Дурная конечность

По мере того как международный фестиваль в Сан-Себастьяне движется к завершению, одной из сквозных на нем вырисовывается «тема конца» — в самом широком смысле слова. Преломления темы в конкурсных фильмах комментирует Андрей Плахов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Фильм Джошуа Оппенхаймера «Конец» (в российском прокате будет называться «Конец света») принадлежит к категории «посланий человечеству». Режиссер, более всего известный документальным «Актом убийства» о геноциде в Индонезии, на сей раз снял футурологическую сказку об элитарном семействе, укрывшемся вместе с прислугой в роскошно оборудованном жилище внутри соляной шахты от разрушенного катастрофой мира — катастрофой, в которую они сами внесли заметный вклад.

Глава семейства (Майкл Шеннон), руливший глобальной энергетикой, явно причастен к климатическому кризису и теперь пытается найти для себя внутреннее оправдание. Его жена (Тильда Суинтон), оставившая своих близких на погибель, тоже гонит голос совести и предпочитает вспоминать о временах, когда она была балериной, особенно ностальгически — про Большой театр. Вместе с 25-летним сыном (Джордж Маккей), выросшим в бункере и не знающим жизни за его пределами, они плавают в бассейне, наслаждаются изысканными трапезами, висящими на стенах подземелья живописными шедеврами и великолепной библиотекой. Они празднуют Рождество и время от времени переходят от диалогов к песням и танцам, неумело (особенно сын) имитируя голливудский мюзикл золотого века с лейтмотивом «Будущее светло».

Переполох в стане вызывает появление чернокожей девушки из остатков альтернативного мира; семья поначалу намерена отвергнуть незваную гостью, но потом принимает в качестве подружки или даже жены сына. Постапокалиптическому мюзиклу, бравурно разыгранному актерами, нельзя отказать в своевременности появления. Но этот эффект слабеет под гнетом тяжеловесной назидательности; духота и клаустрофобия не только пронизывают содержание фильма, но и разрушают его форму.

О неизбежном конце размышляет 91-летний Коста-Гаврас вместе с героями его картины «Последний вздох». Один из героев — врач клиники «паллиативной медицины», другой — проходящий обследование известный писатель. Этот хоспис — тоже своего рода бункер: сюда попадают главным образом богатые и влиятельные люди; одну из пациенток играет Шарлотта Рэмплинг, и пациентка эта явно не с улицы. Здесь ищут утешения не только в морфине, но в нежности персонала и возможности пофилософствовать на тему жизни и смерти. С кем-то, правда, случаются панические атаки. А одна из больных предпочитает покинуть «клинику мечты», рвануть в родную Бретань, выпить доброго вина, закусить устрицами и отойти в лучший мир. Когда сын предлагает ей аналогичные гастрономические утехи прямо в клинике, женщина резонно замечает, что в Париже устрицы пахнут не так, как надо. Кажется, это единственный живой эпизод в мертворожденном фильме.

Альтернативой амбициозным кинополотнам с глобальными вопросами смотрится скромный фильм «В падении» — режиссерский дебют Лауры Каррейры. Его героиня — молодая португалка Аврора, работающая в Шотландии на огромном складе: она сканирует разнообразные товары, которыми завалены полки,— очевидно, с целью их систематизировать. Работа хотя физически и не тяжелая, но унылая и отупляющая. Настолько, что Аврора идет наниматься на другую — в качестве социального работника, где можно хотя бы общаться с людьми, а не с полками и штрихкодами. Но девушка настолько травмирована и внутренне заморожена, что не может ответить на простейшие вопросы и проваливает интервью. Это тонкое, деликатное кино о хрупкости человеческой натуры, о социальном прессинге и отчуждении, которое сопутствует структурам мегаэкономики. Маленькая драма маленького человека, с которой начинается разрушение общества и его гуманитарной надстройки.

Самым противоречивым фильмом конкурса стал единственный документальный — «Вечера одиночества» Альберта Серры. Он прекрасно снят и смонтирован; съемочная техника новейшего поколения позволяет увидеть спектакль корриды с такого близкого расстояния и с такими подробностями, каких не даст живое присутствие на арене. Потоки крови, обреченный и все равно опасный взгляд быка, его истерзанное тело, которое волокут по земле, искаженное зверообразное лицо тореадора. Столь же пристально камера вглядывается в ритуал облачения Андреса Рока Рея в «сексуальный» обтягивающий костюм; микрофон попутно вслушивается в хор льстивых славословий звезде корриды со стороны его мужской свиты: в основном речь про «стальные яйца», которые он всем показал в бою.

Коррида — визитная карточка испанского мачизма — все еще легализована на Пиренейском полуострове, хотя и постепенно лишается статуса национального достояния. Фильм Серры пользуется самым радикальным средством, чтобы привлечь внимание к этой болезненной проблеме: он показывает архаичное жестокое действо с порнографическим бесстыдством. Далеко не каждый зритель сможет разглядеть за ним сарказм и осуждение. Но один такой зритель в Сан-Себастьяне точно есть: это режиссер Ульрих Зайдль, такой же мастер вуайеристских провокаций. И он входит в состав большого жюри. Так что «Вечера одиночества», скорее всего, не останутся без наград.