Русский медведь и норвежский лев — большие приятели, пока речь не заходит о спорном участке в Баренцевом море (на фото — скульптурная композиция в кабинете генконсула Норвегии в Мурманске)
"Власть" продолжает публикацию репортажей из приграничных регионов России и сопредельных стран.* Корреспондент "Власти" Борис Волхонский, побывавший в Мурманске и соседнем норвежском городе Киркенесе, убедился, что российско-норвежских границ на самом деле две: спокойная сухопутная и бурная морская.
"Добро пожаловать в "Валгаллу""
Прибывающих в аэропорт Мурманска приветствует рекламный щит "Добро пожаловать в "Валгаллу"" (в скандинавской мифологии — место обитания героев, павших в бою; в данном случае — название VIP-гостиницы). В самом же городе о близости Скандинавии напоминают разве что заправки норвежской компании Statoil да норвежский и шведский флажки над кассами обменных пунктов, где кроны продаются и покупаются едва ли не чаще долларов и евро. Во всем остальном это обычный советский город, весь состоящий из одинаковых блочных домов и вытянувшийся на 20 км вдоль Кольского залива. Однако если поговорить с жителями Мурманска, "скандинавский фактор" проступает отчетливо. Почти у всех есть шенгенские визы (Норвегия, не будучи членом Евросоюза, входит в шенгенское пространство), и поездка в Норвегию для мурманчан — дело обычное. Но стоит заговорить о контактах с норвежцами ("норгами", как их тут называют), как собеседники, даже далекие от нефтегазовой отрасли, тут же вспоминают об октябрьском заявлении главы "Газпрома" Алексея Миллера:
— После того как "Газпром" отказался допустить иностранных партнеров к разработке Штокмановского месторождения, норвежцы вообще решили свернуть с нами сотрудничество,— говорили мне.— Вот, например, в Кандалакше планируется строительство новой очереди алюминиевого завода СУАЛа, так Norsk Hydro отказалась от первоначальных планов участия в его строительстве и от поставок энергии.
Более компетентные лица в своих оценках более сдержанны.
— В Norsk Hydro действительно нервно отреагировали на заявление Миллера,— заметил гендиректор ассоциации поставщиков нефтегазовой промышленности "Мурманшельф" Григорий Стратий.— Комментариев было много, в том числе и относительно Кандалакши, но в конце концов Hydro заявила, что не отказывается от планов строительства алюминиевого завода. Да и в разработке Штокмана норвежские компании будут участвовать — никуда мы друг от друга не денемся. К нам специально приезжали два вице-президента Statoil и прямо заявили, что их компания имеет в России долгосрочные интересы и ни одну свою программу они тут сворачивать не будут. В конце концов, они обладают передовыми технологиями для выполнения работ на шельфе, и поле для сотрудничества огромное.
— А как по-вашему, чего больше в решении "Газпрома" — политики или экономики? — спрашиваю я.
— Большую политику невозможно комментировать,— отвечает Стратий.— Это айсберг. Может быть, это было чисто технологическое решение: летом в районе Штокмана проводились пробные бурения, и они подтвердили, во-первых, большие по сравнению с прежними расчетами запасы газа, а во-вторых, его более легкую извлекаемость. Возможно, решение связано с этим. Для нас важно, что Штокман будет и что сотрудничество не сворачивается.
Я не мог не задать вопрос о так называемой серой зоне (часть спорной акватории Баренцева моря, в которой суда России и Норвегии имеют право вести рыбную ловлю).
— На сегодня никакие разработки месторождений в этой зоне не ведутся,— ответил Стратий.— В итоге проигрывают все.
"Потеряли 10 млн, больше терять не хотим"
О том, что нежелание норвежцев участвовать в тех или иных проектах на территории Мурманской области вызывается не столько политическими причинами, сколько нашим собственным неумением распорядиться имеющимися возможностями, говорил мне и председатель областного совета профсоюзов Александр Первухин. Он рассказал о проекте реконструкции стадиона "Колизей" и строительства на его базе масштабного комплекса, включающего помимо стадиона дворец спорта, гостиницу международного уровня, бизнес-центр и элитный жилой дом. — Они разработали четыре эксклюзивных проекта,— рассказывает Первухин.— Общая стоимость — $150 млн. Уже перевели на социальные нужды 10 млн крон (около $1,5 млн). Получили поддержку и в областной администрации, и у городских властей. Но в октябре проект был представлен на рассмотрение градостроительного совета, и тот его завернул.
— Почему?
