Иеромонах Макарий (Марк Маркиш)

О казни Переца Маркиша и суде по делу Еврейского антифашистского комитета

— Отец Макарий, когда вы впервые узнали, что ваш дедушка по папиной линии, Перец Маркиш, был казнен?

— О случившемся с дедом я знал с раннего детства, но подробности узнал уже во взрослом возрасте. Есть один важный момент, о котором я должен сразу сказать. История семьи моего отца и, соответственно, Переца Маркиша, была для меня не то что под запретом, но выведена на поля.

Дело в том, что мой отец Симон Маркиш развелся с моей мамой Инной Бернштейн. Я этого не помню — мне тогда было всего полтора-два года. Но я всегда знал, что этот развод стал для мамы страшнейшим ударом. Отец был неоднократно женат. Мать тоже вышла замуж во второй раз, с божьей помощью. Но эта рана — трагедия развода и гибели семьи — оставалась у нее на сердце всю жизнь. Отец умер в 2003 году, мать — в 2012-м. За эти полвека я ни разу не видел родителей вместе: если я виделся с отцом, мать куда-то уходила, уезжала; если со мной была мама, отец рядом не появлялся. Подрастая и став взрослым, я полностью сопереживал маме. Поэтому отец и его отец, поэт Перец Маркиш, были от меня более далеки, чем семья мамы, в которой я рос.

Кроме того, контакт с отцом у меня был ограничен. Он вместе с матерью (вдовой Переца Маркиша) и младшим братом Давидом эмигрировал из Советского Союза в начале 1970-х. Я тогда еще учился в школе. Общения, обмена знаниями, ощущениями, переживаниями, как это происходило в других семьях, у нас не было.

А та часть семьи, в которой я рос (мать и ее родители), была страшно заботлива и выстраивала вокруг меня защитную среду. Теперь я вижу их педагогические ошибки, поскольку мне как священнику приходится давать людям некие советы, как правильно воспитывать детей, и я понимаю, что стремление закрыть ребенка от печальных событий не плодотворно. Но я рос так. Поэтому эпоха гонений и страданий всей нашей родины, которые коснулись и моей семьи, до меня дошла достаточно поздно.

— А став взрослым, как и когда вы узнали подробности — и об истории вашего деда, и о деле Еврейского антифашистского комитета в целом?

— Точно не помню. Скорее всего, в 1990-е, уже будучи в США (в 1985 году Марк Маркиш эмигрировал в США вместе с женой, сыном и дочерью, в Россию он вернулся один в 2000-м.— «Ъ»). В 1994 году на основе архивных материалов была издана и загружена в интернет книга со стенограммой судебного процесса над членами ЕАК  (имеется в виду книга «Неправедный суд. Последний сталинский расстрел». В ней впервые были опубликованы фрагменты стенограммы закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР, состоявшегося 8 мая—18 июля 1952 года, и другие документы по делу Еврейского антифашистского комитета. В 1955 году Главная военная прокуратура провела проверку уголовного дела ЕАК и установила, что дело полностью сфальсифицировано)  . Там была расшифровка выступлений с судебного процесса, на котором мой дед был обвиняемым. Эту книгу я прочитал и сделал кое-какие выписки для понимания того, что же происходило.

— Вы помните свои ощущения, когда читали эту стенограмму и выступление Переца Маркиша на суде?

— Ну что значит ощущения… Мы с документами знакомимся не ради ощущений. Когда присяжные заседатели знакомятся с документами, они говорят не о впечатлениях, а о фактах.

— Но все-таки вы читали не о чужом человеке, а о своем дедушке.

— Конечно. Но этого человека я никогда в жизни не видел — я родился в 1954 году, а он был арестован в 1949-м. К тому же семья моего отца была мне не близка.

Поведение самих обвиняемых на процессе весьма своеобразно. Один из них признался в том, что он работал на органы Министерства государственной безопасности (имеется в виду Исаак Фефер.— «Ъ»). Другие, включая моего деда, заявляли, что они больше не будут писать на еврейском, будут писать только по-русски, потому что им инкриминировали подрывную деятельность на этнической основе.

