«Помощь тем, кому плохо,— это такое лекарство для всего нашего общества»

Полтора миллиона россиян нуждаются в регулярной посторонней помощи, это пожилые люди и инвалиды, живущие дома или в интернатах. Директор благотворительного фонда «Старость в радость» Елизавета Олескина рассказала спецкору «Ъ» Ольге Алленовой, что делать, чтобы необходимую поддержку эти люди получали в разных регионах России, в том числе в Курской области — где многие из них попали в условия эвакуации.

«В таких ситуациях во всем мире помогает общество»

— Благотворительный фонд «Старость в радость» помогает людям во многих регионах, в том числе в последнее время в Курской области. Кому именно и зачем?

— В последнее время, к сожалению, приходится помогать в экстремальных ситуациях. В начале года были наводнения в Оренбургской и Курганской областях. Теперь мы нужны в Курской области.

Когда там случилась беда, людей стали перевозить из приграничных районов — из интернатов или просто из дома — в пункты временного размещения, ПВР, и в социальные учреждения. И мы сразу понимали, что под ударом пожилые люди, которые и так нуждаются в помощи. Когда человек стар, слаб, немощен, ему и в обычной жизни нужно много поддержки. А когда ситуация экстремальная, то людям болеющим и ослабленным втройне мучительнее ее переносить. Поэтому мы быстро смогли подключиться.

Эвакуация в Курской области проводилась экстренно. Людей из приграничных интернатов перемещали в интернаты, максимально далекие от границы, как правило, в другой конец области. На сборы было очень мало времени. И возникало много вопросов: успеют ли собрать лекарства? Перевезут ли нужное специальное оборудование –– индивидуально подобранную функциональную кровать или коляску. Но это все невозможно было взять. И когда люди оказались в других учреждениях, появились острые бытовые проблемы. На чем им спать? Не на раскладушках же!

Но ни в одном интернате нет кроватей или оборудования про запас. Если там появляются новые люди — дополнительно, сверх утвержденного для интерната норматива,— то им нужно все, от кроватей, колясок, матрасов, белья до лекарств и оборудования, которое облегчает уход. Даже одежду надо было покупать. Хотя в Курскую область передавали много вещей, но нижнее белье, носки, колготки людям нужны новые, по размеру. Все это мы приобретали.

Отдельная проблема — все, что связано с помощью маломобильным людям. Нужны были подгузники, пеленки, средства ухода. Их и так всегда не хватает, а когда людей массово перевозят, то на новом месте все это ниоткуда не возьмется. Да, эти предметы не приносят радости, но без них жить тем, кто в них нуждается, и тем, кто за ними ухаживает, еще мучительнее.

Еще перед нами встала проблема поиска персонала. Вот людей перевезли, кто-то и был очень тяжелым, а кто-то из-за переезда и стресса сильно сдал. Нужно много ухаживающих, чтобы помогать привстать, поесть, погулять, помыться. Таких сотрудников не хватает и в интернатах, куда перевезли людей, и тем более их остро не хватает в ПВР. Ведь туда перевезли тех, кто жил сам дома. Да, они были слабы, еле-еле могли ходить, но дома у них были стимулы жить: покормить кур, растопить печь, принести воды, приготовить еду. Все это держало их на ногах и не давало рассыпаться. И вдруг они оказались в ПВР — в месте, где у них нет никаких внешних стимулов, чтобы встать с кровати. Вот эти люди вызывали у нас особую тревогу.

Ведь если человек сегодня не встал, завтра не встал, неделю не встал, то потом он уже останется лежать. А если не ухаживать полноценно за человеком с начальной формой деменции — не общаться с ним, не поддерживать его, то домой он вернется уже с ее тяжелой формой.

Поэтому мы нанимаем персонал, оплачиваем труд специалистов, которые занимаются восстановлением и реабилитацией,— чтобы не дать людям «залежаться».

— Какую сумму фонд потратил на Курск?

— Больше 50 миллионов. Часть из них — благотворительные пожертвования физлиц и организаций, а остальное — запасы фонда. Наша беда в том, что средства и ресурсы, которые мы планировали на программы фонда, мы направили на помощь Курску. И это сейчас ставит перед нами вопрос об экстренном поиске средств или сокращении других наших программ.

— То есть фонду придется сокращать расходы?