— Якобы он не соответствует нашим стандартам. Например, планируется построить высотное здание, а у нас нет пожарных машин с лестницами достаточной длины. И это при том, что у них предусмотрены системы пожаротушения. Или вот еще. Встает один из членов совета и говорит: "А мне кажется, что футбольное поле у них меньше, чем по проекту". Архитектор уверяет его, что отвечает за каждый сантиметр. Но тот стоит на своем... В конце концов норвежцы заявили: "Не желаем участвовать. 10 млн крон потеряли, ну и ладно. По крайней мере, не потеряем больше".
— И что, не будет стадиона? — спрашиваю я.
— В начале ноября мы провели встречу с мэром. Он сказал, что поддерживает проект. Мы им обещали все согласовать с заинтересованными инстанциями. От ГИБДД и пожарных заключение уже получили. Это ведь не просто стадион. Это 4,5 тыс. рабочих мест, это развитие энергетики. Он предусматривает потребление 12 тыс. кВт, таких мощностей в городе нет, а развитие энергосистемы планируется начать только в 2010 году. Так норвежцы предложили авансировать создание необходимых мощностей. Они готовы вкладывать деньги и в строительство жилья. А это большая проблема в городе. Сегодня просто бум спроса. Если весной квадратный метр стоил $600, то теперь уже $1000. Не могу понять позицию градостроительного совета.
— Вы не думаете, что этот конфликт был спровоцирован политическими причинами и, в частности, заявлением Миллера?
— Нет, со стороны наших партнеров я никакого охлаждения после заявления Миллера не заметил. И потом, там ведь дело не только в отношениях норвежских компаний с "Газпромом". Если бы Norsk Hydro и Statoil договорились между собой и выступали сообща, то ситуация могла бы быть иной. А они начали выяснять отношения между собой.
"Как не было у нас внешней политики, так и нет"
И все же, пока освоение Штокмановского месторождения не началось, главным богатством Мурманской области и едва ли не главным камнем преткновения в отношениях с соседней Норвегией остается рыба. Это и распределение квот, и дележ зон рыболовства — не только в "серой зоне", но и в районе Шпицбергена, который Норвегия объявила зоной своих экономических интересов. Плюс к этому бытующее в России устойчивое мнение о том, что рыбаки предпочитают сдавать рыбу за рубеж в ущерб отечественному потребителю. — Почему это происходит? — спрашиваю я заместителя руководителя департамента рыбной промышленности Мурманской области Вадима Соколова.
— А вы сначала скажите мне, сколько рыбы нам надо? — отвечает он вопросом на вопрос.— Зайдите в любой, даже не специализированный продовольственный магазин и попробуйте подсчитать, сколько там имеется видов продукции из рыбы и морепродуктов. Я иногда это делаю, когда хожу за хлебом. Дохожу до пятидесяти и сбиваюсь со счета. Это много или мало? Если мало, то сколько надо? В прошлом году через Мурманский порт прошло 180 тыс. тонн рыбы. Это много или мало? А сколько надо? Никто не говорит. Госзаказа у нас нет. В холодильниках накопилось 18 тыс. тонн непроданной рыбы. А сутки хранения каждой тонны стоят 11-13 руб. Вот и считайте, нужно нам еще?
— И все-таки я, как потребитель, не могу понять, почему, приходя на рынок в Москве, я вижу в продаже норвежскую семгу, а не отечественную.
— Да просто потому, что это не дикая семга, а семга, выращенная на фермах. Я лично такую стараюсь не есть, потому что ей в пищу добавляют красители для цвета и всякие лекарства, чтобы была жирнее. Дикой семги в море практически не осталось. Норвежцы научились ее выращивать. У них и условия для этого лучше — фьорды, Гольфстрим, оборудование, ноу-хау, которое они оберегают тщательнее, чем Coca-Cola рецептуру своего напитка.
— Так что, дело только в технологиях?
— Нет, конечно. Важна еще разумная банковская политика. Они накопили денег на нефти, построили заводы по разведению рыбы и отдали в лизинг. А потом долги простили. У нас же нефтедолларов накопилось 2 трлн, но что-то я не видел, чтобы хоть один рубль пошел в рыбную отрасль. Только налоги повышают и повышают. И после этого мы еще говорим о продовольственной безопасности.
На стене в кабинете Соколова висит карта, на которой вся акватория Северной Атлантики поделена на зоны интересов. Вокруг любого крохотного острова в океане — своя 200-мильная зона. Спрашиваю о самом громком эпизоде последнего времени — попытке норвежской береговой охраны задержать траулер "Электрон" в октябре прошлого года в районе Шпицбергена.