Выступление моего деда на суде можно было бы назвать не вполне честным, не вполне прямолинейным и не вполне еврейским, если он обещал судье, что он не будет больше писать по-еврейски. Но есть хорошее выражение: aut bene, aut nihil — либо хорошо, либо ничего  (пословица на латинском «De mortuis aut bene, aut nihil» переводится как «О мертвых или хорошо, или ничего»)  . Поэтому мы стараемся здесь придерживаться только фактов и оценки не давать.

С отцом я никогда о деле ЕАК и расстреле Переца Маркиша не говорил, так, как говорю, например, с вами. Потому что я понимал его болезненное отношение к выходу этой стенограммы, из которой стало известно поведение Переца Маркиша и других обвиняемых по делу ЕАК на процессе,— эмоционально отцу это было неприятно. Но из песни слов не выкинешь. Песня эта печальная, конечно, но далеко не героическая.

— За что Перец Маркиш был расстрелян, вы узнали из этой стенограммы?

— По-моему, статья 58-я Уголовного кодекса СССР, но в ней было много подпунктов. Что именно, я не помню. Честно говоря, это не так важно. Важно, что подсудимые держались на суде за редкими исключениями далеко не конфронтационно. Мой дед и другие обвиняемые просто крутились на суде как могли. Но им это не помогло.

— Позже было установлено, что обвиняемые по делу ЕАК, в том числе ваш дед, отказались на суде подтверждать показания, которые они дали на следствии под пытками.

— Никаких доказательств, что их пытали, нет. Показания моего деда, естественно, я читал более внимательно. Никаких намеков на то, что он от чего-то отказывался, я не вижу. Я вижу попытку человека как-то выкрутиться, в том числе заявлениями о своей лояльности к существующей власти… Точнее, не просто к власти, лояльность к власти это само по себе естественно.

А отказом от своего еврейского творчества, обещаниями, что он не будет больше ничего писать на идише, потому что он тем самым якобы содействует врагу (В 1955 году Главная военная прокуратура пересмотрела дело ЕАК, признала его сфальсифицированным и посмертно реабилитирована казненных. В реабилитационной справке указано, что сотрудники Министерства госбезопасности подвергали арестованных членов ЕАК «избиениям и пыткам, систематически лишали их сна и таким путем добивались от них подписания сфальсифицированных следователями протоколов допросов». Тогда же было установлено, что на суде все обвиняемые отказались от собственных показаний, заявив, что они были выбиты у них с помощью незаконных методов следствия.— «Ъ»).

«Сводка допросов П. Маркиша. После ареста в ночь на 28 января 1949 года он подвергался допросам ежедневно по два-три раза в сутки. Его допрашивали днем с 11–12 часов и до 17, а затем вновь вызывали на допрос в половине 12-го ночи, и в кабинете следователя он, как правило, находился до 5 часов утра. Это длилось до 19 апреля. После небольшого перерыва с 3 мая такой же конвейер допросов длился в течение целого месяца. За февраль, март и половину апреля его вызывали на допросы 96 раз, доведя до полного истощения. За первые два с половиной месяца следствия Маркиш трижды помещался в карцер, проведя в нем в общей сложности 16 дней».

Из сборника архивных документов «Неправедный суд. Последний сталинский расстрел» (1994)

— Если вы считаете, что их не пытали, тогда почему обвиняемые во время следствия признались в том, чего не совершали?

— По страху. Это совершенно ясно. Хотели жизнь свою спасти, к бабке не ходи. Кроме того, мы все-таки должны понимать, что химера коммунистической идеологии и самообман людей, которые смотрели на коммунистическую власть в советской России, как на нечто доброе, необходимое и неизбежное, приводило к тому, что они пытались себя под эту власть подстроить. Но судить сегодня, три четверти века спустя, о поведении обвиняемых на тех процессах, не очень разумно. Состояние подавленности, неуверенности, неопределенности были характерны для людей, которые оказались в той ситуации. У многих людей шла инстинктивная попытка что-то исправить, направить дело в нужном направлении. Об этом психологическом состоянии обвиняемого писал Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ».