— Я надеюсь, что этого не произойдет. Ведь нам необходимо и оплачивать помощников по уходу на дому для самых нуждающихся в разных регионах, и покупать дрова и продуктовые наборы для малоимущих стариков. И мы сделаем все, чтобы люди, которые ждут нашу помощь, ее получили.

— Скольким людям в Курской области вы помогли?

— Помощь получили около 1500 человек.

— Сейчас работа продолжается?

Да, мы продолжаем оказывать помощь, и пока никто не может прогнозировать, когда люди вернутся в свои дома. И мы не знаем, в каком состоянии их дома или учреждения, где они жили. Поэтому, думаю, что ресурсов нужно будет еще много.

— А у регионов и в федеральном бюджете не нашлось денег на помощь эвакуированным людям? Почему пришлось подключаться благотворительным фондам?

— Регион сделал все, что мог: жилье, питание, уход. Но сложилась ситуация, которая не может быть нормальной и прогнозируемой ни для какого региона и которая требует постоянных и разных затрат. Даже если у бюджета региона были бы все ресурсы, он не смог бы отреагировать быстро, ведь сама система госзакупок предполагает длительную процедуру. Маломобильный человек оказался в ПВР, ему функциональная кровать нужна сегодня, а не через три месяца. Это экстремально быстрая работа.

Ждать, когда система сможет это закупить, было нельзя. Помощь людям нужна сегодня. Поэтому у нас даже каких-то колебаний не было, мы хотели сделать все, что возможно, чтобы хоть как-то уменьшить страдания людей. И мы очень благодарны и поставщикам, которые под наше честное слово отгружали кровати, и транспортным компаниям, которые в нерабочее время отправляли грузы.

Само понятие «пункт временного размещения» не предполагает длительного пребывания. И там нет условий для реабилитации или восстановления. И если оставить пожилых людей в ПВР без такой помощи, они уже не вернутся в свои дома. Например, несколько человек из тех, кого перевозили, очень быстро отправились в психиатрическую больницу — такой это для них оказался сильный стресс.

Нагрузка на интернаты, в которые привезли людей из приграничных районов, выросла, и ее тоже никто не предполагал. В интернате было 300 человек, а стало 330. И эти 30 должны есть, лечиться, получать уход. У интерната бюджет спланирован, ему негде взять деньги на этих людей.

Часть людей, более сохранных, перевозили из Курской области в другие регионы, в интернаты, где были места. И в этих интернатах, которые и так сделали все, чтобы принять людей,— уплотнили комнаты, например,— нет лишних ресурсов на еду, средства ухода, лекарства, подгузники, дополнительное оборудование. В таких ситуациях во всем мире помогают общество, благотворительные фонды, потому что они более гибкие, чем государственная система.

«Чтобы человек мог видеть звездочку до последней своей минуты»

— Как вообще формируется бюджет фонда?

— Более 50% поступает от физлиц, от наших замечательных жертвователей, благодаря которым мы можем помогать. Эти люди, часто сами небольшого достатка, жертвуют ежемесячно, регулярно или разово скромные суммы. Но именно из них складываются ресурсы на оплату сиделок для самых нуждающихся пожилых людей, на покупку дров, продуктов, средств на лечение пролежней и вся остальная жизненно необходимая помощь.

— А бизнес помогает?

— Юридических лиц, которые жертвуют, к сожалению, становится все меньше. Это, видимо, какой-то общий тренд — даже те, кто не ушел, имеют все больше сложностей с бюджетом. К тому же для многих компаний, желающих помогать, пожилые люди не в приоритете. Но мы не готовы ставить на паузу помощь этим людям.

Мы не можем сказать: «Потерпите, через пару лет помощь к вам придет». Они живут сегодня, страдают сегодня и умирают сегодня.

Я всегда корю себя за какие-то случаи в прошлом, в которых, как я теперь понимаю, мы могли помочь, но не хватило опыта, знаний, денег. Я помню историю одной женщины, Маргариты Алексеевны. Она жила в интернате, куда мы приезжали как волонтеры. Очень была верующая, до последнего бегала в монастырь, сажала на территории интерната цветы, какую-то красоту разводила, помогала людям внутри. В очередной наш приезд выяснилось, что она упала, сломала шейку бедра, слегла. Мы пришли к ней, она сильно похудела, но бодрится. А когда приехали в следующий раз, узнали, что она умерла. Сотрудники потом рассказали, что она, когда лежала, все смотрела на звезду в ночном небе. А один раз санитарки развернули ее кровать головой к окну, им казалось, что так удобнее будет менять белье на кровати. «Звездочку я не вижу»,— сказала Маргарита Алексеевна и умерла в ту же ночь.

