По пути к главной достопримечательности Печор — Свято-Успенскому Псково-Печерскому монастырю (на фото) ...
"С двойным гражданством удобнее"
Года три назад в Эстонии я познакомился с одним русским жителем Печорского района, имеющим эстонское гражданство. Его предки были гражданами Эстонской Республики (до 1940 года территория края принадлежала Эстонии), и он имел право на гражданство по рождению. Тогда мне почему-то показалось, что это случай весьма нетипичный. Но стоило приехать в Псков, как выяснилось, что там наличие эстонских паспортов у жителей Печорского района воспринимается как само собой разумеющееся. Правда, точная статистика отсутствует.
— Многие скрывают,— пояснил глава исполкома областного отделения "Единой России" Дмитрий Хритоненков.— Эстонцы говорят, что чуть ли не 90% жителей Печорского района имеют эстонские паспорта, наши цифры на порядок ниже.
— Может быть, ФСБ знает точно,— заметил бывший глава Печорского района, а ныне исполнительный секретарь общественной организации "Псковщина" Александр Рогов.— По данным переписи 2002 года, в Печорском районе проживает 1 тыс. этнических эстонцев — это 4% от всего населения. Я бы умножил этот показатель на два.
С одним из жителей Печорского района, имеющим два паспорта — российский и эстонский,— я встретился еще в Пскове. Алексей Малов работает координатором международных проектов центра социального проектирования "Возрождение", занимающегося исследованиями в области политики, экономики, социологии и права.
— Мне так удобнее в силу специфики моей работы,— говорит Алексей.— С эстонским паспортом я могу ездить по всей Европе без визы.
— А трудно было получить эстонское гражданство?
— Нисколько. Заполнил анкету, взял справку из архива, принес фото, заплатил €10 и в течение месяца получил паспорт.
— По вашим оценкам, сколько жителей Печорского района имеют эстонские паспорта? — спрашиваю я.
— Среди моих знакомых право на его получение имеет примерно одна треть. И большинство из тех, кто такое право имеет, им воспользовались.
— А как это отражается на воинской службе? Им что, приходится служить и в российской армии, и в эстонской?
— Знаете, для многих молодых людей получение второго гражданства становится удобным поводом откосить от воинской службы в России. По нашему закону иностранные граждане, отслужившие в армии другого государства, могут не служить в российской армии. Так что многие сразу после школы спешат получить эстонский паспорт и стараются пройти службу в эстонской армии. Срок службы — один год, и сама армия очень отличается от российской. Мне даже говорили, что за эту службу платят какие-то деньги. Кроме того, наличие эстонского паспорта очень удобно, например, водителям-дальнобойщикам — их охотнее берут на работу, потому что нет мороки с визами.
— А вы не видите опасности для территориальной целостности России в том, что значительная часть жителей Печорского района имеет два паспорта?
— Опасность представляет политика районных властей по отношению к жителям Печорского района. А получение второго гражданства — это способ решения гражданами своих экономических вопросов. Двойное гражданство у нас разрешено.
— Если бы вам пришлось выбирать, что бы выбрали — российское гражданство или эстонское?
— Однозначно, российское!
Впрочем, далеко не все так думают. В самом Печорском районе у меня сложилось впечатление, что чуть ли не все жители либо имеют эстонские паспорта, либо стремятся с максимальной выгодой использовать соседство со страной, ныне ставшей членом Евросоюза.
— Я сам не местный и поэтому эстонского гражданства не имею,— рассказал мне водитель такси в Печорах.— Но предки жены жили здесь до 1940 года, и у нее эстонское гражданство есть. Так что я тоже имею право ездить в Эстонию без визы и в следующем месяце уезжаю туда работать.
— Молодежь в Печорах полностью ориентирована на то, чтобы работать на Западе,— заметила глава города Печоры Наталья Курчикова.— А что вы хотите — работы тут нет, деревни практически вымерли, настал черед небольших городов. Недавно приезжал в Печоры один депутат Госдумы, так он прямо заявил, что на весь Северо-Запад надо оставить два-три города-миллионника, а все остальное лишнее.