О деле Еврейского антифашистского комитета

— Когда вы прочитали стенограмму судебного заседания, было ли в ней для вас что-то новое о деле ЕАК или что-то, что вас удивило?

— Меня уже ничего не удивляло, я был взрослый человек. Кое-что уточнилось, прояснился исторический контекст тех событий. Дело в том, что в советской России евреи получили возможность подняться по сравнению с тем положением, в каком они были до революции, и они этой возможностью активно пользовались. В том числе многие евреи из тех, кто в годы революции убежали за рубеж, вернулись в Советский Союз и оказались в хорошем положении, перед ними открылись другие возможности.

Мой дед Перец Маркиш после революции жил в Польше, а потом вместо беженского неопределенного существования в эмиграции он вернулся в Советский Союз. В СССР он был известным поэтом. Получил орден Ленина. У него была хорошая квартира. Я ее помню, таких квартир в Москве было немного. Советская власть прекрасно понимала, что интеллигенцию надо подкармливать из корыта, чтобы они у этого корыта толпились и ценили его. Благодаря своим творческим способностям и успешному сотрудничеству с властью мой дед, так же как и другие деятели культуры, независимо от их национальности, жил очень даже неплохо.

А дальше началась война. Контакт с союзниками для советского правительства был очень важен, и в СССР советские евреи были организованы в Еврейский антифашистский комитет, чтобы налаживать связи и получать материальную поддержку от американских евреев.

Война кончается, наступает эпоха холодной войны, в США начинается охота на ведьм — забота об искоренении влияния советской идеологии на американское общество. В Советском Союзе идет симметричный процесс. В деле Еврейского антифашистского комитета была поставлена задача показать, что его члены — никакие не советские деятели, а шпионы. В 1949 году они были арестованы, им инкриминировалось сотрудничество со злодеями (в кавычках или без), которые еще недавно были союзниками. Вот, собственно, и вся подоплека этого несчастного процесса.

— К тому же в качестве обвинения им предъявили сбор материалов о преступлениях нацистской Германии в отношении евреев для «Черной книги».

— Нет, все это вздор. Решительно никакой связи с истреблением нацистами евреев в деле ЕАК нет. Если бы она была, то подсудимые могли бы на нее опереться, потому что память о войне в 1940-х годах была гораздо более живой, чем сейчас.

— При подготовке к интервью я читала исследования о деле ЕАК и общалась с историками. Они связывают гонения на ЕАК c рядом факторов, в том числе с тем, что члены ЕАК еще в годы войны начали собирать материалы о преступлениях нацистской Германии против евреев и проявлять себя более активно как народ в Советском Союзе. Вы не согласны с этим?

— Я такого тезиса не видел, так что поддержать его не могу. Беззаконные следователи и судьи могли им инкриминировать что угодно. Например, что якобы они пытались отторгнуть Крым и сделать там еврейскую автономию. (Вопрос о создании в Крыму еврейской автономии действительно обсуждался членами ЕАК. 15 февраля 1944 года они направили на имя Иосифа Сталина письмо с предложением рассмотреть этот вопрос на правительственной комиссии. Через несколько лет это письмо было использовано следственными органами для обвинения арестованных по делу ЕАК.— «Ъ».)

Но еврейское этническое самосознание и в ходе войны, и после войны было вполне законным и никем не оспариваемым явлением на фоне других национальных и этнических движений. Это было вполне естественно: все народы заявляли о себе — и правильно делали.

О жизни семьи после казни Переца Маркиша

— После казни Переца Маркиша его жена, сестра и дети — ваш отец, дядя и сводная тетя — были репрессированы. Что вы об этом знаете?

— Они были высланы из Москвы и отправлены в ссылку в Казахстан  (В 1953 году члены семьи Маркиша были приговорены к ссылке на десять лет с конфискацией имущества, как члены семьи изменника родины)  . Но о расстреле Переца Маркиша они не знали, им сообщили об этом после смерти Сталина. В Казахстане отец женился на моей маме. Родители вместе учились на филфаке МГУ, и после получения диплома мама добровольно приехала в ссылку к отцу. Я родился в 1954 году в Москве, поскольку мама приехала туда из Казахстана. А в 1955 году, когда деда реабилитировали, из ссылки в Москву вернулся и отец. На тот момент родители еще были женаты.

