Вчера президент Киргизии Курманбек Бакиев под давлением оппозиции подписал новую конституцию, в соотвествии с которой значительная часть полномочий главы государства будет передана правительству и парламенту. В интервью специальному корреспонденту Ъ МИХАИЛУ Ъ-ЗЫГАРЮ премьер-министр Киргизии ФЕЛИКС КУЛОВ рассказал, как властям удалось не допустить кровопролития и почему он сам не поддержал оппозицинеров.
— Противостояние между властью и оппозицией закончилось?
— Главное, что есть результат, который удовлетворил всех. Еще до начала этих событий я говорил, что все мирно закончится. Я заявлял, что у нас не Европа, не Франция, не Венгрия. У нас не будет погромов. Будет накал страстей, будут большие эмоции, будут даже оскорбления, но все закончится мирно — так и получилось.
— Кто же победил?
— И я, и президент неоднократно повторяли: мы поддерживали эти реформы. Просто у каждого было свое видение. Поэтому у нас с оппозицией было движение навстречу друг другу, была уверенность в нормальном исходе.
— Если у вас было движение навстречу друг другу, почему же тогда так долго шли митинги — один оппозиционный, другой антимитинг в вашу поддержку? Причем митинги с взаимоуничтожающими лозунгами.
— Вообще-то антимитинги мы запретили. Мы сдерживали наших сторонников очень долго. Но, к сожалению, в какой-то момент, когда прошла уже неделя, накал был так силен, что часть людей не выдержала, решила высказать свое мнение и подошла к зданию парламента. Сначала их было немного, потом — больше и больше. В какой-то момент лидеры другого митинга, оппозиционного, решили подойти к нашим сторонникам и провести "разъяснительную работу". Попытаться их перетянуть на свою сторону. Но в результате возник конфликт. Это было неумное решение лидеров оппозиции. Они потом сами это признали. То есть провокации со стороны правительства не было. Потом нас пытались упрекнуть в том, что мы применили силу. Но другого выхода не было! Мы применили не силу, а слезоточивый газ и шумовые гранаты. Нет оснований говорить, что правоохранительные органы превысили полномочия.
Силы правопорядка действовали в соответствии с законом. Чтобы не допустить большого столкновения больших групп людей, они применили отпугивающее средство. Нормально, я считаю.
— По поводу антимитинга. Туда ведь свозили бюджетников, автобусами, далеко не только из Бишкека?
— Ну, первые участники антимитинга вышли совершенно добровольно. Потом сотрудники бюджетных организаций — учителя, врачи, видя, что неработающие люди ходят на митинги, обратились с требованием к своим руководителям разрешить им тоже выйти на эти митинги. А руководители им сказали: тогда выходите все. А то что такое: кто-то выйдет, а кто-то не выйдет! Руководители районных администраций, руководство города эту инициативу подхватили. Но депутаты городского парламента были против того, чтобы люди выходили принудительно. Тогда обратились ко мне и спросили, что делать. Я официально сказал: запретить. Если кто-то захочет участвовать в митинге, он должен это делать в свободное время. Поэтому люди вышли в свободное время, выразили свое мнение и стали спокойно расходиться. А говорить, что кого-то заставляли — поверьте, такого, как было во времена Акаева, не было. Идти по этому пути было бы глупо. Мы отлично понимаем, что властью в любой стране часть населения всегда недовольна. Это аксиома. И поэтому брать недовольных и тащить на свою защиту — это надо быть дураком. Это даже опасно, потому что потом этот митинг может перейти на сторону оппозиции. Я в политике не первый день. Не хотят нас поддерживать — не надо. Мы и так идем навстречу оппозиции, митингующим, зачем нам какая-то поддержка?
— Но признайтесь, что антимитинг стал хорошим способом давления на оппозицию и помог вам!
— Только в небольшой части. И то только потому, что большинство людей пришли искренне. Я уверен, что 90% пришли искренне. 10%, вы сами знаете, всегда есть. Но эти 10% есть и у оппозиции. С той стороны были люди, которые говорили: деньги кончились, мы от вас уходим. На том митинге тоже кто-то вышел за деньги. А тут кто-то вышел, боясь начальника. Но и то, и другое — какая-то небольшая часть. 90% бюджетников вышли добровольно. Может, кто-то перестарался из местных начальников. Я в этом плане строго разбирался с каким-то налоговым инспектором, который сказал, что премьер-министр Кулов дал команду, чтобы все вышли. Я публично, на заседании правительства, сказал найти его и уволить. Мне даже члены правительства сделали замечание: "А вдруг этого налогового инспектора подставляют таким образом?" Я сказал: "Неважно, найдите мне его. Если его подставляют, значит, мы разберемся".
