Великая октябрьская сюрреалистическая революция
«Сюрреализм» в парижском Центре Помпиду
В парижском Центре Помпиду открылась выставка, посвященная 100-летию сюрреализма — литературного, художественного и философского течения (1924–1969), мечтавшего захватить весь мир, но овладевшего только внутренним. Уже неплохо, считает корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Сто лет назад грянула великая октябрьская «Сюрреалистическая революция». Журнал с таким названием вышел в Париже в 1924 году вслед за опубликованным 11 октября «Манифестом сюрреализма». К тому времени в городе уже вовсю работало «Бюро сюрреалистических исследований». Оно было сюрреалистическим и абсурдным не более, чем любое учреждение. Писатели и художники должны были прислушиваться к подсознанию, выключая логику, воплощая сексуальные фантазии, детские страхи, древние мифы и кошмарные сны.
Название «сюрреализм» было найдено у Гийома Аполлинера, поднято на знамя Андре Бретоном, а затем овладело умами и забродило по Европе.
В первом зале, где выставлена взятая по такому случаю в Национальной библиотеке драгоценная рукопись «Манифеста сюрреализма», по кольцевому экрану гонят хронику, открывающуюся, представьте, В. И. Лениным на зимней трибуне. Слышна речь, но не вождя пролетариата, а вождя художников и поэтов. Манифест читает сам Андре Бретон, точнее, за него читает робот, сконструировавший его голос по другим сохранившимся записям.
Вокруг этой круговой кинопанорамы улиткой размещены залы экспозиции, сделанной в духе тех театрализованных парадов, в которые всегда превращались выставки сюрреалистов. В Помпиду вход на выставку воспроизводит портал знаменитого кабаре «Ад» на бульваре Клиши. Там, в треугольнике между «Адом», «Небом» и «Небытием» (умели кабатчики потрафить интеллектуалам), была квартира и мастерская Бретона. Луи Арагон даже написал льстивое посвящение «папе сюрреализма», «который живет выше Неба» — на самом деле лишь несколькими этажами выше.
В Помпиду на выставке полтысячи работ и не только мастера первого ряда, но и другие имена, с которыми многие зрители встречаются впервые.
Иные более заметны, как Ханс Беллмер с его сексуальными куклами, иные только сейчас выходят из тени возлюбленных, как Дора Маар, третьи просто должны свидетельствовать о бескрайности сюрреалистического интернационала, как японец Тацуо Икеда или мексиканец Руфино Тамайо. Каждый достоин собственного рассказа, но до этого не доходят руки создателей выставки. Они и так очень многое доверили зрителям. Хотя есть и кинофрагменты из Бунюэля, Хичкока, Уэллса, важное место, наряду с картинами и скульптурами, отведено бумажным документам: письмам, афишам, рукописям. Экспозиция возрождает забытое умение читать — кстати, не всем это пришлось по душе и по плечу.
За 45 лет официального существования сюрреализма на десятках выставок появлялись со своими работами Сальвадор Дали, Рене Магритт, Макс Эрнст, Джорджо де Кирико, Жоан Миро и прочие и прочие. Многие из них оказались значительнее ярлыка, о сюрреализме теперь вспоминают скорее применительно к их биографии. Но ничего не скажешь, движение длилось долго, влияние было огромным, в любом большом художнике XX века, покопавшись, найдешь хоть капельку сюрреализма.
Огромное в своей рыхлости течение, рассыпавшееся на десятки не переносящих друг друга художников, интригующих друг против друга кружков, взаимно отрицающих манифестов, официально объявило о своей смерти лишь в 1969 году.
Все это время мастера подтверждали и отменяли друг друга: любимая игра «Изысканный труп», состоявшая в продолжении чужого рисунка, как раз демонстрировала, как одна идея и один стиль на следующем же шагу отрицается другой. Правда, сейчас эти развернутые бумажки выглядят невиданным совместным произведением сразу нескольких первоклассных художников. И вправду из взаимного отрицания рождается нечто целостное, хоть и диковатое, сюрреалистическое.