Вот почему мы вкладываемся и в обучение сотрудников интернатов и сиделок на дому, и в то, чтобы сотрудники понимали, что такое жизнь, из чего она состоит, и в то, чтобы человек мог видеть звездочку до последней своей минуты.

— Фонд «Старость в радость», как и многие благотворительные организации, начинал с волонтерства. Вы ездили в дома престарелых, везли подарки и устраивали там праздники. А потом стали появляться более сложные проекты — сиделки на дому, адресная помощь нуждающимся, обучение сотрудников в интернатах. Почему вам показалось, что только волонтерства мало?

— Все наши программы сложились вокруг человека, и с течением времени мы пытаемся сделать их хоть немного структурированнее — чтобы не было дыр в системе помощи. Например, оплатили уход за человеком, а он замерз, потому что не на что было печь протопить. Или помогли с продуктами, потому что малоимущий, а у него уже пролежни, которые образовались, когда он слег. Поэтому мы пытаемся наращивать программы так, чтобы это была комплексная, системная поддержка в ситуации беды.

Наш фонд начинался с поездок с праздничной программой сначала в дома престарелых, а потом и к пожилым людям на дом. Этот проект и сейчас у нас есть и развивается. Одиночество и ненужность, ощущение того, что тебя никто не любит и никто о тебе не переживает, оборвавшиеся социальные связи,— это будет всегда, и это сильно бьет по людям. Поэтому у нас, например, есть программа «Внуки по переписке»: более 5 тыс. пожилых людей в интернатах и дома получают письма и посылки от наших волонтеров. Более 100 тыс. поздравительных открыток они отправили — с днем рождения, с юбилеем, с именинами. Может показаться, что это мелочь, но людям очень важны такие весточки — они чувствуют, что о них помнят.

Иногда звонят сотрудники интерната и говорят, что бабушка Маша горюет, что ей не прислали открытку с днем рожденья, или что волонтеры давно не приезжают. Независимо от того, решены или не решены бытовые проблемы, человек не может жить без общения и без любви.

Еще мы проводим онлайн-встречи: люди из интернатов и из дома подключаются на всякие интересные занятия. Это очень удобно: ты можешь, находясь в любой точке страны или мира, провести интересную экскурсию или встречу для пожилых людей.

Но волонтерство — это наш первый проект, и он всегда будет с нами. В идеальном мире будущего, когда системные проблемы будут решены, мы будем снова заниматься только волонтерством.

Еще мы развиваем инклюзивное волонтерство. Очень важно, чтобы жители интернатов, домов престарелых чувствовали свою нужность и сами могли делать что-то для других. Это очень сильно мотивирует к жизни. У нас в программе более 100 интернатов, и в каждом есть команда инклюзивных волонтеров из числа самых активных жителей. У них под шефством есть и более слабые соседи, и пожилые люди, живущие дома,— они приходят к ним, помогают с дровами, с огородом и просто чай вместе пьют. И внутри интерната они тоже помогают — почитать книжку, провести зарядку, устроить конкурс, расставить во всех комнатах еловые лапы перед Новым годом.

В одном интернате инклюзивные волонтеры придумали День обниманий — весь день подходили к людям, обнимали их, разговаривали, брали за руку. Оказалось, даже сотрудникам не хватало тактильности, не говоря уж о жителях.

Очень помогают они с прогулками — персонала в интернатах не хватает, и многие люди попадают на воздух только за счет таких помощников, которые вывозят коляску на улицу и прогуливаются не спеша. Для самих волонтеров это тоже важный ресурс — человек понимает, что он нужен. И сотрудники по-другому смотрят на активных жителей.

— Волонтерство требует каких-то финансовых вложений от фонда?

— Безусловно, но эти вложения оправданны. Мы считаем, что без волонтерства вся остальная помощь потеряет смысл, потому что человек может быть чисто вымыт, с тарелкой каши, но с желанием закончить жизнь как можно скорее, потому что он совершенно одинок, ему никто не звонит, не пишет, к нему никто не приходит и не спрашивает, как у него дела. Наши сотрудники, кто занимается именно этим направлением, постоянно в поиске волонтеров и постоянно ищут ресурсы для того, чтобы волонтеры ехали к пожилым людям не с пустыми руками, чтобы была возможность как-то порадовать подопечных.

