Рекордная кардиография

При жизни шведский врач Саломон Эберхард Хеншен был европейски известным невропатологом, членом Шведской королевской академии наук и многих научных обществ, в том числе Московского и Ленинградского обществ невропатологов и психиатров, был приглашен на консилиум врачей после инсульта у Ленина в 1923 году и участвовал в аутопсии его мозга в 1924-м.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

А еще он был членом Нобелевской ассамблеи стокгольмского Каролинского института, то есть одним из тех, кто присуждал Нобелевские премии по физиологии и медицине. Но в истории медицины он остался первым ученым, который обнаружил у спортсменов кардиомегалию и гипертрофию сердца.

Умный палец доктора Хеншена

В 1899 году Хеншен в ходе, выражаясь современным медицинским языком, когортного исследования сердца у лыжников, соревновавшихся в кроссе по пересеченной местности, установил, что размеры сердца у них больше обычного (кардиомегалия), стенки сердца толще (гипертрофия сердца) и пульс в состоянии покоя ниже обычного (брадикардия). Большое сердце приводит к более высокому сердечному выбросу крови в аорту и легочный ствол за одно сердечное сокращение, что позволяет ему биться медленнее в состоянии покоя. Все это доктор выяснил с помощью пальпации, перкуссии (простукивания) и аускультации (прослушивания шумов), то есть методом «умного пальца» (educated finger), как образно выражаются в западной медицине. Что говорит о врачебной квалификации Хеншена: он был доктором от Бога, как говорят о таких врачах в народе.

Так в медицине появился синдром спортивного сердца (ССС), или AHS (Athletic heart syndrome), как его называют в западной литературе. Последующие исследования с использованием рентгенографических, эхокардиографических, компьютерных томографических и магнитно-резонансных методов томографии только подтвердили вывод Хеншена о том, что физические нагрузки приводят к общему увеличению сердца (в экстремальных случаях — почти вдвое больше обычного).

Почему спортивные кардиологи такие застенчивые

Современная спортивная кардиология в деталях изучила особенности ремоделирования сердца спортсмена (так красиво сейчас называют его гипертрофию) в зависимости от вида спорта, особенностей тренировочного процесса, пола, возраста, спортивного стажа, цвета кожи. Есть даже нормы «Олимпийского руководства по спортивной кардиологии», где указаны допустимые толщины миокарда левого желудочка, правого желудочка, их размеры и объемы и т. д. для каждой категории спортсменов из перечисленных выше. Пока только для трансгендеров не успели их определить и утвердить, но работа над этим, будем надеяться, ведется.

Лишь одного нет в научной литературе о ССС/AHS — простого и однозначного ответа на вопрос: «Хорошо это или плохо для здоровья человека?» Причина этого предельно понятна. Спорт высоких результатов — это очень большие деньги. Ученые в лучшем случае напишут примерно так, как, например, написано на сей счет в одном недавнем немецком обзоре: «Сердце спортсмена — это физиологическая адаптация с повышенной производительностью. Оно гармонично увеличено и эксцентрично гипертрофировано. Исследования сообщают о возможном повреждении правого желудочка, фиброзе миокарда и повышенной кальцификации коронарных артерий. Но для окончательной оценки необходимы проспективные лонгитюдные исследования».

И вообще, какие претензии могут быть к науке. Все, что нужно было измерить, ученые измерили и опубликовали в открытой печати. Больше того, они описали усиление тонуса блуждающего нерва у спортсменов, что может как маскировать серьезные нарушения, так и быть причиной излишне пристального внимания врача к спортсмену и необоснованного отстранения его от занятий спортом. А с недавнего времени ученые усиленно исследуют электрофизиологическое ремоделирование миокарда. Остальное — дело не науки, а органов здравоохранения, на то те и существуют, чтобы наряжать народ в противовирусные маски и принимать другие «непопулярные решения».

Джентльмены-дегенераты

Считается, что истоки спортивной медицины берут начало в античные времена, а как новая отрасль современной медицинской науки она возникла в 1920-е годы в Швейцарии. С первым едва ли можно поспорить: в античности при желании можно найти истоки всех наук. Но второе сомнительно. То, что в Швейцарии в 1922 году появилось первое общество спортивных врачей медицины, говорит лишь о том, что спортивная медицина уже была и даже в Швейцарии таких врачей накопилось достаточно много, чтобы им понадобилось создать свой собственный цех.

Что касается их пациентов, то профессиональные спортсмены были всегда, но выступали они в цирке, а до «цирковой медицины» и тем более «цирковой кардиологии» дело пока не дошло. Подходящий контингент пациентов появился только в Викторианскую эпоху. Это были «джентльмены-спортсмены», развивавшие в себе то, что было названо «самой ценной из викторианских добродетелей,— характер». Сердце спортсмена в этот период было в первую очередь моральным понятием, относящимся к характеру, формирующемуся в результате спортивных соревнований. Беспокойство по поводу возможного риска для здоровья, связанного с чрезмерными нагрузками, возникло с появлением таких соревнований, как межуниверситетские оксфордско-кембриджские лодочные регаты.