Семье Переца Маркиша вернули ту же самую квартиру, в которой они жили до ареста (До ареста Перец Маркиш вместе с семьей жил в квартире на улице Горького, сейчас — 1-я Тверская-Ямская. По воспоминаниям вдовы Переца Маркиша Эстер Лазебниковой-Маркиш, вернувшись из ссылки, она вместе с сыновьями жила у родственников, потому что их бывшая четырехкомнатная квартира была превращена в коммуналку. Позже им разрешили занять в этой квартире одну комнату, а затем по решению суда предоставили вторую. В остальных комнатах жила другая семья. Вплоть до эмиграции вдовы и сыновей Переца Маркиша из СССР в Израиль квартира оставалась коммунальной.— «Ъ».) Отец достаточно быстро получил возможность хорошо зарабатывать литературным трудом. Он был талантливым человеком — переводил с английского, немецкого, латыни и греческого. Он сделал очень много хорошего для русской культуры, его ценили. Все было очень хорошо. Для него. А для моей мамы — не очень. Мама тоже работала, тоже была переводчиком, но гораздо менее знаменитым.

А дальше начались «еврейские истории». В 1967 году очередная война на Ближнем Востоке всколыхнула здешнюю публику (имеется в виду Шестидневная война между Израилем и арабскими странами, которая длилась с 5 по 10 июня 1967 года и вызвала подъем еврейского национального движения в СССР.— «Ъ»). Среди евреев пошли разговоры о том, что надо уезжать. Отец в 1970 году женился на своей второй жене, гражданке Венгрии, и уехал вместе с ней в Венгрию на ПМЖ. Потом он переехал в Швейцарию и жил в Женеве. А его мать и брат (моя бабушка и дядя Давид) в начале 1970-х уехали жить в Израиль. Моя бабушка Эстер Лазебникова-Маркиш дожила почти до ста лет и умерла в 2010-м. Дядя Давид жив, мы поддерживаем с ним хорошие отношения.

С отцом после его отъезда из СССР я общался в основном по переписке. Но несколько раз ездил к нему в Венгрию в гости. С 1985 года, когда я переехал в США, мы с ним виделись достаточно регулярно — он иногда приезжал вместе со своей женой из Европы в США, куда его приглашали преподавать. Я встречался с ним, мы очень хорошо общались.

— Во время этих встреч вы спрашивали отца, что он помнит об аресте вашего деда, о ссылке? Ведь ему было тогда уже 18 лет.

— Тут действует такое простое русское слово, как такт (слово «такт» имеет латинское происхождение.— «Ъ»). Я вопросов никогда не задавал. Нехорошо это. Что рассказали, то и мотал на ус. Из случайно оброненных фраз складывалась та картина, которой я с вами поделился.

— На ваш взгляд, как казнь Переца Маркиша повлияла на ваших родственников?

— Бабушка Эстер и дядя Давид уехали в Израиль и там благополучно жили. История с казнью Переца Маркиша не поломала им жизнь. Я считаю, что жизнь была сломана только у моего отца.

— В связи с казнью вашего деда?

— Нет, отнюдь не с казнью Переца Маркиша, а с еврейским сдвигом 1960-х годов. В течение многих лет, с 1950-х до 1970-х годов, отец принимал полноценное участие в российской культурной жизни, переводил на русский литературные памятники, писал популярные книги, дружил с множеством людей, независимо от их происхождения. Был близко знаком с протоиереем Александром Менем и его окружением, и даже со мной, ребенком, делился какими-то сведениями, относящимися ко христианству. Но в 1970-х его захватила волна еврейского национализма, которая изменила его образ жизни, ход мысли и несла его вплоть до смерти. Я считаю, что эта национальная химера поломала жизнь отцу.