"В городе по вечерам делать совершенно нечего"
Мы встретились с главой города на рынке, где она торгует комнатными цветами ("А что в этом странного — главой города я работаю на общественных началах, а цветы — это мой бизнес, на выборы я шла как предприниматель, и жители это знают").
...туристы могут насладиться живописными видами города (на фото)
— Вы считаете перспективу такого референдума реальной?
— Да успокойтесь вы, не будет никакого референдума! Во-первых, у нас теперь есть чудесный закон об экстремизме, и если вдруг кто-то захочет создать инициативную группу, это можно легко подогнать под закон. Во-вторых, даже если дойдет до голосования, никто не придет. Вон в Пскове недавно провели референдум о прямых выборах мэра. Так в нем приняло участие всего 8%, и референдум провалился. И наконец, те, кто хочет жить на Западе, решают свои проблемы самостоятельно.
И все же в сознании русского человека город Печоры ассоциируется прежде всего не с проблемой территориальной принадлежности Печорского края, а со Свято-Успенским Псково-Печерским монастырем — единственным монастырем на территории бывшего СССР, ни на день не прерывавшим свою деятельность после 1917 года. Причем это стало возможным только благодаря тому, что с 1920 по 1940 год монастырь находился на землях, не входивших в состав СССР.
Наместник монастыря архимандрит Тихон принял меня в своей резиденции. Он был любезен и радушен, но от формального общения как с представителем прессы отказался, сославшись на то, что все подобные контакты должны проходить через Псковскую епархию. Отец Тихон только сказал, что монастырь активно способствует развитию добрососедских отношений с Эстонией и всегда радушно принимает паломников.
Послушник Виктор, которого отец Тихон приставил ко мне в качестве сопровождающего, провел меня по всей территории монастыря и принадлежащим монастырю объектам в городе (почти готовый к открытию духовно-просветительский центр, хозяйственный двор, монастырские поля и огороды). В завершение экскурсии, длившейся почти полдня, мне даже было дозволено отобедать вместе с монастырской братией.
Выйдя из монастыря, я огляделся по сторонам. Окружающая действительность сильно контрастировала с великолепием монастыря. Обшарпанные здания, убогая служба быта, полное отсутствие каких-либо развлекательных заведений — разве что четыре "одноруких бандита" на одном из перекрестков и зал игровых автоматов в вестибюле гостиницы. Кафе и рестораны в будние дни работают до 19 часов. Едва ли не единственное сколько-нибудь интересное в плане архитектуры здание — тот самый строящийся монастырский духовно-просветительский центр.
— Казалось бы, наличие такого памятника истории и архитектуры, как монастырь, должно стать залогом превращения Печор в туристическую Мекку,— поделился я своими соображениями с Натальей Курчиковой.
— Перспектив у туризма в Печорах нет,— ответила глава города.— Во-первых, у города нет своего бюджета — он финансируется строкой в смете расходов районного бюджета. Во-вторых, вы же сами видите, что в городе по вечерам делать совершенно нечего. Чтобы привлечь туристов, нужно казино. А монастырь категорически против этого. Да и вообще, монастырь не заинтересован в увеличении числа светских туристов, а паломников они могут принять и самостоятельно.
— Во-первых, игровые автоматы стоят прямо на улице в каких-то ста метрах от монастыря. А во-вторых, если пойти в монастырь вечером во время службы, то ощущения совсем другие.
— Ну, таких единицы. А большинству туристов подавай вечером развлечения. Так что им вполне хватает однодневной экскурсии с заходом в монастырь на два-три часа.
"Федеральный бюджет высасывает все, как пылесос"
Потенциал Псковской области, как и любого другого приграничного региона, разумеется, не ограничивается туризмом. Об экономических проблемах, связанных с уникальным географическим положением Псковской области — она граничит сразу с тремя иностранными государствами, Эстонией, Латвией и Белоруссией,— я поговорил с президентом областной торгово-промышленной палаты Владимиром Зубовым.
