Судя по фильму "Дитя человеческое" (Children of Men), мексиканский автор Альфонсо Куарон после съемок "Гарри Поттера и узника Азкабана" несколько устал изощряться и выдал кино добротное, но заурядное. Мрачное мировоззрение режиссера, тем не менее, отражается на экране, являющем апокалиптическую картину демографического коллапса на фоне глобального хаоса и анархии. Рождение последнего младенца на свете наблюдала ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Писательница Филис Дороти Джеймс, на чьем романе основан сценарий, скорее всего, подразумевала под бесплодием, поразившим род людской, небесную кару, но и с вульгарных дарвинистских позиций нетрудно понять забастовку сперматозоидов, отказывающихся оплодотворять яйцеклетки ввиду полной бесперспективности существования в катящемся под откос мире. Причина, по которой человечество перестало воспроизводиться, в фильме никак не объясняется, но это не большое упущение. После первых же кадров, изображающих лондонский быт всего через каких-нибудь лет двадцать, понимаешь: было бы странно продолжать размножаться в столь антисанитарных условиях и в такой обстановке всеобщей истерии. Кроме повсеместных свалок мусора улицы английской столицы украшены щитами с социальной рекламой — "Выполни свой гражданский долг! Стукни на нелегала!", а также клетками с уже выловленными нелегалами, многие из которых говорят почему-то по-немецки, хотя на турецких гастарбайтеров не похожи. То есть наплыва нелегальных иммигрантов создатели картины опасаются прежде всего не из стран третьего мира, а из Германии, видимо подозревая ее в какой-то генетической предрасположенности к особенно лютому тоталитаризму.
В Англии ситуация сравнительно либеральнее, так что террористические группировки резвятся на просторе, устраивая взрывы и похищая мирных граждан среди бела дня. Один такой гражданин, мелкий госслужащий (Клайв Оуэн), оказавшись в лапах террористов, с удивлением обнаруживает в роли бандерши свою бывшую жену (Джулианна Мур), которая обращается к нему с просьбой о транзитных документах для одной чернокожей беженки (Клер-Хоуп Эшити). Документы оказываются на два лица, так что герою приходится сопровождать девушку, которая, будучи на восьмом месяце беременности, улучив момент, зазывает его в коровник и под мелодичное мычание черно-белых пеструшек на фоне живописно разбросанного сена обнажает свой живот, вызывая прозрачные библейские ассоциации с младенцем Иисусом, проведшим первые минуты своей жизни в коровьих яслях. Христианские намеки будут подворачиваться и в дальнейшем. Например, когда герой интересуется, кто же этот умелец, которому удалось чудесное оплодотворение, беременная, не помнящая имен многочисленных кандидатов в отцы, хохочет: "Ты что, дурак? Я же девственница!" Другая шутка новоявленной богородицы заключается в том, что она собирается назвать появившуюся на свет девочку сначала какой-то собачьей кличкой, а потом и вовсе Базукой — учитывая способность ребенка своим плачем заглушать пулеметную пальбу и обезоруживать самых бывалых бойцов, бросающих при виде дитяти перестрелку и ударяющихся в умиление: "Я успел забыть, что дети такие трогательные и маленькие". Зато герой Оуэна не успел забыть свой отцовский опыт, позволяющий ему научить молодую мать, как нежно похлопывать младенчика, чтобы он срыгнул после кормежки.
В общем, единственное на всю планету человеческое дитя, еще даже не успев вырасти и проявить себя в выгодном свете, крайне благотворно влияет на всех, кто попадается на его пути, несмотря на то что путь этот, похожий на бегство родителей Иисуса от царя Ирода, усеян человеческими жертвами. Особенно жалко дающего приют беглецам старого хиппи (Майкл Кейн) в серой вязаной кофте, тихо-мирно ухаживающего в своей лесной избушке за конопляной рассадой в горшках и за превратившейся в овощ женой в глубоком Альцгеймере. Покуда обожествленное дитя не вторглось в существование этого самого человечного в фильме персонажа, он представлял обнадеживающий пример, как можно выгородить себе небольшое пространство частной жизни посреди тоталитарного беспредела. Но гуманистические блокбастеры снимаются совсем не для того, чтобы поощрять индивидуума в его эскейпизме, а, напротив, чтобы вдохновлять его на самопожертвование ради общего блага, выражаемого в пафосных формулировках: "Что-то странное творится в мире, в котором не слышны детские голоса". Впрочем, когда они слышны, творится все примерно то же самое, только голоса детишек выполняют функцию берушей, позволяющих не прислушиваться к сдавленным стонам агонизирующей человеческой цивилизации, которой режиссер Куарон оставил в финале своей антиутопии совсем иллюзорный шанс.