выставка фотография
В галерее "Фотосоюз" открылась выставка "Александр Слюсарев. 1980-е годы". Один из классиков современной отечественной фотографии показывает работы, с которых началась его слава. Истоки рассматривала ВИКТОРИЯ Ъ-МУСВИК.
Александр Слюсарев — признанный мэтр. Скажи "Сан Саныч" — все сразу поймут, о ком идет речь, и уважительно закивают головами. Недостатка в хвалебных эпитетах нет: то сопоставят с Уорхолом, то назовут "Тарковским современной фотографии". В "Фотосоюзе", как, впрочем, и в других местах, он все время окружен молодыми и не очень фотографами. Чувствуется, что такое внимание и вообще репутация "ученого фотографа" Александру Слюсареву ужасно приятны, хотя он и отнекивается: "Зачем мне рассказывать, как получилась эта работа? Не хочу замыкать это в рамки теории! Но, конечно, то, что видит зритель, зависит от его культурного багажа, особенностей взгляда, всяких прочих вещей". Какой-то молодой фотограф перебивает: "Скажите, Сан Саныч, а вы видели вот на этом вашем снимке, что эта тень как будто образует контур девушки, или это только я заметил?" Реакция молниеносна: "Я вижу все".
В экспозиции — работы конца 70-х — начала 80-х (хотя снимать он начал еще в 60-х). В отличие от предыдущих выставок, собравших с бора по сосенке (того же "Поп-арта" двухлетней давности в Московском доме фотографии к 60-летию фотографа), у нынешней — строгий принцип отбора: только ч/б и только "квадраты", сделанные за восемь лет, с 1976-го по 1984-й, легендарной камерой Rolleiflex. О ней у Александра Слюсарева есть своя байка — как он купил ее в комиссионке по случаю, увидев и тут же загоревшись, напополам с прибалтийским коллегой, приехавшим в Москву за совсем другим аппаратом. Камеру, которой снимали первые папарацци, стремившиеся застукать звезд за человеческими делами, фотограф использовал для ровно противоположных целей — его интересуют не люди, а вещи. Именно они, все эти шторы, тарелки, абажурчики и телефонные будки, поданные углами, тенями и поверхностями,— главные герои его работ. Люди если и присутствуют (скажем, в серии, которую сам он называет "Половая зрелость",— отдыхающие в Малаховке), то скорее являются фигурами на фоне. Фотограф признается: "Существует всего семь классических сюжетов съемки людей. Люди — это набор штампов, а вот предметы значительно более многообразны". Однако если бы все было так просто, а его работы сводились только к якобы человеконенавистническим экспериментам с формой (а позже — и цветом), Александр Слюсарев не стал бы тем самым Сан Санычем.
На самом деле разгадка феномена его популярности у разных поколений — это то самое умение "видеть все". Хотя сейчас автор и говорит, что эти снимки делал как будто другой человек, здесь уже есть то, что определило его дальнейший путь, странная эклектика. Снимки имеют четкую хронологическую привязку — они ощутимо сделаны в то время, которое мы называем застоем. Вот вроде бы простенькая композиция из тарелки с линейкой, а есть в ней внутренняя скованность — не от отсутствия мастерства, а как последствие внешнего давления. Здесь чувствуется странность бунта в эпоху, когда основной формой противодействия государственной машине был уход — в истопники и дворники, в нарочито несовременные темы. Александр Слюсарев и его коллеги, такие как Борис Михайлов, резко противопоставили советскому репортажу предыдущего поколения свою арт-фотографию. Но одновременно этот же снимок тянет ниточки соответствий в другие времена, к формальным экспериментам Ман Рэя и Александра Родченко, к густой, словно мед, жизненной фактуре Брассая. В тогдашнюю современность — к концептуалистам, к авангардистам-подпольщикам вроде Эрика Булатова и Ильи Кабакова. И в наше настоящее — к отрицанию цифры и компьютерной кадрировки Игорем Мухиным, к "бытовым портретам" Владимира Мишукова.
Или вот этот крашенный масляной краской деревянный пол. Он ощущается архаичным по всему — по композиции, выбору предмета, "восьмидесятнической" любительской манере. А рядом, между прочим, висит работа того же времени, какие-то тени, полутени, блестящая поверхность и краешек чего-то там, но она настолько идеально подошла бы своим минимализмом и фотографической манерой какому-нибудь современному журналу "про дизайн", что впору диву даваться. И в то же время минимализм минимализмом, а нет в нем холодной расчетливости профессионалов от глянца. Есть во всем этом что-то от тех самых папарацци, быстрота реакции человека, стремящегося выкрасть у потока жизни кусочек. Окружающие предметы для Александра Слюсарева — повод поговорить о человеческой природе.