В Центральном выставочном зале "Манеж" открылась выставка "Император Александр III и императрица Мария Федоровна". Она приурочена к намеченному на 26 сентября перезахоронению в соборе Петропавловской крепости останков датской принцессы Марии-Софии-Фредерики-Дагмары (1847-1928), в 1866 году ставшей великой княгиней Марией Федоровной и женой будущего Александра III. МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ пришел на экспозиции в отчаяние.
Времена, в которые как бы ничего и не происходит, царь попивает, железные дороги строятся, горцы замирены,— самые невнятные. Царствование Александра Миротворца — это что? "Застой", беременный революцией? Образец чаемой нынешней властью "стабильности"? Или, по никем не опровергнутому свидетельству Александра Блока, глухие годы, когда "в сердцах царили сон и мгла"? Ни одну из версий выставка не навязывает, что, в общем-то, и правильно. Страна живет своей жизнью, двор — своей.
Но от желания наполнить ее хоть каким-нибудь смыслом никуда не деться. Для директора Эрмитажа "западника" Михаила Пиотровского союз Александра и Дагмары — символический брак России и Европы. Для зрителей, рефлекторно вытягивающихся в струнку при звуках "Боже, царя храни", очевидно, что-то другое. Для директоров, подготовивших выставку 30 музеев, это знак музейного братства: его часто поминают в связи с событиями вокруг Эрмитажа. Но на пресс-конференции говорилось, что куратор выставки Татьяна Ларина, плача, поклялась никогда больше не связываться с межмузейными проектами. По данным Ъ, некоторые музеи не дали обещанные вещи или дали меньше, чем обещали.
Но, честно говоря, кажется, что дали больше, что экспонаты в Манеж таскали мешками, сметая все, что относится если не к венценосной паре, то к эпохе Александра III (1881-1894). Или даже не относится. Вот "Вид Севастополя со стороны Малахова кургана" (1871) Петра Верещагина, его "самое большемерное живописное полотно". Можно порадоваться за художника, которому картина принесла в 1873 году звание академика, но все-таки при чем тут именно Александр и его супруга? Кто пил из "кружки с крышкой" западноевропейской работы второй половины XIX века из собрания Исторического музея? Отразилась ли, как в зеркале русской революции, эпоха Александра в бюстах папеньки и маменьки (1910-1911) работы Льва Львовича Толстого?
Но этим экспонатам еще повезло: они снабжены этикетками. Из сотен же фотографий подписана хорошо если пятая часть. Год готовили выставку, издали фолиант каталога, а этикеток нет. Игра в угадайки доводит до белого каления. Кто-то смотрит на что-то в бинокль, рассевшись в присутствии императора. Только профессионал, и то по наградам — лица не видно, догадается, что это великий князь Николай Николаевич. А вот дылда в черкеске: припомнив советские карикатуры, можно предположить, что барон Врангель. Но как распознать английских, датских, греческих родственников? Портреты — двойной ребус: угадать надо еще и художника. Человек на карандашном портрете похож на Сергея Александровича, а художник по манере — на Валентина Серова. Но почему в портрет целится пулемет "максим"? Ведь великого князя взорвали бомбой, а не расстреляли. К счастью, современники Александра сами озаботились о некоторых комментариях. Гравировка на дуле "максима" гласит: из него собственноручно стрелял Александр в манеже Аничкова дворца 8 марта 1888 года. Да, молодецкая забава — как же во дворце да из пулемета не пострелять. В остальном же не выставка, а памятник неизвестному императору и его неопознанным придворным. Если перезахоронение готовится так же, как выставка, как бы вместо Марии Федоровны не похоронили кого другого.