— Псковская область находится в выгодном положении для транзитных потоков,— сказал он.— Например, в Белоруссии ввели запрет на движение большегрузных машин в летний период в дневное время, изменили ограничения по нагрузке на ось, снизив их с 9 т до 6 т, ужесточили штрафы за эти нарушения. В итоге даже литовцы, хотя Литва и не граничит с Псковской областью, перестроили свой транзит крупнотоннажного грузового транспорта так, чтобы он шел через Псковскую область. Более того, через страны Балтии стала проходить и значительная часть транзита из Европы, который раньше шел через Финляндию. Причина проста: тут ниже расценки. В результате за последний год грузопоток через российско-эстонскую границу вырос в 2,5 раза, через российско-латвийскую — в 3-3,5 раза. Но инфраструктура осталась прежней, рассчитанной на прежние объемы. Плюс к этому огромное число разных служб: помимо таможни и пограничников это фитосанитарный контроль, транспортный, миграционный и т. п. В результате — многокилометровые очереди. Доходит до того, что в выходные дни даже простые туристы вынуждены стоять на границе по несколько часов. Сейчас даже стала популярной такая форма путешествия: доезжаешь до границы на одной машине, переходишь границу пешком, а на той стороне берешь другую машину.
— В какой степени таможенные и иные сборы достаются бюджету Псковской области? — спрашиваю.
— Нам не дают распоряжаться теми налоговыми поступлениями, которые приносит транзит. Все, как пылесосом, высасывается в федеральный бюджет, а потом центр с барского плеча выдает нам толику в виде субвенций, трансфертов и целевых программ. В итоге страдает областной бюджет. Недовольство спускается на низовые уровни, поскольку города и районы также оказываются недофинансированными. А повлиять на федеральный центр на местном уровне просто невозможно.
— А как удалось вашим соседям избежать таких проблем?
— Тут несколько причин. Во-первых, Эстония и Латвия — маленькие страны. Во-вторых, они получили колоссальное финансирование от Евросоюза на развитие инфраструктуры, прежде всего дорог, а также и на обустройство границы. Так что навести порядок им изначально было легче. Плюс к этому нормальная работа банковской системы, лизинга, ипотеки, торговли, мощное развитие мобильной связи, интернета и т. п.
Естественно, приграничное сотрудничество не ограничивается официальной торговлей. Как мне объяснили, на границе действует следующая схема. В Эстонии дороже бензин, алкоголь и табак — их и перевозят челноки. Особой популярностью в приграничной зоне пользуются автомобили с большими баками: провозить разрешается только то количество бензина, которое помещается в баке, плюс 10 л в канистре. Один человек имеет право пересечь границу раз в день. На машины эти ограничения не распространяются, так что владелец оформляет доверенность еще на пять человек, и они по очереди перегоняют машину туда-сюда в течение суток.
Нетрудно посчитать: литр 92-го бензина в Печорах во время моей поездки стоил 17,5 руб. В Эстонии 92-й на официальных заправках не продается — там есть только 95-й по цене от 15 крон (31-32 руб.). Но потребители охотно покупают и 92-й по цене 12 крон (около 25 руб.). Если бак вмещает 80 л бензина, то прибыль с одного рейса составляет около 600 руб., не считая прибыли за перепродажу разрешенных к провозу литра спиртного и блока сигарет.
Есть и встречное движение товаров. В Эстонии дешевле мясные и молочные продукты, есть свое неплохое пиво, и люди, пересекающие границу, активно этим пользуются. В выходные на автостоянке возле городского рынка в Печорах полно машин с эстонскими номерами.
"Вы говорите по-русски?"
Даже жалуясь на насильственную эстонизацию, русские жители Тарту (на фото — фонтан на Ратушной площади) не слишком стремятся к воссоединению с исторической родиной
Таможенный и пограничный контроль мы прошли без проблем: челноки автобусами не ездят, и таможенники к пассажирам не слишком придираются. Бородатый российский таможенник, правда, попытался меня проэкзаменовать, знаю ли я, что запрещено возить через границу, но было видно, что делает он это от скуки — просто хочется поговорить.
