«Это невероятно сложно — любить»

С 4 по 14 октября в Северной столице пройдет XXXIV фестиваль «Балтийский дом», в этом году снова под девизом «Взгляд на Восток». Кроме трупп из ЮАР и Китая, в нем примут участие и российские коллективы. В частности, новосибирский «Красный факел», который привезет «Мертвые души»: постановка стала аншлаговой в столице Сибири, а билеты на гастроли театра разлетелись в считаные часы. Как Коробочка стала femme fatale, почему Чичиков играет на ложках и зачем театру 30 шуб, корреспонденту «Ъ-СПб» Наталье Лавринович рассказывает худрук новосибирской труппы Андрей Прикотенко.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— У вас в оригинале в «Красном факеле» сцена расширена еще на восемь рядов. Как вы думаете решить этот вопрос в «Балтийском доме»? Это же принципиальный вопрос, да?

— Принципиальным скорее является ощущения бесконечности, вернее, бескрайности. Такой образ России — бескрайней и бесконечной. Мне кажется, что сцена «Балтийского дома», огромного размера, вполне сама по себе дает это ощущение. Думаю, с этим проблем у нас не будет. Тем более что мы уже «Мертвые души» играли и в театрах в два раза меньше: в Уфе и в Минске. И в Москве будем играть в Театре наций, который гораздо меньше, чем «Балтийский дом».

— Фестиваль второй год проходит под именем «Взгляд на Восток». Для вас восточная театральная режиссура — это terra incognita или есть какие-то имена, за которыми вы наблюдаете?

— Есть имена, которые мы даже привозим. У нас в следующем году должен ставить японский режиссер Мотои Миура. И в театре «Красный факел» проводится свой «Летний театральный фестиваль». На него мы приглашаем со спектаклями Дина Итэна, китайского режиссера из Театра наций: совсем недавно он выпустил постановку «Я не убивала своего мужа» по роману Лю Чжэньюня.

— Для «Мертвых душ» новосибирцы подарили театру 30 шуб. Костюмы, за которые отвечает ваша давняя соавтор Ольга Шаишмелашвили,— совершенно отдельный план спектакля. Почему шубы? Потому что в России холодно? Или это такая отечественная номенклатурная страсть к роскоши?

— Лучше, конечно, у нее поинтересоваться, тем более что она очень интересно рассказывает про это. Все, что в спектакле существует в качестве костюмов, проистекает из целой культуры: костюмы того времени элегантно смешиваются с аксессуарами современности, и выглядит это совершенно бомбически. Ольга про костюм читает целые лекции — например, когда у нас была премьера, она просвещала зрителей. Я сейчас немножко в другом материале.

— Вы имеете в виду «Бесы»?

— Да, у меня премьера «Бесов» вот-вот.

— В «Мертвых душах» целое море ламп, светильников. Душа — это свет?

— Да. И в принципе, «Души» — совершенно не мрачный спектакль, в нем есть какой-то здоровый оптимизм, как мне кажется.

— И каждый второй рецензент говорит: «Я смеялся весь спектакль».

— Смех бывает разный. Мы часто смеемся в самых, казалось бы, неподходящих жанрах, и трагический взгляд на жизнь также не означает, что в нем не может быть юмора. А Гоголя без юмора вообще-то сложновато представить. Николай Васильевич и отсутствие чувства юмора — это моветон. В довольно примитивном литературоведении принято считать, что все персонажи поэмы и есть мертвые души. Уместно ли смеяться над ними? Уместно ли смеяться над сюжетом? Вполне. Вряд ли ошибусь, если скажу, что именно такой реакции автор и ждал.

— На московские гастроли театра в ноябре билеты были проданы за пару часов. А как в Петербурге?

— В Петербурге я не интересовался отдельно, но знаю, что билеты очень быстро раскупили, все разошлось стремительно.

— Как вы думаете, на что в первую очередь идет зритель: на актерскую труппу, на режиссера, на произведение или на все вкупе?

— Наверное, все вкупе интересно: и я такой небезызвестный, и труппа «Красного факела» очень сильная, и все об этом знают. Театр наш теперь очень яркий, представляет собой сильное художественное явление.

— Как вам дался переход из новосибирского «Старого дома» в новосибирский же «Красный факел»?

— Непростая была история, и не особо у меня был выбор в этом отношении. Нужно было обязательно идти в «Факел», потому что у театра в один момент не оказалось руководства. Мы с директором театра Антониной Александровной Горявчевой сделали все для того, чтобы сохранить и труппу «Старого дома», и театр. Именно рекомендованное нами новое руководство было в конечном итоге одобрено министерством культуры Новосибирской области, мы этому рады. Теперь в «Старом доме» работает главрежем Антон Федоров, директор театра Татьяна Ильина: возникла какая-то другая жизнь, не менее интересная, репертуар и труппа сохранились, там все очень хорошо — хорошо с продажами, делаются новые постановки, я там иногда бываю. Я рад тому, что происходит в театре, потому что для меня это дорогое место (Андрей Прикотенко поставил в «Старом доме» свою самую первую постановку — «Саня. Санька. Александр…» в 1998 году.— «Ъ-СПб»). Там труппа сильная, и это отчасти тоже и моя заслуга.