— Ваш отец сам об этом говорил или это ваше личное мнение?

— Он об этом не говорил. Сам отец лишь отдельными, редкими намеками давал понять, что недоволен результатами своего труда после отъезда из СССР («Ъ» не удалось найти этому подтверждений. После эмиграции Симон Маркиш преподавал в Женевском университете и в США, вел исследовательскую деятельность в Венгрии и Израиле, подготовил к изданию роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», переводил Эразма Роттердамского, Платона, Джона Бойнтона Пристли и других. Последней его работой в 2003 году было участие в переводе романа Нобелевского лауреата Имре Кертеса «Обездоленность» на русский язык, за который Маркиш получил премию Милана Фюшта Венгерской академии наук по художественному переводу.— «Ъ»).

После переезда в Швейцарию отец в Россию никогда не приезжал. Вернувшись из США в Россию в 2000 году, уже живя здесь, в монастыре, я говорил отцу по телефону: «Ты приезжай в гости в Москву».— «Нет, не приеду».— «Почему?» Он говорит: «Я обещал, что не приеду». «Кому?» — спрашиваю я. Пауза. Он говорит: «Самому себе». Согласитесь, для трезвомыслящего человека это звучит несколько странно…

Отец умер скоропостижно в 2003 году. Это случилось в тот день, когда мне сказали, что меня будут рукополагать в священники. Я стремился к христианству еще в СССР, но принял его, когда уехал в США. В 1986 году я пришел в Бостоне к местному священнику и сказал, что хочу принять крещение. В начале 1987 года меня крестили. Отец из-за этого очень разозлился и вскоре по совершенно пустому поводу вышел грандиозный скандал. Но я уже был православный, знал, как надо с этими вещами обходиться, и удалось все утрясти. Мы помирились.

А за месяц до смерти отца у нас с ним состоялся странный разговор по телефону. Я снова звал его в гости, говорил: «Я уже монах, я не могу никуда ехать. А ты бы мог приехать ко мне в гости». И он вдруг спрашивает: «А ты будешь священником?» Я не мог давать ответы на такие вопросы, это не я решаю. Через месяц мне сказали, что меня рукополагают в священники. Удивительнейшим и характернейшим образом, в тот же день мне позвонили и сказали, что отец неожиданно умер.

— Вы когда-нибудь думали, как сложилась бы жизнь вашей семьи или ваша жизнь, если бы ваш дед не был казнен и остался жив?

— Хороший вопрос. В Новой Москве есть Бутовский полигон, место, которое я прошу посетить каждого человека. Там есть храм, в котором я рекомендую побывать. Но люди далекие от церкви могут сразу пройти на полигон и походить по нему. Там много насыпей, под каждой — тысячи расстрелянных (на Бутовском полигоне в годы Большого террора было расстреляно больше 20 тыс. человек; тела казненных в 1952 году членов ЕАК были захоронены на Донском кладбище.— «Ъ»). Вот походите там, подумайте, что было бы.

— Это вопрос к вам лично.

— А мы не отделяем свою личную судьбу от судьбы народа, от судьбы России. Поскольку то, что происходило, происходило не со мной лично и не с кем-то лично в моей семье, а с народом. Я бы сказал, даже с человечеством. Поскольку русский народ — это часть человечества. Ни в коем случае нельзя ставить себя в какую-то отдельную позу. Это расчеловечивание. Человечество существует в своей совокупности. Каждый отвечает перед Богом, это важный догмат христианства. В христианстве Бог один, а человечество создается в своей совокупности. Материя, все, что есть,— это средство общения между людьми. Это важнейший богословский тезис. Поэтому совершенно бесполезный и бессмысленный вопрос, что было бы со мной, если бы…

Хотя логически ваш вопрос непротиворечив и допустим, и я на него отвечу. Знаете что? Это был бы не я. Если бы что-то произошло в прошлом иначе, это был бы не я. Мое я — это совокупность тех обстоятельств и причин, которые меня привели сюда.