— Такие ситуации происходят постоянно,— говорит Соколов.— Норвежцы установили эту зону в одностороннем порядке в нарушение договора 1920 года, согласно которому все страны, подписавшие его, имеют равный доступ и к недрам, и к биоресурсам. Сколько бы мы ни заявляли на словах, что не признаем экономическую зону Шпицбергена, на деле нам деваться некуда. В общем, как не было у нас внешней политики со времен Громыко, так и нет.
"Если бы он открыл огонь, я бы его потопил"
Капитана "Электрона" Валерия Яранцева сейчас судят. Сам он находится под подпиской о невыезде, но со мной встретиться согласился. Все случившееся с ним в прошлом году Яранцев считает заранее спланированной провокацией, специально приуроченной ко дню, когда начало работу новое правительство Норвегии, 14 октября. Именно в ночь с 14-го на 15-е на борт поднялись два норвежских инспектора.
— Первое, что меня удивило,— говорит капитан,— это то, что ночью, в темноте, за 12 миль они знали, что это именно "Электрон". А значит, где-то произошла утечка информации, потому что о наших координатах знали только российские органы.
— Инспекторы сразу предъявили вам какие-то претензии?
— Нет, это была рутинная проверка. Измерили ячею, длину строп, проверили решетку.
Насколько я понял, решетка — это приспособление, отгоняющее от трала рыбью молодь.
— Только спустя 13 часов, в 18.50 15 октября они предъявили мне протокол, в котором предлагалось следовать в порт Тромсе. "Это арест?" — трижды переспросил я их. "Нет",— ответили они мне. В протоколе было написано, что ячеи у трала слишком мелкие, а стропы слишком короткие. Но это чистое вранье — впоследствии все это было перемерено, и оказалось, что они с запасом перекрывают нормативы. И, кроме того, у нас с норвежцами нормативы разные. Мы соблюдаем их нормативы, когда ловим рыбу в их экономической зоне. А в районе Шпицбергена делать этого не обязаны.
— Насколько я понимаю, вы их требованию следовать в Тромсе не подчинились?
— Раньше такие вопросы решались просто. У нас был единый орган — Комитет рыбного хозяйства. Был начальник промрайона. Капитану достаточно было послать одну радиограмму, очень скоро появлялась нота МИДа, и ситуация рассасывалась. А теперь мне пришлось дать четыре радиограммы: в Мурманрыбвод, в береговую охрану, в Государственную морскую инспекцию и судовладельцу. Акт я подписать отказался, а судовладельцу задал четыре вопроса: не вошла ли Россия в состав Норвегии? нет ли тайного соглашения по типу пакта Молотова--Риббентропа? не изменились ли правила рыболовства? не изменилась ли позиция России по отношению к району Шпицбергена? Судовладелец обещал до утра проконсультироваться. К утру я получил указание двигаться в сторону российских территориальных вод.
— Норвежские инспекторы все время оставались на борту?
— К тому времени их сменили двое других — оба военные. Утром мы двинулись на юг. Я пытался связаться с нашими пограничниками. Если бы они подошли в этот район, то конфликт был бы исчерпан сам собой. Но связаться я не смог: связь у пограничников закрытая. Судовладелец тоже пытался с ними связаться и сообщил мне, что в этом районе нет ни одного корабля береговой охраны. Я заявил морской протест и предложил норвежским военным вернуться на свой корабль, но их командир решил, что они должны остаться на борту "Электрона". После этого они начали пытаться меня остановить. У норвежского корабля скорость 17 узлов, а у меня — всего 9-10, и он постоянно кружил вокруг меня. Потом прилетело два военных вертолета, самолет, а кораблей было уже четыре. Четыре раза меня предупреждали, что будут стрелять. Самолет облетал нас боевыми курсами. Потом начал бомбить. Норвежцы сейчас утверждают, что он пускал осветительные ракеты, но я-то видел, что это были зажигательные бомбы. Они падали в воду и продолжали гореть — это был напалм.
— Долго все это продолжалось?
— Почти трое суток — с 13.00 16 октября до 3.00 19-го.
— И вы все это время были одни?
— Слава богу, в этом районе оказался еще один траулер — "Арлашкин". Он пришел к нам на выручку и прикрыл правый борт. После этого норвежцам пришлось немного поумерить свой пыл.
— А боевые корабли?
— Боевой корабль "Левченко" вышел нам навстречу, только когда мы подошли к нашим территориальным водам. И только для того, чтобы арестовать меня.
— В чем вас обвиняют?