А в «Красном факеле» в первый год нам было непросто, это естественно. Но сработали, в частности, и «Мертвые души», получился неожиданно успешный спектакль. Мы вообще выпустили серию успешных премьер: у нас вышел классный спектакль «Ромео и Джульетта» в постановке Марка Букина, вышло «Собачье сердце» Ромы Габриа на малой сцене — это прямо хиты. И как-то вдруг мы с труппой соединились, потом со всем коллективом, и сейчас очень хорошая атмосфера в театре. Ставим сложнейший спектакль по роману Достоевского «Бесы», очень непростая история.

— Если вернуться к «Мертвым душам»: Чичиков ведь не просто так играет на ложках? И как, в принципе, у вас рождается саунд спектакля?

— С саундом была сложная история. Сначала был один композитор, потом у него не нашлось времени для продолжения работы, к сожалению. И дальше уже все вместе, всем театром мы занимались саундом, сочиняли, придумывали. В труппе есть очень музыкальные ребята — и Денис Ганин, и другие артисты. Я рад тому, во что это сложилось в результате. А ложки — в них есть многослойность, есть бесконечный цокот копыт. В какой-то момент через ложки простукивается тема вечного путешествия. Получается весьма эффектно: 20 человек на сцене, стук ложек, — очень выразительно.

— Насколько у вас далек горизонт планирования? Знаете ли вы уже сейчас, что будете делать после «Бесов»? Не только в «Красном факеле», но и в стране.

— Должна быть премьера в Александринском театре, у Виктора Минкова в «Приюте комедианта», в Малом театре в Москве. Вот такие планы на ближайший сезон и больше.

— Каждый год 3 сентября артисты вашего театра ходят на Заельцевское кладбище и приносят цветы на могилы коллег. У некоторых на надгробьях выбито: «Артист театра "Красный факел"». А вы с какими мыслями пошли туда? Для вас это важно было?

— Конечно. Мы и в прошлом году ходили. Потому что память — это важно. Если ты Иван, родства не помнящий, так и о тебе потом никто не вспомнит. Мы в театре все друг друга знаем, я с «Красным факелом» очень давно начал работать, и некоторых из тех, кто уже ушел, успел застать.

— Вы не испытываете страха перед большой прозой, правда?

— Может быть, азарт его как-то перебивает. Попробуйте поставить «Бесы»: это надо их переложить в сценическую редакцию, каким-то образом ужать до хотя бы 50 страниц текста с диалогами, выстроить композицию, пройти действие с артистами — процесс постановки сложная, но увлекательная штука. И «Идиот» тоже, и «Анна Каренина». Крупные сюжеты подстегивают.

— Какие у вас еще остались профессиональные вызовы? На какое произведение хотелось бы замахнуться?

— Я бы хотел «Анну Каренину» переосмыслить. Мне интересен Булгаков. Интересна европейская романистика позапрошлого века. Очень нравится то, что получилось с Уэльбеком, я бы хотел продолжить. Интересна советская романистика и драматургия. Интересно было бы вообще уйти из литературы и беллетристики в совершенно другой театр — но это целый отдельный разговор.

— Есть ли у вас настольная книга? Или: что вы чаще всего перечитываете?

— Я очень люблю читать исторический non fiction, но страдаю от того, что мне категорически не хватает времени. Это всемирная история, кембриджская история Древнего мира, история Византии, которую я обожаю и считаю важным и недооцененным этапом в становлении человечества.

— У вас в последние годы все чаще звучит слово «любовь». Когда вы рассказывали про «Мертвые души», говорили, что персонажей нужно вывести так, чтобы зритель мог их полюбить. Поэтому и Коробочка, например, превратилась в такую femme fatale. Насколько это определяющая категория в вашей жизни сейчас — любовь?

— Любовь очень много определяет. Очень много. Это невероятно сложно — любить. И это относится и к конкретному человеку, и к людям вообще, и к тем, кто с тобой вместе работает, и к зрителям. Потому что, если не даешь людям энергию для жизни, когда они приходят на спектакль, начинает исчезать смысл того, чем занимаешься,— у меня лично так. Если нужно людям давать энергию для жизни, то никуда не деться, приходится любить, понимаете? Иначе это нечестная игра, иначе это обман.

— Вы в начале 2010-х годов на сцене Александринки на закрытом вечере «Газпрома» должны были ставить «Ревизора» с участием известных политиков. Это не утка?

— Да, но в вашем изложении история несколько переиначена. Если вы помните, это было время борьбы с коррупцией. И политики (и им сочувствующие) хотели сделать такую акцию, где бы чиновников играли сами чиновники. Что угодно можно узреть: и вдову, которая сама себя высекла,— в этом был такой юмор, когда сами над собой смеемся. И мы даже довольно далеко продвинулись с постановкой. Она не в Александринке должна была состояться, хотели ставить на заброшенной Невской бумагопрядильной мануфактуре на улице Красного Текстильщика. Дерзкая идея была, но осуществить ее в итоге не получилось.

— Тем не менее: как много абсурда и фантасмагории присутствует в вашей жизни?

— Много очень и того, и другого. А как без абсурда? Это природная категория, мне так кажется. Человек по природе своей — абсурдное существо.