Час с небольшим на все формальности — и мы на эстонской стороне. Что сразу бросилось в глаза, это то, что все встречные машины ехали с включенным ближним светом, хотя ярко светило солнце. Примерно через час езды я оказался в небольшом городке Ряпине. Автобус ушел, и я оказался в полном одиночестве. Справа, метрах в двухстах,— заправка ЛУКОЙЛа, слева — протестантская кирха. А вокруг — ни души.
В кассе автовокзала скучала рыжеволосая девушка.
— Есть ли автобус до Выру? — спросил я ее по-русски.
Слова "автобус" и "Выру" девушка явно поняла и что-то быстро залопотала по-эстонски. Я понял только одно: автобусов нет и не предвидится. После небольшого диалога я наконец произнес слово "такси".
— Но! — обрадовалась она.— Таксо! Таксо!
Она показала на стену, где висела бумажка с телефонным номером. Я позвонил и первым делом спросил: "Вы говорите по-русски?" — отныне эта фраза стала для меня паролем, начинающим общение с таксистами, продавщицами, кассирами, официантами и служащими отелей.
Через десять минут я уже ехал в Выру. Когда мы съехали с дороги Псков--Печоры--Тарту--Таллин, я убедился, что Наталья Курчикова была права, говоря о благоустроенности сельской жизни в Эстонии. Даже самые узкие полоски открытой земли между дорогой и лесом были засеяны, дома поражали чистотой и опрятностью, рядом с домами действительно стояли тракторы и машины, практически рядом с каждым домом были качели.
— Почему у всех машин включены фары? — спросил я.
— Это требование Евросоюза,— ответил шофер по-русски с сильным акцентом.— У нас тут все строго. Не зажег фары — штраф. Превысил скорость — штраф.
— А промилле у вас не считают?
— Пока нет. Хотели сделать, как в Финляндии, разрешить садиться за руль, если у тебя меньше 0,5 промилле, но пока не разрешают. Правда, если у тебя 0,1-0,2 промилле, то придираться не будут — решат, что это остатки вчерашнего.
Когда мы прибыли в Выру, на счетчике было 393 кроны (около 850 руб.). Я попросил дать чек. Таксист безропотно выбил его, но все-таки не удержался и заметил:
— Если бы ты не просил чек, мы могли бы сойтись на 350 кронах. А так тебе придется оплатить полный счетчик — мне же надо платить налоги.
Сеновал и качели для туристов
В крохотном Выру на первый взгляд делать абсолютно нечего. Весь город можно обойти часа за два. Вокруг частных домов — невысокие ограды. Кое-где заборчики заменены аккуратно подстриженной живой изгородью, а местами нет и ее. Чистейший — ни бумажки! — городской пляж (Выру стоит на берегу озера). Из сколько-нибудь примечательных зданий — две церкви, православная и лютеранская. Обе построены в конце XVIII — начале XIX в., и обе носят имя Св. Екатерины. Названы так в честь небесной покровительницы императрицы Екатерины Великой — основательницы города.
Казалось бы, маленький город, почти большая деревня, и по российским понятиям ему давно пора загнуться. Но на одной из центральных улиц я увидел вполне по-современному оборудованный офис центра туристической информации. "Что же может привлекать тут туристов? — подумал я.— Не эти же две церкви вполне стандартной архитектуры".
Я зашел в контору. На стенах висели цветные фотографии, на столах лежали разноцветные буклеты на двух языках — эстонском и английском. Среди туров, которые предлагает местное управление туризма, значились в основном посещения нескольких природных заповедников, а также поездки на дальние хутора. Среди предлагаемых развлечений: ночевка на сеновале, катание на лодке, рыбалка, качание на качелях.
Почему-то вспомнились слова Натальи Курчиковой об отсутствии перспектив для развития туризма в Печорах. После этого я начал искать в Выру казино. Не нашел.
"Тут слишком хорошо исполняются законы"
Наконец, последний пункт моей поездки — старинный университетский город Тарту.