О сохранении памяти Переца Маркиша

— Ваша бабушка Эстер Лазебникова-Маркиш оставила мемуары, в которых описала и арест своего мужа, и события, которые происходили в ее жизни после. Вы с ней, как и с отцом, не говорили о семейной истории?

— Да, я не задавал вопросов: это не принято, по-моему, ни в цивилизованном обществе вообще, ни в христианском в особенности. Она опубликовала книгу. Разумеется, ее воспоминания не объективны, но мне было радостно видеть в них ряд честных, непредвзятых высказываний. В частности, о том, что их социальный круг был далек от реальной жизни нашей страны: от расстрелов, концлагерей, страданий деревни. Она писала: эти преступления как-то прошли мимо нас, мы их не чувствовали. Но от того, что вы их не чувствовали, они не стали меньше.

— Вы живете в России с 2000 года. В 2004-м на Донском кладбище был установлен мемориал казненным членам Еврейского антифашистского комитета. А в 2020 году на доме, где жил и был арестован ваш дед, установили памятную табличку проекта «Последний адрес»  (1-я Тверская-Ямская, 36, стр. 1)   . Вы бывали в этих местах?

— Я слышал, что такая табличка установлена, но на открытии я не присутствовал — мне никто об этом не сообщал. Сам я ее не видел — я нечасто бываю в районе Белорусского вокзала. А на Донском кладбище я бываю регулярно, поскольку там похоронены родители моей матери и еще некоторые родственники. Когда я там бываю, то подхожу к могилам и мемориалам всех, кого знаю, иногда оставляю цветочки возле мемориала жертвам политических репрессий. Читаю молитву о верующих и других конфессий. Конечно, память о мертвых это важная веха на нашем пути. У меня даже есть книжечка на эту тему, называется «Готовиться к жизни вечной». Это отсылка к строке из стихотворения Давида Самойлова: «Надо готовиться к смерти так, как готовятся к жизни».

— У вас есть дети — дочь и сын. Передаете ли вы им историю вашей семьи?

— Я с ними вообще почти не общаюсь. Это очень печальная история. Вопрос в том, что нормальный человек с годами делается более доброжелательным. Но в состоянии патологии с годами человек ожесточается и постоянно ищет виноватых кругом себя. Я это наблюдаю иногда среди прихожан. К сожалению, это я вижу и в своих детях. Моей дочери 40 лет, сыну — 43. Они ожесточились против меня и отказываются со мной общаться. Я 20 лет живу далеко от них — в России, поэтому раньше мы с ними переписывались, перезванивались. Дочь приезжала сюда несколько раз — было очень хорошо, тепло и радостно. А потом становилось как-то хуже и хуже. Сын просто совершенно зверски злобу накапливает. Почему? Дескать, потому что когда-то давно ты был такой-сякой, немазаный-несказанный.

— В архивах хранятся материалы уголовных дел вашего отца и дедушки. По закону вы как родственник имеете право с ними ознакомиться. Смотрели ли вы эти документы?

— Да ни в жизни. По делу деда мне все ясно из стенограммы судебного заседания. А для чего мне дело отца? Я бы не отказался, если бы мне его передали. Но специально ничего для этого не делал, поскольку я не вижу, ответ на какой вопрос я должен в этом искать. Я итак понимаю, что происходило у меня на Родине. Это было совершеннейшее беззаконие — репрессии советской власти против граждан своей страны, против народов своей страны. Русского, украинского, еврейского, какого угодно, под прикрытием липовых формулировок так называемого уголовного кодекса.

— Могли бы вы мне, как человеку далекому от института церкви, объяснить это отношение к архивным документам и изучению истории семьи — это ваша личная, философская позиция или она связана с саном иеромонаха?

— Не философская, чисто практическая. Часто, когда люди выходят на пенсию, делать им нечего — они начинают ездить, путешествовать, что-то разыскивать… Хотя я знаю одного священника в нашей епархии, который изучает материалы о своих предках, размещает их в интернете. Он об этом хорошо и полезно рассказывает. Но не в этом дело. Важно, что у женатого священства немножко другая жизнь. Они не в монашестве. В монашестве человек волей-неволей отрывается от значительной части тех дел, забот и потребностей, которые характерны для большей части населения. Я монах, что мне собирать, я сегодня здесь, завтра — там. Зачем мне архив? Какие-то бумаги остались, сохранились два письма из переписки с отцом. Они лежат, я их никуда не деваю. Если кому-то понадобятся, могу отдать. Но вряд ли это может быть интересно.