— Меня обвиняют по двум статьям: незаконная добыча водных животных и растений с использованием служебного положения и незаконное лишение свободы двух и более лиц. Но все это неправда. Сами норвежские инспекторы давали показания в суде и заявили, что их никто насильно не удерживал на судне — они оставались на "Электроне" по приказу своего командира. И, кстати, в Норвегии в отношении меня тоже было заведено уголовное дело, но потом прекращено.
Яранцев показывает копию обвинительного заключения.
— Вот, взгляните, что тут написано. Оказывается, я вел лов в "экономической зоне Шпицбергена". Наше государство не признает никакой экономической зоны Шпицбергена, а Генпрокуратура признает.
— Какого решения вы ждете?
— Если все будет по закону, то полного оправдания. Ни штраф, ни условный срок меня не устроят. Кроме того, буду добиваться частных определений в адрес руководства страны. Если понадобится, дойду и до международного суда. Но, похоже, наш суд ждет отмашки сверху. Как уголовное дело против меня завели по сигналу сверху, так и приговор вынесут. В свое время следователь, который вел дело, принял решение о его прекращении, так его сменили.
Яранцев умолк, пытаясь подобрать точные слова.
— Нет у нас Северного флота. Я на них надеялся до самого конца, что не подведут. А они не подвели Норвегию. Вот американцы своих в обиду никогда не дают. А у нас сначала было заявление министра Лаврова о том, что Россия расценивает задержание траулера как нарушение морского права, а потом ничего — ни ноты, ни официального протеста. Знаете,— заключает Яранцев,— честнее было бы прямо заявить, что Россия присоединяется к Норвегии и готова исполнять любые ее требования. Кому я больше всех благодарен, так это, конечно, "Арлашкину" — если бы не они, неизвестно, как бы все повернулось. И еще командиру норвежского корабля. Я знаю, что ему приказывали стрелять, но он огонь не открыл. Если бы он это сделал, пришлось бы его потопить. Команду высадил бы на плоты — их подобрал бы "Арлашкин".
— Как бы вы его потопили? У вас же на борту нет никакого вооружения.
-- Я знаю, как это сделать. Нас этому учили.
Русская деревня в Норвегии
В отличие от морской границы сухопутная оставляет самое благоприятное впечатление. От Мурманска до ближайшего норвежского города Киркенеса — километров 250, из них 230 до границы, а от нее до "русской деревни в Норвегии" рукой подать. Маршрутка подъехала к МАПП "Борисоглебск" около 11 часов утра. Пункт пропуска был пуст — не было видно даже таможенников, так что нам пришлось простоять в ожидании их минут пятнадцать. Проверка паспортов и багажа прошла на удивление быстро и гладко. По сравнению с российскими таможенниками норвежский показался даже более придирчивым. Он попросил открыть сумку и спросил, нет ли у меня сигарет и алкоголя. Мой негативный ответ его вполне удовлетворил.
— Сейчас стало строже,— заметил водитель.— А уж если попадутся моряки, то их обшмонают по полной программе.
Киркенес с первого взгляда напоминает дачный поселок средней руки. Ряды одинаковых двухэтажных деревянных домов с большими чердаками. Дома отличаются друг от друга только цветом — как правило, два соседних дома окрашены по-разному. Преобладающие цвета — желтый и темно-красный (геральдические цвета коммуны Сер-Варангер, центром которой является Киркенес), а также разные оттенки серого.
Лишь самый центр не дает забыть, что это все-таки не дачный поселок, а город. Пешеходная торговая улица длиной чуть более 200 м со множеством магазинов, лютеранская церковь, ратуша и бесчисленные конторы — банки, турфирмы, генконсульство России. Недалеко от центра, на вершине сопки,— памятник советскому солдату (в октябре 1944 года советская армия освободила город от немцев). Русское население (а его в Киркенесе не меньше 10%), естественно, называет памятник Алешей. А в портовой зоне, протянувшейся километра на два, пришвартовано несколько десятков судов под российским флагом.
Еще в Мурманске мои собеседники уверяли меня, что в Киркенесе я не почувствую никакого языкового барьера: мол, речь на улицах русская, вывески на двух языках, в магазинах, ресторанах и отелях обслуживающий персонал тоже русский. На самом деле все не совсем так. Названия улиц продублированы в кириллице далеко не все — только несколько в самом центре. Русских вывесок тоже не так много. Объявления на русском языке висят внутри магазинов и банков, чтобы объяснить русским клиентам правила поведения. Кстати, банки не принимают к обмену российские рубли.