— Сейчас в парламенте говорят, что после принятия новой конституции правительство Кулова вскоре будет отправлено в отставку.
— Можно что угодно говорить. В новой конституции порядок отчетности деятельности правительства и порядок выражения недоверия четко записаны. Поэтому все попытки отправить правительство в отставку должны быть законодательно подкреплены. Это не так просто.
— К примеру, вы скоро будете представлять годовой отчет. Поговаривают, что это может стать поводом для вотума недоверия.
— Поговорим ближе к этому времени. А отчет будет нормальным.
— Но с принятием новой конституции ваши позиции не ослабли?
— Позиции укрепились. Премьер теперь более самостоятелен, многие структуры, которые раньше подчинялись президенту, теперь переходят к премьеру.
— Многие лидеры оппозиции прежде считались вашими союзниками, друзьями. Они даже сами признавались мне, что перед выступлением рассчитывали на вашу поддержку. Почему вы их не поддержали?
— Во-первых, там не все мои друзья. В движении "За реформы!" есть какая-то часть моих единомышленников, а с некоторыми у меня личные отношения не очень хорошие. Поэтому не надо меня со всем движением ассоциировать. И та партия, членом которой я являлся, но приостановил свое членство, "Ар-намыс", тоже входила в состав движения "За реформы!", только по вопросам конституционной реформы. Без персоналий. То есть без требования отставки президента. Когда те люди, которых я считаю единомышленниками...
— Кто, например?
— Мелис Эшимканов, Омурбек Текебаев. Когда мы с ними разговаривали, не было речи о том, что я должен уйти с должности и перейти на их сторону. Они спросили о моей поддержке. И я официально заявил, что я поддерживаю требование о конституционной реформе и ряд других требований, которые выдвигает движение "За реформы!". Я этого не скрывал, но я им сказал, что я не буду подавать в отставку. Более того, когда обсуждались разные варианты — теоретические, я подчеркиваю — я им сказал, что в любом раскладе меня в их движении не будет. Я сказал: "Если вы придете к власти мирным путем, я не соглашусь ни на одну из предложенных вами должностей". Они удивились. Я ответил так: "Мы вдвоем с Бакиевым согласились участвовать в тандеме, поэтому по-мужски я не могу переходить в другие союзы. Пожалуйста, занимайте любые должности, хотите — мою. Но я предателем никогда не буду".
Другой вопрос в том, что я не хочу, чтобы Бакиев меня защищал, если я в чем-то провинился, и я не буду защищать Бакиева. То есть это не преступный союз. Это союз ради стабильности, а не для того, чтобы кого-то покрывать. Но и возможность, что я перейду на чью-то сторону, просто исключена.
И еще одно. Я сказал им: "Моя задача — чтобы митинг прошел мирно. Я знаю, ястребов хватает и с вашей стороны, и с нашей стороны, в правительстве. Поэтому моя задача — ситуацию удержать. Когда я ее удержу, свой долг выполню, я еще подумаю: уйду или не уйду. Это уже мое дело. И никакая толпа меня не заставит уйти в отставку, никакая толпа не заставит меня принять какое-либо решение".
— Но ведь у вас всегда были не очень простые отношения с Бакиевым. А многие оппозиционеры — ваши друзья. То, что вы оказались с Бакиевым по одну сторону баррикад, а с ними — по разные, это не странно?
— Иногда бывают в семье, допустим, сложные отношения. Но ради сохранения семьи, ради того, чтобы не страдали дети, родные и близкие, взрослые должны над какими-то вещами возвышаться. Какие-то слабости друг другу прощать, не замечать. У нас разный жизненный опыт, разные взгляды на какие-то вещи. Но в конечном итоге мы делаем общее дело. Нам не хочется, чтобы нас считали дураками, мы пытаемся для своего народа что-то сделать. Это нас с Бакиевым объединяет.