Об институте смертной казни

— Как вы относитесь к смертной казни?

— Здесь есть о чем поговорить. Потому что церковь в своем документе «Основы социальной концепции Русской православной церкви» высказывается в целом против смертной казни. Но не абсолютно. В этом документе подводится такой итог: выводы о применимости и неприменимости смертной казни делаются обществом свободно с учетом текущей обстановки, общественной безопасности и других факторов. То есть смертная казнь допустима, но в целом при прочих равных нежелательна. Но здесь надо продолжить этот разговор, потому что людей это волнует. Когда происходят террористические акты, все сжимают кулаки и говорят, что террористов надо уничтожить. Но террористам смертная казнь — это как кота по шерсти гладить: он идет на это, он этого хочет. И если бы мы как общество, Россия, приняли решение о применении смертной казни к террористам, мы бы ничего не добились. А вот люди, которые торгуют наркотиками, вот им эта мера была бы очень уместной, потому что если бы один пошел на виселицу или куда там их, то десять тысяч других подумали бы: нет, пожалуй, я не буду этим заниматься.

— Исследования превенции смертной казни, которые проводились в том числе в нашей стране с XIX века, говорят о том, что казнь не приводит к снижению уровня преступности. В частности, это доказали известные представители российской социологической школы Михаил Гернет и Александр Кистяковский. Более современные, в том числе международные исследования, также это подтверждают.

— Я не нахожу эти суждения убедительными. Одна из функций уголовного наказания — это вразумление потенциальных правонарушителей. Люди, которые планируют преступление вроде торговли наркотиками, рассчитывают на то, что им это сойдет с рук. А если они увидят висящее тело на виселице, у них поменяется образ мысли.

— Вы ссылаетесь на какие-то исследования или это личное мнение?

— Нет, это не личное мнение. Это объективный факт — противоположность мотивации преступления идеей или выгодой.

— Есть общее представление о том, что христианская религия призывает к милосердию. На ваш взгляд, допущение смертной казни не противоречит принципу милосердия?

— «Основы социальной концепции РПЦ» говорят, что нет, не противоречит. По возможности, желательно, ее избегать, но когда ее не следует избегать, то избегать не следует. И это решение принадлежит обществу, в данном случае законодательной власти. Церковь говорит: внебрачная половая связь недопустима, и нечего тут взвешивать. Убийство ребенка в материнской утробе недопустимо, взвешивать тут нечего, за исключением катастроф медицинского характера. А смертная казнь, как дело государственно-общественное, допустима, но ее надо применять с учетом обстоятельств.

— Вы лично, как человек, деда которого приговорили к смертной казни и безвинно расстреляли, придерживаетесь этого мнения?

— Как я могу его не придерживаться, если я православный христианин, если это слово церкви.

— Среди священников тоже ведутся дискуссии по этому поводу. Например, настоятель храма в честь блаженной Ксении Петербуржской Сергей Дмитриев говорил, что при пожизненном заключении у человека остается время на раскаяние. Вопрос первый, нет ли в убийстве преступника нарушения христианских заповедей, с вашей точки зрения? И второй, согласны ли вы с тем, что, если человека приговаривают к смертной казни, его лишают возможности прийти к Богу и раскаяться?

— Начнем со второй позиции. Она более простая. Сергея Дмитриева я не знаю, а вот очень известный человек профессор Алексей Осипов высказывался об этом. Но его замечание, к сожалению, не вошло в «Основы социальной концепции РПЦ». Осипов говорит, что угроза смертной казни и, главное, смертный приговор служат мощнейшим фактором к покаянию. Когда закоренелый преступник, тот же наркоторговец, садится на какой-то срок, что ему каяться? Он надеется, что что-то случится, и его выпустят, у него где-то в загашнике лежат $50 млн, и он будет жить и наслаждаться. Вот о чем он думает. А если ему вынесен смертный приговор, который будет приведен в исполнение, вот это как раз и ведет преступника к перелому в сознании. Совершенно верное замечание, совершенно справедливое, поэтому говорить о том, что смертная казнь сама по себе не служит исправлению виновного, это, мягко говоря, ошибка.