Впрочем, "русский фактор" все-таки ощущается. В художественном салоне, где одиноко скучала продавщица, я увидел целую стену, завешанную детскими рисунками по цене от 150 до 200 крон (600-800 руб.). Подойдя поближе, рассмотрел имена авторов: все сплошь русские (например, Kvasniкова Vиka). Если на улице увидишь группку крепко сложенных молодых людей, то можно не сомневаться, что, подойдя поближе, услышишь русскую речь — это моряки.
"Мы остаемся самой читающей нацией"
Самая заметная вывеска на русском языке в центре Киркенеса — "Библиотека". В ней работают две русские сотрудницы. В день моего посещения на месте была одна — Нина Ивановна. Как и большинство наших соотечественниц в Киркенесе (а большую часть русского населения города составляют женщины), она оказалась в Норвегии, выйдя замуж за норвежца. — Мне повезло,— рассказывает Нина Ивановна,— я работаю по специальности. В Мурманске я заведовала отделом иностранных книг в библиотеке. Мы создали российско-норвежский центр, и, когда границы открылись, к нам стали приезжать норвежские делегации. В одной из них оказался мой будущий муж.
— И как вам тут живется?
— Спокойно.
Пожалуй, это основной эпитет, характеризующий жизнь россиян в Норвегии, который мне доводилось слышать из уст соотечественниц.
— Какое у вас гражданство?
— Двойное. Тут, знаете, действуют такие правила. Первые три года муж должен ежегодно подтверждать, что мы живем вместе. Кто разводится, тех сразу без разговоров отправляют на родину. А через пять лет можно подавать на гражданство.
— А если, не дай бог, за три года муж скончается — что тогда?
— Это сложный случай. Каждый раз приходится решать в индивидуальном порядке и на уровне МИДа. Как правило, если женщина работает, если имеет стабильный источник дохода, то вопрос решается положительно. Многое зависит от работодателя: если он заинтересован в сохранении работника, то поможет.
— Если двойное гражданство отменят, что вы выберете?
— Мне, в общем, все равно — здесь вполне можно жить, не имея норвежского гражданства. Но у меня нет детей. А вот матерям, у которых есть дети, особенно мальчики,— тем будет нелегко.
Мы идем в книгохранилище.
— Мы, россияне, остаемся самой читающей нацией. 25% выдач — это книги на русском языке,— гордо заявила она.
— И каков контингент читателей?
— Да все, кто тут живет, активно пользуются нашими книгами. Очень много моряков. А по количеству русских книг наша библиотека может поспорить с крупнейшими библиотеками Осло.
— И что читают наши соотечественники?
— Ну, конечно, в основном массовую литературу.— Нина Ивановна подводит меня к стеллажу с книгами Дарьи Донцовой, Стивена Кинга и Бориса Акунина.— Детективы, фантастику...
— ...боевики,— продолжаю я, заметив книги Александра Бушкова.
— Ну боевики не очень. Тут строгие законы: не дай бог, чтобы в книгах были сцены жестокости и насилия. Так что мне сначала приходится все это прочитывать.
"Здесь все на виду"
Более молодая соотечественница — официантка (назовем ее Анной) — не очень охотно согласилась разговаривать со мной. — Не люблю говорить о себе,— пояснила она.— Но если вы хотите узнать, как вообще здесь живут русские женщины, то пожалуйста.
Впрочем, кое-какие детали мне удалось выяснить. Сначала замуж за норвежца вышла мама Анны. Дочь часто навещала ее в Норвегии и в один из приездов познакомилась с будущим мужем. Переехала в Киркенес с сыном от первого брака (сейчас ему 11 лет). Потом развелась и со вторым мужем, а теперь собирается замуж в третий раз. Видимо, тема развода для нее самая больная:
— Вот вы все говорите: развод, развод... А что, в Мурманске не бывает так, что люди поженились, а через месяц развелись? Просто здесь сколько человек живет? 10 тысяч. А в Мурманске? 400 тысяч. А у вас в Москве? Там разводов просто не замечают. А здесь все на виду, и каждый случай раздувается.
— Норвежское гражданство у вас есть?
— Пока нет. Из-за развода это немного затянулось.
— Сын себя здесь как чувствует?
— А что, тут спокойно. Он вполне уверенно общается со сверстниками, свободно говорит по-норвежски. Ему, правда, было легче, чем другим: бабушка здесь живет давно, и мы часто ее навещали. Так что он уже что-то знал и до переезда в Норвегию.
— Русский язык не забыл?
— Нет. Здесь в школах есть специальные курсы. С младших классов детям преподают их родной язык. У сына чудесная учительница — тоже родом из России. И еще он часто общается со своим отцом. Ездит к нему на каникулы, и отец сюда приезжает. Правда, бывает, что сын полфразы скажет по-норвежски, а потом вставляет русские слова.