«Люди собирают строительный мусор и им топят печи»

— Я несколько раз ездила с вашими сотрудниками в регионы, где «Старость в радость» помогает малоимущим старикам и инвалидам с покупкой дров и продуктов. И у меня все время возникает вопрос: почему в XXI веке дрова людям в деревне покупает благотворительный фонд?

— К сожалению, это очень большая и системная проблема, потому что не во всех регионах полная газификация: в стране много небольших населенных пунктов, где газа нет. И даже в селах, где он относительно близко проходит, нужны деньги, чтобы подключиться. У пожилых людей таких сумм нет, либо не всегда их дома отвечают требованиям для газификации.

Купить дрова многим тоже не под силу — люди выкраивают деньги каждый месяц из мизерной пенсии, экономя на лекарствах, на еде. И температура воздуха в доме, на которую многие наши подопечные могут накопить, такая, что человек сидит в комнате в теплом бушлате и валенках, а вода в чашке за ночь может подмерзнуть. Я лично видела многих, кто живет в таких условиях. Когда мы привозим дрова, человек говорит: «Спасибо, я наконец могу спать не в валенках, могу не мерзнуть». Часто люди собирают строительный мусор, чурбачки и этим топят печи. Но все это сильно дымит, дает много угарного газа, а это еще и небезопасно. Чтобы ситуация менялась, разные НКО подключаются и помогают, но, к сожалению, объем беды такой большой, что тут надо всем объединяться, искать максимум возможностей, чтобы помочь.

— А почему регион не может включить в бюджет социальную помощь людям, нуждающимся в дровах?

— Часть регионов так и делают, но это те, у которых есть ресурсы. Сейчас, когда ресурсов предельно мало и их не хватает на какие-то плановые вещи, я не думаю, что многие регионы способны ввести дополнительные меры поддержки, льготу или выплату, чтобы люди могли получить дрова. Когда мы организовываем помощь, мы всегда анализируем законодательство — смотрим, что может и что должна давать система. Бесплатные дрова обычно полагаются только ветеранам Великой Отечественной войны и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.

Понятно, что в разных регионах есть разные дополнительные меры поддержки, скажем, для пожилых учителей, медиков. Но чтобы получить эту помощь, тоже нужно много сил и ресурсов. Не всегда у людей они есть.

В регионах малоимущим выделяют делянку в лесном массиве для самостоятельной рубки. Давайте представим одинокого пожилого человека, который еле ходит. Он должен с кем-то договориться, чтобы ему нарубили дрова, оплатить эту работу. В каком состоянии привезут дрова и как сложат, тоже непонятно — если просто свалят во дворе, то они загниют, а, чтобы их сложили в сарай, тоже нужно заплатить. Конечно, люди крутятся как угодно, чтобы выжить.

Помню одного пожилого человека, за которого очень просили соцслужбы. Он до последнего сам себе дрова заготавливал, но весной у него случился инсульт, а потом украли пилу. С инсультом он этой ручной пилой мог отпилить все нижние ветки, а теперь ничего не может. Поэтому в случаях, когда совсем беда, подключается фонд. Наш проект «Неотложка» — это помощь людям дровами, продуктами, углем. Уголь чуть дешевле, и в регионах, где есть уголь, люди топят углем. Но в целом топить углем сложнее, потому что ночью надо чаще просыпаться и подкладывать его в печь.

Еще мы открыли бесплатную столовую для пожилых людей, чтобы те, кто не может готовить дома, ели горячую еду хотя бы два-три раза в неделю и могли общаться между собой. И эта столовая оказалась очень востребованной.

— Сколько у фонда получателей дров, продуктов?

— В прошлом году больше 1,3 тыс. человек получили от нас дрова и больше 6 тыс. — продуктовые наборы. Один продуктовый набор весит примерно 15 кг и стоит около 5 тыс. руб. Сначала мы пытались такие наборы раздавать два раза в год, но людей в крайней нищете очень много, поэтому сейчас мы раздаем один раз, но большему числу людей. Нам казалось, что это не самая важная помощь,— ну кому сейчас так уж нужны продукты? Но, к сожалению, это не так. Пожилые люди иногда даже плачут: «Нам в жизни никогда никто столько помощи не давал», или «Никогда бы я не купила себе такие хорошие консервы», или «А это точно мне?» Естественно, стараемся, чтобы в наборе все было хорошего качества.