— Вы город не узнаете,— сказала мне попутчица на автовокзале в Печорах, узнав, что последний раз я был в Тарту больше тридцати лет назад.— Он сильно изменился, и не всегда в лучшую сторону. Например, на центральной площади выстроили кошмарный торговый центр. Кто кому сколько заплатил, никто не знает, но вид он портит ужасно.
— Да просто властям надо было отбить бабки,— пояснил житель Тарту, преподаватель Таллинского социально-гуманитарного университета Рафик Григорян, когда я поделился с ним своими эмоциями, вызванными этим и правда ужасным сооружением.— Земля в городе дорогая, а торговый центр приносит хороший доход. А сама коробка ничего не стоит.
В отличие от других эстонских городов, в Тарту русская речь слышна довольно часто — около двадцати процентов населения города составляют русскоязычные. В одном парке я спросил у трех старушек, беседовавших на русском, не слышали ли они о недавнем заявлении президента Путина, позвавшего соотечественников вернуться на родину.
— Ну, это не для нас,— сказала одна.
— Куда мы поедем? Кто нас там ждет? — вторила другая.
— У нас тут дети,— заявила третья.— И вообще, мы тут всю жизнь прожили. Не срываться же нам с насиженного места.
— Эстонские русские на призыв Путина не откликнутся,— пояснил мне Рафик Григорян, когда вечером мы с ним и с его приятелем, владельцем небольшого книжного магазина Игорем Розенфельдом, сидели в уличном кафе.— Недавно тут было проведено социологическое исследование. Так оно показало, что прибалтийские русские умом и сердцем россияне, а желудком — прибалты. И как это совместить, неизвестно. Да к тому же соотечественников зовут вернуться в приграничные районы и в Сибирь, а по уровню жизни с Прибалтикой в России сопоставимы только Москва и Питер. Ну и, наконец, нас, прибалтийских русских, в России воспринимают как чухонцев.
Рафик рассказал об одном своем знакомом, "интерфронтовце по идеологии". Тот после распада СССР из идейных соображений решил вернуться на историческую родину. Так соседи очень скоро сожгли его дом. Пришлось вернуться в Эстонию.
Я перевел разговор на другую тему и спросил Игоря Розенфельда, насколько пользуются спросом русские книги, которые он продает (в основном по истории, в том числе военной, по юриспруденции, филологии и, конечно, по семиотике — Тарту до сих пор хранит память о Юрии Лотмане).
— Ну, конечно, не таким большим, как всякие детективы и женские романы,— ответил он.— Но в городе много студентов, они проявляют интерес. Да и университет много покупает.
И все же нельзя сказать, что мои собеседники чувствуют себя в Эстонии совсем как дома. Рафику недавно пришлось уйти с работы в Тартуском университете: "Не буду же я преподавать историю по Марту Лаару!" Март Лаар — бывший премьер и автор нескольких книг по истории, в которых красной нитью проходит идея об оккупации Эстонии с 1940 по 1991 год.
И с гражданством у него в свое время были проблемы. Дважды Рафик пытался получить его за особые заслуги (в конце 80-х — начале 90-х годов он был одним из активистов Народного фронта, выступавшего за независимость Эстонии), но это не удалось, и пришлось сдавать экзамен по эстонскому языку и получать гражданство по натурализации.
— А теперь они пытаются представить дело так, будто все поголовно русские (для них мы все русские — и армяне, и евреи) были против независимости. И еще эти ужасные требования к языку. Я преподавал историю и философию в Нарвском колледже Тартуского университета. Там 90% студентов — русские. Они и по-русски с трудом понимают философские проблемы. А от меня требовали, чтобы я читал лекции по-эстонски. И знаете, в чем главная беда? В том, что законы строго выполняются. А законы о языке и о гражданстве плохие.
"Мы деремся с другими регионами за подачки из Москвы"
Как ни жалко было покидать места моей юности, пришлось возвращаться. Двухчасовой переезд, и вот уже показалась очередь из фур. Я начал было их считать, но после ста двадцати сбился со счета — за пару сотен метров до КПП машины уже стояли в два ряда. Водитель грузовика, проходивший КПП одновременно с нами, сказал, что ждал своей очереди больше двух суток.