— Вам не скучно? Город маленький, развлечений никаких.
— А здесь совсем другой уклад жизни. У многих жителей Киркенеса есть дачи, куда они летом уезжают на целый месяц. Там можно половить рыбу, пожарить мясо на углях, посидеть у камина с бокалом вина. Еще они очень любят гулять. В лесу даже проложены удобные дорожки специально для пеших прогулок. В городе многие выращивают цветы — летом в них все прямо утопает. Есть библиотека. А главное, тут спокойно. И потом, вы у себя в Москве много развлекаетесь? В театр часто ходите?
Ответить мне было нечего.
— А лучше бы вы написали про то, как ведет себя наша таможня,— заметила Анна.— Это ужас! Если вы пересекали границу меньше месяца назад, то нельзя везти ничего, кроме личных вещей. Даже банку кофе — и ту не разрешат. А уж семгу после случая с "Электроном" вообще запрещают.
"Если бы не клуб, так вообще нечего было бы делать"
Второй (наряду с библиотекой) центр русской культурной жизни в Киркенесе — клуб моряков. В небольшом здании возле причала в нескольких комнатах стоят три бильярдных и один теннисный стол и прилавок, на котором выложены пирожные, сдобные булки и бутерброды. Объявление гласит: "Чай и кофе — 2 кроны. Выпечка и бутерброды — бесплатно". Еще одно объявление, висящее у входа и продублированное внутри, строго предупреждает: "Распитие спиртных напитков и нахождение в состоянии алкогольного опьянения в клубе запрещено. К нарушителям будет вызвана полиция". Управляющий клубом Симон Тивилов был в отпуске в Испании, и в его отсутствие за порядком следила женщина по имени Валентина Ивановна, а от моряков — рыбак с одного из пришвартованных у причала судов по имени Хазран. Он уроженец Дагестана, но постоянно живет в Мурманске.
— Вы угощайтесь, угощайтесь,— радушно встретил он меня.
— А почему бесплатно? — удивился я.
— Понимаете, в том, что тут есть такой клуб, больше всего заинтересованы сами норвежцы: им не очень хочется, чтобы наши моряки слонялись по улицам. Поэтому из ближайшего кафе к нам приносят выпечку, которую они не распродали за день. Все это свежее, и денег они за это не берут.
Выпечка разлеталась на ура. В клуб то и дело заходили моряки и робко спрашивали:
— Можно мы возьмем хлеба на экипаж?
— Конечно-конечно,— отвечал Хазран, доставая то большие пакеты с хлебом, то целые пироги.
Один из посетителей клуба, помощник капитана на траулере, пояснил:
— Пока мы стоим в порту, нам платят копейки. Я как помощник капитана получаю 14 долларов в день, а рядовые матросы и того меньше. Нас на судне, конечно, кормят — повар у нас хороший. Но на питание выделяют средства из расчета 170 рублей в день на человека. Тут на такие деньги не очень-то разгуляешься.
— И подолгу вы тут стоите? — спросил я одного из моряков.
— Пока идет подготовка к рейсу, месяца полтора-два.
— И чем занимаетесь?
— Скучно тут,— ответил он.— Если бы не клуб, вообще нечего было бы делать. Бары дорогие. Дискотека тоже.
— А почему вы стоите в Киркенесе? Не проще было бы готовиться к рейсу в Мурманске?
— Вы зайдите к нам на судно, поговорите со старпомом.
На следующий день я так и сделал. Старпом Николай, правда, заметил, что лучше бы мне было поговорить с судовладельцем — у того все цифры и расчеты, почему стоять в норвежском порту выгоднее. Но все же сообщил, что по российским правилам приходится платить такие налоги и сборы буквально за все, что заходить в российские порты — себе дороже.
— Наше судно несколько лет назад было конфисковано норвежцами,— рассказал он.— Потом его выкупил нынешний хозяин. Теперь оно считается купленным за границей, и, чтобы войти в порт Мурманска, надо платить за растаможку. А тут ничего такого нет. А когда нам в рейсе надо выгрузить рыбу, то выгоднее заходить в норвежские гавани, чем в российские: в российских берут деньги просто за то, что ты туда зашел.
— А рыбу кому продаете — нашим или норвежцам?
— По-разному. Продаем тем, кто платит больше. Треску и пикшу — в Европу. А сельдь, скумбрию, путассу — в Россию.
— Подолгу ходите?
— В среднем рейс занимает четыре месяца плюс полтора-два месяца предрейсовая подготовка: ремонт, смена экипажа. В общем, полгода в море, полгода дома.
— И как психологическая обстановка в коллективе?
