и проступках они обязаны были докладывать фельдфебелю, который, смотря по важности дела, созывал либо особый комитет из семи лиц, либо все товарищество. Помню еще то крайне жуткое впечатление, которое на меня произвел один из первых вечеров в Корпусе, когда нас, вновь поступивших, повели в старший класс. Класс был темный, только на одном конце горели на столе свечи; в том же конце стояла толпа кадет, принадлежавших уже к товариществу. Фельдфебель (Оберг) объявил нам о существовании товарищества, прочел нам главнейшие его правила, в том числе запрещения рассказывать о нем что-либо посторонним, и объявил нам о назначении каждому из нас по опекуну. Моим опекуном (formundare) был назначен старший унтер-офицер моего отделения Хейнрициус. На обязанности опекуна лежало ближайшее наблюдение за опекаемым; он должен был объяснять ему уроки и спрашивать их и вообще помогать ему всякими советами и указаниями. Хейнрициусу со мной не много было возни, и он скоро освободил себя и меня от проверки уроков".
       Еще более странным, но по другой причине было само существование Финляндского кадетского корпуса. Никаких войск, кроме одного гвардейского батальона, входившее в состав России Великое княжество Финляндское не имело, и готовить для него офицеров было делом бессмысленным. Русский язык в нем преподавали только в старших классах, так что служить в русской армии, а уж тем более делать карьеру выпускникам было непросто. Но главное — в нем воспитывали настоящих финских националистов, на дух не переносивших все русское. И делали это за русский же казенный счет.
       Но, несмотря на все странности и несообразности, кадетские корпуса просуществовали в том же неизменном виде до краха Российской империи. Однако история кадетских корпусов на том не завершилась. Прежде всего потому, что перешедшие на службу в Красную армию офицеры были выпускниками кадетских корпусов и не представляли себе другого способа подготовки квалифицированного командного состава.
       Первыми в 1921 году восстановили кадетский корпус моряки в Петрограде. Правда, теперь он именовался военно-подготовительной школой. Хотя это и попахивало реставрацией старых порядков, придумать что-либо иное политкомиссары не смогли. А флоту требовалась молодежь, качественно подготовленная к поступлению в военно-морские училища.
       Вслед за этим подобные школы появились в Баку, Бухаре и Харькове. Причем Бакинская военно-подготовительная школа одно время даже официально именовалась Красным кадетским корпусом. Все они просуществовали до конца 1920-х годов, но и это отнюдь не стало концом кадетской истории в России. Старые кадеты не сидели сложа руки. Один из них — комкор РККА В. Д. Грендаль — имел значительное влияние на маршала Ворошилова и смог убедить первого красного офицера в необходимости восстановления если не кадетских корпусов, то хотя бы военных гимназий старого образца. Сделать это было тем легче, что остепенившаяся и подзабывшая о мировой революции советская элита стала заботиться о приличном образовании для своих сыновей. А как известно, лучшее новое — это хорошо забытое старое.
       В 1937 году постановлением партии и правительства были образованы артиллерийские спецшколы, которые отличались от военных гимназий лишь возрастом учащихся и продолжительностью учебы. В артспецшколы принимали после седьмого класса и учили три года. А три года спустя появились двадцать спецшкол ВВС и семь — военно-морского флота.
       И все же самый радикальный возврат к прошлому произошел в 1943 году. Это случилось благодаря бывшему кадету графу А. А. Игнатьеву, в Красной армии ставшему генерал-лейтенантом. На волне восстановления погон и прочих атрибутов старой армии он предложил Сталину восстановить и кадетские корпуса, правда, под новым названием — суворовские училища.
       Идея понравилась, надо полагать, потому, что война оставила без родителей огромное количество детей. А воспитание офицеров с младых ногтей в духе абсолютной преданности власти было важнейшей задачей кадетских корпусов.
       Суворовские училища отличались от них лишь названием и классовым составом воспитанников. В остальном же красный граф не упустил ни одной мелочи. Он, к примеру, добился, чтобы зарплата у гражданских учителей суворовцев была в полтора раза выше, чем в школах, и потому на каждую вакансию всегда был конкурс из лучших учителей. Режим питания суворовцев резко отличался от всей остальной армии. В перерыве между уроками был второй завтрак, обед начинался в четыре часа дня, и только ужин более или менее совпадал со временем вечернего приема пищи в других частях армии. Продолжительное время после уроков и до обеда по традиции использовалось для строевой подготовки, пусть и не столь жесткой и долгой, как в николаевскую эпоху. Ни офицерам, ни суворовцам о кадетских традициях никто не рассказывал, а мемуары, за исключением воспоминаний самого Игнатьева, были не в чести. Но довольно скоро суворовцы стали называть себя кадетами, и большая часть традиций восстановилась как будто сама собой. Даже такая традиция, как не вполне полноценное преподавание армейских дисциплин, когда воспитанники узнавали только самые-самые азы военных наук. Граф Игнатьев поставил на высокий уровень и преподавание иностранных языков.
       Спрос за невыученные уроки с суворовцев был столь же строгим, как и с кадетов дореволюционной поры. Правда, вместо телесных наказаний, формально запрещенных, теперь лодыри получали наряды вне очереди. Но нужно признать, что чистка до идеальной чистоты отхожих мест или натирание до зеркального блеска паркетных полов ночью, вместо сна, давало ничуть не худший результат, чем розги. Проделав эту процедуру раз-другой, отстающий начинал предпринимать меры для ликвидации пробелов в знаниях.
       Некоторое время параллельно с суворовскими училищами существовали военно-подготовительные училища, образованные на базе артиллерийских и прочих спецшкол. И шло своего рода соревнование в том, какая из систем подготовки — долгая, кадетского типа, семилетняя, как у суворовцев, или трехлетняя, как в военно-подготовительных, является приемлемой для армии. Но спор окончился ничьей. В середине 1950-х, когда Хрущев начал сокращать расходы на армию и флот, военно-подготовительные училища расформировали, а вскоре суворовские училища сделали трехгодичными.
       Потом срок обучения сократили еще раз — до двух лет, а в каждом военном округе оставили только по одному училищу. И во всех этих действиях тоже проявлялась прежняя логика. Кадровым военным нужна была уверенность в том, что их сыновья получат приличное образование и гарантированный пропуск в профессию. А суворовцев во все командные училища принимали без вступительных экзаменов.
       Конец СССР неожиданно оказался началом реставрации системы кадетских корпусов. Едва ли не каждая уважающая себя и более или менее силовая структура обзавелась собственным кадетским корпусом. Правда, при этом стали утрачиваться традиции, идущие со времен первого Шляхетского сухопутного корпуса. В корпуса стали принимать девочек, но и это можно понять. В России стало очень много полковников и генералов, а не у всех у них есть сыновья. Как долго будет продолжаться это "кадетское цветение", трудно сказать. Но одно можно утверждать абсолютно с уверенностью: до тех пор, пока в командном составе армии будут оставаться кадеты, эта система обучения будет существовать.
ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