После пересечения границы я испытал настоящий культурный шок. Теперь обшарпанные здания с выбитыми стеклами, которые не слишком бросались в глаза до поездки в Эстонию, стали выглядеть еще более уродливыми. Дорога — еще более разбитой. И, конечно, символ отечества — глухие дощатые заборы высотой в два метра, являющие такой разительный контраст с чисто символическими изгородями эстонских городов и хуторов.
Логический итог моим наблюдениям подвел директор и учредитель центра "Возрождение" Лев Шлосберг.
— Граница,— сказал он,— может быть барьером, а может стать огромным ресурсом. Тем более что Псков — консульский город, здесь есть консульства двух соседних стран — Эстонии и Латвии. Казалось бы, на примере Псковской области можно отработать модель приграничного сотрудничества — не только со странами Балтии, но и с ЕС в целом, где эти страны могли бы быть проводниками российских интересов. Но, к сожалению, граница остается барьером. А из всех форм приграничного сотрудничества развивается только одна — транзит. И это очень опасно: инвестиции в транзит не привязаны к земле.
— Но ведь экономика тех же прибалтийских стран поднялась на транзите,— возразил я.— Помните, в 90-е годы Эстония стала чуть ли не ведущим мировым экспортером металла.
— Есть разница между поднятием экономики в переходный период и долгосрочной стратегией,— пояснил Шлосберг.— Ни один российский регион не может эффективно участвовать в приграничном сотрудничестве в одиночку. Зачем, например, вкладывать средства в модернизацию дороги от границы с Эстонией или Латвией до границы, скажем, с Новгородской областью, если ты знаешь, что дальше вглубь России дорога будет ужасной. Нужна координация деятельности регионов, причем не вертикальная, через федеральный центр, а горизонтальная, путем установления межрегиональных связей. А мы пока деремся с другими регионами за подачки из Москвы. А сам центр не устает повторять, что оставляет в своих руках все политически значимые внешнеэкономические связи.
Лев Шлосберг подарил мне несколько книг, опубликованных его центром и рассматривающих различные аспекты приграничного сотрудничества.
— В одной из этих книг цитируется высказывание нашего министра иностранных дел, который прямо заявляет, что Прибалтика и Молдавия вовлекают регионы в сотрудничество в обход центра, продавливая свои интересы.
— Так что же, получается, что федеральный центр не заинтересован в сильных регионах?
— Конечно. А вы думаете как-то иначе?
Пограничные договоры
 
Ситуация с пограничным договором с Латвией столь же далека от разрешения. Договор был согласован еще в середине 1990-х годов, но до сих пор не подписан. Взаимные претензии достигли кульминации в мае 2005 года, когда президент РФ Владимир Путин заявил: "Не Пыталовский район они получат, а от мертвого осла уши". "Все есть, но чего-то не хватает" Консул Эстонии в Пскове Петер Пюви рассказал Борису Волхонскому о своем видении проблем приграничного взаимодействия. 