— Многих очень смутил тот момент, когда вы с трибуны парламента обнародовали распечатку переговоров лидеров оппозиции, подслушанных в кабинете Омурбека Текебаева. Якобы они обсуждали способы силового захвата власти.
— Это произошло просто. Руководитель госохраны представил эту дискету мне и президенту. Я сразу спросил: "Откуда вы ее получили". Он говорит: "Принес неизвестный человек. Подошел к охране Белого дома и отдал". Я говорю: "Покажите документы, рапорты охранников". Он мне все рапорты представил. То есть я ему не поверил на слово. Думал, застигну врасплох, он начнет все эти документы лихорадочно писать, а он показал их мне. Мы вместе с президентом посмотрели распечатку, обсудили это на совещании с министрами. Я не стал делать никаких выводов, сказал, что нам надо быть осторожными, чтобы, не дай бог, ничего, о чем там говорилось, не воплотилось в жизнь. Тогда было принято решение озвучить это на заседании парламента. Когда я это озвучивал, я не говорил, что речь идет о заговоре. Моей задачей было остудить горячие головы. Может, юридически эту пленку нужно было подержать, сделать экспертизу. Но политически нужно было сделать так, чтобы те люди, которые это задумали, остановились. Это могло привести к гражданской войне. Из двух зол надо было выбирать меньшее. И я решил, что я лучше скажу, удержу людей от ошибок. Я понимал, что получу массу оскорблений в свой адрес. Я был к этому готов. Я сделал это не за спиной, а открыто, в глаза, публично. У меня была высшая цель и не в том, чтобы кого-то посадить. И я об этом написал впоследствии генпрокурору.
— У вас сохранились личные отношения, скажем, с Текебаевым? Он не обижен на вас?
— Я подчеркиваю, что никому ничего не обещал. Я обещал выполнять честно свой долг и больше ничего. Моя задача сохранить стабильность в стране. При этом я ни одного оскорбительного, унижающего кого бы то ни было слова не произнес. Ни одного плохого слова я не сказал в адрес митингующих. Преследований я не организовывал. Они претензий в этом плане предъявить ко мне не могут. А вот по-мужски я могу предъявить к ним претензии за их слова. Это уже отдельный разговор, и я могу им сказать, если они, как мужики, готовы поговорить.
— Поговорите?
— Наверное, это неизбежно. Я думаю, что они передо мной извинятся за те оскорбления, которые они там высказывали на площади. Я с пониманием отношусь к этим молодым ребятам, которые выходили и кричали оскорбительные вещи, потому что я разбираюсь в психологии толпы, поскольку работал в определенной сфере, связанной с этими вопросами. Я много видел фактов, как люди подвергаются влиянию толпы и говорят такие вещи, что потом становится стыдно. Я думаю, что для политиков, которые там были, это будет большим уроком — надо следить за своей речью.
— Незадолго до начала этих событий вы ездили в Москву. Российские власти оказывали вам поддержку? Советовали что-то?
— Никаких консультаций ни с одним государством у нас не было, никаких советов мы не получали. В Москве, когда мы увиделись с Михаилом Ефимовичем Фрадковым, с премьером Казахстана, они по-товарищески спросили: "Что там у вас происходит?" И пожелали, чтобы поскорее завершились конфликты.
— Но ведь президент Бакиев разговаривал с Владимиром Путиным?
— Президент — да, проинформировал о ситуации. Поскольку мы член ОДКБ, необходимо, чтобы соседи знали, что у нас происходит из первых уст. А я ни с кем не разговаривал.
— Оппозиция активно использовала тезис о том, что Борис Березовский бывал в Киргизии, чтобы доказать, что Курманбек Бакиев предал Владимира Путина. Откуда пошли эти слухи?
— Появились данные, что Березовский к нам приезжал. Этим сейчас занимается генпрокурор, но пока никаких официальных данных о визите Березовского в нашу страну нет. Поэтому я не могу дать правовой оценки. Если он, допустим, был здесь, для страны это неприятный очень факт. Потому что Березовский разыскивается Генпрокуратурой России. А у нас есть Минская конвенция, по которой мы были обязаны его задержать. То есть это неприятно в том плане, что наши органы не отреагировали. Но никаких фактов у меня нет.