Первое соображение о нарушении заповеди «Не убий». Об этом должен знать каждый человек. Десять заповедей написаны в 20-й главе Исхода. А дальше, если вы страничку перелистните, тот же самый Бог, тому же самому Моисею, на той же самой горе говорит: кто будет злословить на отца и мать, побей камнями, кто будет иметь половую связь с кем не надо, побей камнями. То есть Моисеев закон содержит требования о смертной казни, а не просто возможность. Когда ножом режут человека — это нанесение телесных повреждений, а если хирург мне делает операцию, я ему глубоко благодарен. Он делает доброе дело. Примерно то же самое относится к смертной казни.

— В раннем христианстве смертная казнь как раз порицалась как убийство.

— В раннем христианстве церковь вообще была противоположна государству. В раннем христианстве и «Основ социальной концепции РПЦ» не было.

— В 2022 году глава отдела РПЦ по взаимодействию со СМИ Владимир Легойда заявил о том, что РПЦ выступает против возвращения смертной казни, поскольку пожизненное заключение дает осужденным возможность для покаяния.

— С Владимиром Ивановичем Легойдой я спорить не буду, потому что он еще лучше меня знает о том, что я говорю. Он один из авторов «Социальной концепции РПЦ», и наверняка тоже цитировал ее строки, где сказано о том, что по возможности любое наказание должно быть смягчено. Это совершенно верно.

— С вашей точки зрения, как человека, в роду которого была казнь невиновного, существует ли вероятность ошибочного применения смертной казни? Например, вашему деду инкриминировались шпионаж и измена Родине.

— Это не ошибка, а преступление со стороны сталинского безбожного режима.

— Тем не менее известны случаи ошибочных приговоров. Например, в 1980-е годы в СССР несколько человек были расстреляны по ошибке.

— Ну и что, ошибки всегда существуют. Человек, живущий на Земле, не может себе гарантировать безошибочного поведения. Я не могу вздохнуть и выдохнуть без того, чтобы не рисковать какими-то нежелательными последствиями. Это специфика земной жизни. Есть закон. Закон суров, но он закон. Если человека посадили в тюрьму и продержали там 25 лет, а потом оказалось, что он невиновен,— это что, хорошо? Тоже плохо.

— Но он хотя бы жив.

— А что, от этого легче? Неизвестно.

— Исходя из христианского мировоззрения, жизнь человеку дана Богом. На каких основаниях другой человек, государство или общество могут наделять себя правом лишать кого-либо жизни? Нет ли в этом вмешательства в Божий Промысел, с точки зрения христианской этики?

— Такое соображение возникает только в том случае, если отвергнуть факт греховного поражения человеческой природы и реальности зла. Что и характерно для ряда псевдохристианских мыслителей вроде Льва Толстого. Сопротивление злу в социальной сфере (в отличие от межличностной) неизбежно сопровождается насилием в той или иной форме, то есть лишением богоданной свободы. И смертная казнь тем самым в принципе не отличается от любого другого уголовного или административного воздействия.

Можно вспомнить графа Льва Толстого, который впал в дикую гордыню, потому что считал, что нужно отменить смертную казнь и что он знает, как надо действовать. А вы, дураки, сидите и слушайте. Вот примерно так же рассуждают сейчас те, кто пытается запретить смертную казнь.

— Я поправлю: смертная казнь в нашей стране уже не применяется. Введен мораторий.

— Мы говорим о церковном понятии, и церковь смертную казнь не исключает. Это очень важно. Каждый трезвомыслящий человек должен об этом знать: церковь не исключает смертной казни, поскольку церковь не видит причины ее исключить.