— Я могу вам сказать, сколько паспортов выдал я сам за время работы консулом. Я начал работать около года назад. Первое время было спокойно — у меня бывало человек десять посетителей в неделю (я принимаю по вопросам гражданства два раза в неделю). Потом что-то случилось — люди стали приходить все больше и больше. Если сейчас вы, например, захотите записаться ко мне на прием, то вам придется ждать 4,5-5 месяцев. Всего же с 1 августа 2005 года по конец июля нынешнего года эстонское гражданство получили 1055 человек. — А общая статистика имеется? — Тут я могу только предполагать. Но думаю, что это порядка 70-80% жителей Печорского района. Но учтите, что наличие гражданства еще не означает, что эти люди хотят уехать. Просто так им легче пересекать границу. — Вашей работе мешает отсутствие пограничного договора? — Не сильно. Приграничное сотрудничество осуществляется хорошо. Жители региона имеют право на бесплатную визу. У нас много культурных проектов. Сюда приезжают эстонские ансамбли, псковские артисты ездят в Эстонию. В Печорах есть школа, где преподается эстонский язык — наше министерство образования присылает для этой школы книги, учебные материалы. — Это эстонская школа? — Нет, это русская школа, но с усиленным преподаванием эстонского языка. В ней хотят учиться многие — и не только эстонцы. Там даже существует конкурс. В Эстонии открыт банковский счет для этой школы, недавно одна эстонская фирма закупила краски, чтобы покрасить фасад. Но проблема в том, что некому сделать ремонт. У школы денег нет, у местных властей тоже. Жалко: все есть, но чего-то не хватает. — Какие проблемы приграничного сотрудничества вы считаете наиболее серьезными? — Самая большая проблема — оформление машин на российской таможне. Если машина с российскими номерами, то оформление проходит быстро. А если с иностранными, то только таможенный досмотр занимает 15-20 минут, так что очередь растягивается на несколько часов. После 1 мая, когда в России поменялись правила таможенного оформления, случалось стоять в очереди по 12-14 часов. Наверное, эту проблему можно было бы решить, создав отдельную очередь для тех, кто возит бензин, но я сам понимаю, что это утопия. — Вы не считаете, что челночный бизнес наносит вред экономике России и Эстонии — челноки ведь не платят налоги? — Это, конечно, не очень красиво, но ведь в целом легально. Закон они не нарушают, если, конечно, не продают 92-й бензин как 95-й. Что делать — это их жизнь, в южной Эстонии тоже нет работы. Кстати, знаете, какие машины самые популярные у жителей приграничного региона? Volkswagen Passat 1986 года выпуска — у него самый большой бак. "Русские уехали во Псков, а мы — в Эстонию" 
— Это психологические портреты моих односельчан,— поясняет Огарева.— Увы, их становится все меньше и меньше. Еще в 1989 году сету было 6 тыс., сейчас — 200 человек. — За счет естественной убыли или эмиграции? — Конечно, за счет эмиграции. У них всегда было много детей. В царские времена могло быть по 16 в семье. Народ сету пережил в 40-е годы примерно то же, что кулаки в 20-30-е. Их сгоняли с насиженных земель и депортировали, а они уходили в леса. Не так, как "лесные братья", а без оружия. — Так что же, внешние условия жизни для них не важны? — Ну как сказать... У них свой особый менталитет, они отличаются даже от эстонцев: молчаливые, очень трудолюбивые, любят уединение. Но знаете, когда в России начисляют пенсию исходя из какой-то мифической зарплаты, а в Эстонии во главу угла ставят принцип достойного существования, любой захочет уехать. Жаль, культура целого народа фактически утрачивается. Большинство там живет в городах, а сохранившиеся вещи остаются здесь. Правда, в Эстонии есть районы, где местный диалект напоминает язык сету. Например, город Выру, это километров 50 от Печор. В Выру я встретился с семьей Ози — Ольгой, Владимиром, их сыном Энно, его женой Эве и их дочерью. Энно переехал в Эстонию еще в начале 80-х: в Печорском районе одна за другой закрывались эстонские школы. — Мы не хотели уезжать,— признается Ольга,— но здоровья совсем не осталось и без детей трудно. Да и когда посмотришь, что творится в деревнях в России, волосы дыбом встают. Русские уехали во Псков, а мы — сюда. Пенсия у Николая 3 тыс. крон (чуть больше 6 тыс. рублей), у Ольги — 1270 крон по выслуге лет и еще 420 крон по инвалидности. Дети работают на почте и получают 4-4,5 тыс. крон. По эстонским меркам семья очень небогатая. — На каком языке вы разговариваете дома? — спросил я. — Между собой — на сету, с девочкой — по-эстонски. Но она почти все понимает, когда мы говорим между собой. — А русский язык она знает? — Всего несколько слов: бабушка, дедушка, корова. — А вы свои традиции не забыли? — Отмечаем праздники. Одежду традиционную, правда, уже не носим, но в сундуке храним несколько платьев и полотенец. Чтобы внуки и правнуки помнили. |