— Каких-то эксцессов на моей памяти не было. Скучно, конечно. Одно развлечение — видеофильмы.
— А с пьянством проблем нет?
— Все зависит от того, насколько ты контролируешь ситуацию. Потом тут, в Норвегии, особенно не разбежишься. У них госмонополия на спиртное, цены бешеные, а моряки получают деньги только после рейса. Есть, конечно, такие, кто возит спиртное ящиками из России, а потом продает. Не скажу, что их много, но есть.
В том, что "кто ищет, тот найдет", я смог убедиться следующим вечером. Хазран попросил помочь двум морякам из Архангельска, стоянка которых в порту затянулась, а деньги кончились, и им надо было узнать, как можно получать переводы из дома на почте. Возвращаясь с почты в клуб, мы встретили моряка, который с трудом держался на ногах. После бурных объятий он радостно сообщил:
— Иду за водкой!
— Ему не хватит? — спросил я своих спутников, когда он, пошатываясь, удалился.
— Нет, моряки если уж пьют, то до победного.
— И где он раздобудет водку?
— Да зайдет на какое-нибудь судно. Найдет — не на одном, так на другом.
Маршрутка из Киркенеса в Мурманск уходила вечером. День был субботний, и на улицах и в магазинах было много русских женщин — утром они приезжают из ближайшего к границе города Никеля, а вечером едут обратно.
Вспомнив, что говорила Анна, я купил полкило мороженого филе семги, чтобы посмотреть, что с ним сделают на таможне.
Перед отъездом наш водитель попросил пассажиров помочь его товарищу, ехавшему в Мурманск на своей машине:
— Он через границу ездит часто, а таможенники ввели лимит в 35 кг в месяц. Помогите провезти сноуборд, ботинки и крепления.
— Ой, а я тоже ездила меньше месяца назад! — испугалась пассажирка с тремя туго набитыми сумками.— Девушка,— обратилась она к одной юной попутчице,— скажите на таможне, что это ваша сумка. Там ничего такого нет — только куртки и детская одежда.
Впрочем, все страхи оказались напрасными. Российские таможенники не стали рассматривать штампы о пересечении границы в наших паспортах. И даже моя семга благополучно миновала все проверки.
*Репортаж из Омской области и Казахстана см. в №28, из Благовещенска и Китая — в №30, из Калининградской области — в №32, из Абхазии — в №34, из Псковской области и Эстонии — в №36, из Северной Осетии — в №38, с Южных Курил — в №40, из Выборга, Костомукши и Финляндии — в №42, из Белгорода и Харькова — в №44.
За что спорят Россия и Норвегия
 
Пока страны не заинтересовались богатым углеводородами спорным шельфом, особых конфликтов не возникало. На начавшихся в 1970 году переговорах были обозначены позиции сторон: СССР, а затем Россия в качестве его правопреемницы выступает за секторный принцип, то есть проводит границу по меридиану; Норвегия — за принцип срединной линии, когда морская граница равноудалена от береговой линии. Если бы действовал этот принцип, Норвегии отошло бы 155 тыс. кв. км морского пространства, ныне находящегося во владении России. В конце 1970-х годов страны договорились о правилах рыболовства на спорном участке. Вместе с тем отказ норвежцев снять установленный в одностороннем порядке режим рыбоохранной зоны вокруг Шпицбергена ежегодно приводит к задержанию нескольких десятков российских рыболовецких судов. Проблема шельфа также остается нерешенной. В 1994 году стороны ввели мораторий на геологические работы, а в 2005 году договорились о возможности совместного управления районом. Максим Минаев |
|
"Наше правительство считает развитие Севера приоритетом"
Норвежский взгляд на приграничное сотрудничество изложил генконсул Норвегии в Мурманске Руне Осхейм. — Влияют ли на вашу работу разногласия по поводу российско-норвежской морской границы?— Никоим образом. Я не думаю, что это большая проблема.— Но инциденты бывают разные. Взять хотя бы случай с "Электроном". — Давайте не будем обсуждать этот случай — суд еще не окончен. Да, вокруг Шпицбергена, или, как мы говорим, Свальбарда, есть рыбоохранная зона, и не все согласны с норвежской юрисдикцией в ней. Но на сухопутной границе проблем нет. — Насколько активно люди переходят российско-норвежскую границу? — Границу открыли только в конце 1980-х годов. Сначала ее переходили по несколько сот человек в год, а сейчас в обе стороны — 120 тыс. человек в год. — Сколько виз в год выдает ваше консульство? — В прошлом году было12,5 тыс. — Что привлекает россиян в северной Норвегии? — В таких городах, как Киркенес и Тромсе, много магазинов, и цены в них ниже, чем в других районах