Чай с тройным сахаром

В прокате — фильм Абдеррахмана Сиссако «Черный чай» (Black Tea). Михаилу Трофименкову показалось, что ему было бы к лицу название «Черная патока». Слишком уж этот очень медленный и очень красивый фильм преисполнен благими намерениями, а проще говоря, приторен и слезлив.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Поклонник географических и научно-познавательных телеканалов может извлечь из фильма много новой и интересной информации. Например, о принципе «трех глотков», который должно соблюдать при дегустации чая отменного качества. Первый глоток откроет, что бы это ни значило, атмосферность чая. Второй позволит оценить его вкус и аромат. Третий откроет чувственные рецепторы. А потом и чай в чашке закончится.

Или вот метод «закрытой крышки»: это о том, как правильно разливать изысканный чай со вкусом древесного угля так, чтобы не обжечь пальцы. А еще мы узнаем секреты зимнего сбора чая на плантациях Гуанчжоу: как правильно сорвать и понюхать три и только три листика, чтобы оценить аромат грядущего напитка.

Вообще-то «черный чай» — это не название напитка. Китайская чайная традиция слишком богата, чтобы пользоваться такими вульгарно-европейскими определениями. «Черный чай» — прозвище, которым одарила Айю (Нина Мело), что родом из Кот-д’Ивуара, ее подруга и коллега по чайному магазину Вэй. Имя Вэй, что нам мельком сообщат, одновременно «излучина реки» или «узорчатое облако». Тоже вполне (бес)полезная информация, которая сюжет никак не обогащает. Игровое кино по большому счету снимается не для того, чтобы одарить подробностями чайных церемоний и китайской филологии, а для того, чтобы породить эмоции. А с этим у Сиссако явные проблемы.

Сам он — своего рода «черный чай» в лучшем смысле слова. Родился в Мавритании. Вырос в Мали. Учился в Москве во ВГИКе у самого Марлена Мартыновича Хуциева. Работает и живет во Франции, а «Черный чай» снимал на Кабо-Верде и в китайском Гуанчжоу. Фадо, африканские песнопения в исполнении колоритного танцующего парикмахера, сладкие напевы китайского уличного оркестра див в алых платьях, сливаются в победоносную ораторию мультикультурализма.

Сейчас модно говорить о нарастающем китайском присутствии в Африке: об этом мельком упоминается и в фильме. Как упоминается — в шокирующе отличном от общей стилистики фильма эпизоде — и межнациональное противостояние. Дескать, кое-кто у нас в Китае порой не любит африканцев, но с этими предрассудками отживающего поколения легко справиться.

Судя по «Черному чаю», африканское присутствие в Китае (или, во всяком случае, в отдельно взятом Гуанчжоу) не менее мощное. Там существует целый «шоколадный квартал», где выходцы из Сахеля благополучно сосуществуют с аборигенами. Именно туда отправляется в поисках судьбы сбежавшая буквально из-под венца Айя.

Пролог с ее несостоявшейся свадьбой — самое забавное и оригинальное, что есть в фильме. Зал для нескольких одновременных бракосочетаний расписан умилительно примитивными фресками с голубками, зажавшими в клювах обручальные кольца. Экспансивная массовка гостей переживает за новобрачных, как за игроков в футбол. Наконец, сами пары брачующихся: хитрый китаец обещал невесте, что бросит курить, как только они поженятся, но последнюю сигаретку норовит дернуть за секунду до церемонии.

Увы, все дальнейшее снято в жанре «сделайте нам красиво». Сиссако честно и бессмысленно делает красиво. Красиво мерцают китайские фонарики на улицах Гуанчжоу. Красиво расстилаются изумрудно-зеленые чайные плантации, столь же красиво порхает над ними желтая бабочка, которую Айя поймает и подарит влюбившемуся в нее хозяину чайного магазина Ван Цаю (Чжан Хань). Красиво отражается героиня в витринах торговой улицы. Красиво все — от разноцветных чемоданов, которыми торгует несчастливая в любви девушка в лавке рядом с магазином Вана, до апельсинового сока, мерцающего в стаканах посетительниц забегаловки.

В кинокритике присутствуют сравнения «Черного чая» с фильмами Вонг Карвая. Наверное, потому, что действие сконцентрировано на улице. Но, господи помилуй, у Вонга есть нерв, есть непредсказуемость сюжетных поворотов, есть уличная энергетика, есть подлинная, а не декоративная, красота, есть драматизм, а то и трагизм, лирических отношений.

Персонажи Сиссако не проживают свои или чужие драмы, а аккуратно о них рассказывают. Вот мне жених изменил накануне свадьбы, поэтому я его и бросила. Вот мне папа с каждой получки обещал купить, да так и не купил, велосипед: вот с тех пор я работаю ментом и стригусь в африканской парикмахерской три раза в неделю, хотя и стричь-то уже совсем нечего. А вот я обзавелся двадцать лет назад дочкой на Кабо-Верде и наконец-то собрался навестить ее. Если же кто-то сообщает, что у него «нет истории», прочие персонажи немедленно раскопают и вытащат на свет историю, не менее сентиментальную, чем их собственные.

Что ж, придется признать «Черный чай» не более чем рекламой чайного производства: дела благородного, но к искусству кино не относящегося.