В 1867 году в правила Британского любительского спортивного клуба было добавлено положение, исключающее из числа соревнований тех участников, чья работа требовала физического труда. Появились научные статьи об опасностях чрезмерных нагрузок для сердца гребца, бегуна и велосипедиста. Пролетарские бокс и футбол в поле зрения медиков не попадали: учебные пособия и книги с медицинскими рекомендациями, относящимися к спорту, были предназначены для пациентов из среднего и высшего классов.

Впрочем, спорту простого народа тоже начали уделять внимание. В 1880 году журнал The Lancet организовал «комиссию по легкой атлетике» и опубликовал две большие статьи о влиянии физических упражнений на здоровье и нравственное развитие. В целом одобряя занятия легкой атлетикой в университетах, их авторы были обеспокоены положением «более слабых» членов общества, тех, кто жил в густонаселенных городских районах, и школьников. Для них было рекомендовано не доводить физические упражнения до «переутомления», которое могло выражаться в «учащенном дыхании, вздохах-стонах, учащенной и нерегулярной работе сердца, холодном поте, частом головокружении и нечеткости зрения».

Но времена менялись довольно быстро. В 1900 году тот же The Lancet и BMJ («Британский медицинский журнал»») опубликовали редакционные статьи о футболе. А немецкий врач Георг Колб, который недавно писал, что «среди спортивных джентльменов не будет никого, кроме инвалидов» (в оригинале degeneriert), вдруг прозрел и писал уже о том, что «хронические мышечные нагрузки вызывают нормальную гипертрофию сердца и мышц», а кажущиеся патологическими симптомы замедленного сердцебиения, высокого кровяного давления и сильного пульса были «нормальными» признаками организма во время тренировок, которые естественным образом уменьшаются по мере того, как организм становится натренированным. Все правильно в общем-то писал. Наступала эра спорта высоких достижений.

От орхидей до Ленина

В этот момент, на рубеже веков, сделал свое открытие заведующий кафедрой внутренних болезней Упсальского университета профессор Саломон Хеншен. Он мог бы стать отцом-основателем спортивной кардиологии, но не стал им, продолжив заниматься тем, чем занимался до этого,— невропатологией. А сердечный эпизод так и остался эпизодом в его научной биографии. Кстати, это была не первая вилка в его научной судьбе: он вполне мог стать ботаником.

Он был еще студентом медицинского факультета Университета Упсалы, когда один из бывших выпускников этого университета, доктор медицины Андерс Регнелл, пригласил Хеншена в Бразилию помочь разобрать его коллекции бразильских растений, которые он собирался отправить в Швецию. В Бразилии Регнелл жил уже лет сорок, имел там большую практику и разбогател, а разбогатев, больше занимался изучением бразильской флоры и фауны, много путешествовал по стране, собирал гербарии и коллекции животных и бесплатно, а точнее, даже с доплатой из своего кармана отсылал в музеи своей исторической родины и завещал все свое имущество своей альма-матер — Упсальскому университету. Он оплатил и стажировку студента Хеншена в Бразилии, в основном по ботанике, а не по медицине, подружился с юношей, возможно, даже возлагал на него надежды как на продолжателя его ботанических исследований. Во всяком случае, назвал в его честь два новых вида бразильских орхидей — Habenaria henscheniana и Epidendrum henschenii.

Ботаником Хеншен не стал. Вернувшись в Упсалу, он окончил университет со степенью бакалавра, затем в Стокгольмском университете получил степень лиценциата по общей патологии, дающую право на медицинскую практику. Потом стажировался по невропатологии в Мюнхене и Лейпциге, защитил докторскую диссертацию по невропатологии, удостоенную премии Шведского медицинского общества, и стал профессором и директором клиники внутренних болезней в Упсале. В 1900 году его пригласили на должность профессора в Каролинский институт в Стокгольме, и он автоматически стал членом Нобелевской ассамблеи Каролинского института, то есть одним из тех, кто присуждал Нобелевские премии по физиологии и медицине.

Всего он опубликовал свыше 300 научных работ, посвященных главным образом проблемам невропатологии. Доказал, что корковый центр зрительного анализатора находится в области шпорной борозды. Исследуя нарушения речи, доказал, что акалькулия и афазия возникают вследствие поражения различных участков мозга, расположенных в левой лобной доле. Были у него работы и по борьбе с туберкулезом и алкоголизмом, а также он писал очерки по истории шведской медицины. Получил десятка полтора разных премий за свои исследования в области невропатологии, был избран членом Шведской академии наук и множества научных обществ, в том числе до революции 1917 года он стал членом Московского, а после революции еще и Ленинградского общества невропатологов и психиатров.

С Россией Хеншена связывало еще приглашение его московских коллег-невропатологов поучаствовать в консилиуме по поводу третьего инсульта у Ленина в марте 1923 года. В Москву он приехал вместе с сыном Фольке Хеншеном, тоже профессором неврологии. Вместе с сыном они вернулись сюда в январе следующего, 1924 года для участия в исследовании мозга умершего Ленина. Сам Саломон Хеншен умер в 1930 году в возрасте 83 лет, окруженный почетом и уважением.

Ася Петухова