Норвегии. Кроме того, Норвегия — это Норвегия, другая страна. Люди, которые туда ездят, видят что-то для себя новое, знакомятся с нашим образом жизни. — Кто особенно часто ездит в Норвегию? — Туристы, бизнесмены, чиновники, моряки. Все больше россиян переселяется в Норвегию. Их родственники тоже едут — не переселяются, а едут в гости. По нашим законам в таких случаях переехать на постоянное место жительство трудно. — Как вы относитесь к тому, что многие российские женщины выходят замуж за норвежцев и переселяются в Норвегию? — Я бы не сказал, что это массовое явление. Думаю, за последние 15 лет таких случаев было несколько тысяч. Это обогащение для маленьких городов на севере. Едут образованные люди, у них есть опыт, знания, и они их активно применяют. Когда границы СССР только-только открылись, был поток преступников и проституток. Сегодня этого стало значительно меньше. А раньше это была серьезная социальная проблема, особенно в маленьких городах. Например, приехала группа российских проституток, и все мужики исчезли — пошли к ним. — Как бы вы охарактеризовали нынешнюю ситуацию вокруг Штокмановского месторождения? — Заявление Миллера было шоком для многих, и не только для норвежцев. Но на наших отношениях это не сильно сказалось. Через несколько дней в Мурманске откроется российско-норвежский центр подготовки кадров для нефтегазовой промышленности. — Чего, на ваш взгляд, больше в наших отношениях — плюсов или минусов? — Очень много плюсов. В 1993 году мы открыли генконсульство в Мурманске, чтобы продвигать сотрудничество с Россией. Для нас это очень важно. Наше правительство считает развитие северных регионов своим приоритетом. Беседовал Борис Волхонский |
|
"Взаимодействие с местными властями очень хорошее"
Об основных проблемах в работе российского генконсульства в Киркенесе рассказал генконсул РФ Юрий Никифоров. — Как давно существует генконсульство РФ в Киркенесе?— Сравнительно недавно — с 1993 года. Место было выбрано, во-первых, с учетом перспектив развития в рамках процесса сотрудничества в регионе, а во-вторых, потому, что это приграничье. Киркенес — один из любимых портов российских рыбаков. В гавани в основном стоят суда под российским флагом.— Почему они сюда приходят? Ведь Норвегия — одна из самых дорогих стран мира. — Бизнес всегда там, где выгодно. Пребывание рыбаков здесь обходится дешевле, чем возвращение в Мурманск. — У нас с Норвегией не отрегулирован вопрос с морской границей. Это отражается на вашей работе? — Никак не отражается. Мы не раздуваем эти проблемы. — 10% населения Киркенеса — русские. Норвежцев не беспокоит присутствие такой большой диаспоры? — Мы часто разговаривали с местными властями на эту тему. Они так говорят: численность норвежского населения коммуны Сер-Варангер уменьшается, а задачи стоят масштабные, требующие притока рабочей силы. Норвежцы с надеждой смотрят на Россию. — Задача консульской службы — защита соотечественников за рубежом. Бывают проблемные ситуации? — Бывают спорные ситуации при перепродаже судов. Иногда наши моряки — их численность здесь порой доходит до 1,5-2 тыс.— теряют паспорта или истекает срок действия паспорта моряка. Мы договариваемся с полицией, выдаем свидетельство на возвращение. Взаимодействие с местными органами власти очень хорошее, и мы легко решаем возникающие недоразумения. — Судебные случаи бывали? — Бывают. Вот недавно здесь судили пару наших моряков. Видимо, выпили лишнего, бузили на улице, полиция их урезонивала, а они оказали сопротивление. Пока шло расследование, мы следили, чтобы не были нарушены права наших граждан. После постановления суда моряков отпустили и отправили на родину. — Нашим соотечественникам не мешает российское гражданство? — Большинство его сохраняет. За последние годы был только один случай выхода из российского гражданства. Молодой человек хотел поступить в полицейское училище — для этого нужно иметь только норвежское гражданство. — Каковы перспективы облегчения визового режима? Местные русские жаловались мне, что у них возникают трудности при посещении родственников. — Сейчас готовится к ратификации соглашение с Евросоюзом. Сразу после него будем заключать и двустороннее соглашение с Норвегией. В нем будет установлен тот же режим, что и с ЕС. Облегчение коснется таких категорий, как журналисты, школьники, студенты, спортсмены, культурные делегации, члены смешанных семей, родственники по обе стороны границы. Беседовал Борис Волхонский |