— Кто определяет, что именно эти люди нуждаются? Сотрудники фонда? И по каким критериям?

— Мы, как и во многих наших проектах, эту помощь оказываем совместно с социальными службами в регионах, и низкий им поклон за то, что они на себя берут волонтерские обязанности: разносят наборы людям, помогают с отчетностью, с фотографиями, с обратной связью. Сами списки нуждающихся — пожилых, людей с инвалидностью — мы собираем, исходя из нескольких критериев. Среди них: размер пенсии, наличие поддержки от близких, отягощающие обстоятельства — например, тяжелая болезнь или долги. У нас много пожилых людей, кто ухаживает за тяжело болеющими близкими с инвалидностью, и у них ничего не остается на себя. Помочь продуктами — это дать человеку хоть какой-то шанс выдохнуть и купить то, что ему нужно. А еще показать, что он не один, о нем думают и о нем заботятся.

Я помню, один мужчина, очень благодарил за продукты и говорил, что у него был рюкзак, с которым он ходил за продуктами, этот рюкзак у него украли, и он так переживал, что выходить из дома перестал. И когда он получил продуктовые набор, то смог накопить и купить новый рюкзак.

У многих пожилых людей взяты кредиты. Берут, например, на починку крыши, а выплатить не в состоянии — и из года в год нарастают проценты. Это большая нерешенная проблема.

— Когда я ездила по регионам с сотрудниками фонда, то спрашивала у местных органов соцзащиты, кого они считают нуждающимися. И они отвечали, что это люди, у которых пенсия 15 тыс. руб. и ниже. Из этой суммы люди оплачивают ЖКХ, лекарства, и на еду им остается 4–5 тыс. в месяц — по сути, они обречены на полуголодное существование. Правильно я понимаю, что это стандартная ситуация для получателей вашей помощи?

— Да, и к сожалению, людей с экстремально низким доходом, с пенсией, которая доводится регионом до прожиточного минимума, сильно больше, чем все наши возможности помочь. И для нас понимать это — тоже мучительно. Мы знаем, что в регионе несколько тысяч человек в бедственном положении, а оплачиваем дрова только для 200 из них. В регионе десятки тысяч людей, кому нужны продукты, а мы можем помочь лишь 500–600. Но сегодня, к сожалению, и эти обязательства нам очень сложно выполнить. Мы очень переживаем, потому что на носу зима, люди ждут дрова, и нам страшно их подвести.

«Тех, кто прямо сейчас страдает от невозможности поесть горячую еду, от отсутствия ухода, от одиночества,-– миллионы»

— Расскажите об участии фонда в выстраивании системы долговременного ухода— СДУ. Это ведь государственный проект. И кажется, впервые госпроект осуществляется при методической поддержке благотворительной организации.

— Пожилые люди — эти почти треть населения. Не всем им нужна помощь, но таких, кто прямо сейчас страдает от невозможности поесть горячую еду, от отсутствия ухода, от одиночества,— миллионы. Это беда, которую не могут решить сами для себя семьи, а тем более одинокие люди, ее нельзя решить деньгами одного или сотни благотворительных фондов. Ее можно решить только системно. Именно поэтому мы и участвуем в проекте по долговременному уходу.

По самым консервативным подсчетам, более 1,5 млн человек в России прямо сейчас нуждаются в помощи по уходу — чтобы умыться, переодеться, поесть, встать. До СДУ соцработники приносили продукты, помогали готовить еду, но они не ухаживали за человеком, в их обязанности не входили те виды помощи, которые необходимы маломобильным людям. Именно поэтому возник проект СДУ, это наша попытка сделать так, чтобы государство решало ту проблему, которую во всем мире решает государственная система.

Проект ведет Министерство труда. В нашей стране постепенно выстраивается система, при которой пожилые люди или взрослые люди с инвалидностью бесплатно получают помощь с уходом в том объеме и столько часов в день, сколько им нужно, а ухаживающие родственники могут рассчитывать на поддержку. То есть человек с первым уровнем нуждаемости, который может как-то передвигаться, но неуверенно и только по квартире, получит до 14 часов ухода в неделю; к человеку с третьим уровнем нуждаемости, если он не встает с постели или совершенно дезориентирован, помощник по уходу должен приходить на 4 часа ежедневно или до 28 часов в неделю.

Наш фонд в этом проекте оказывает в первую очередь методическую помощь. В самом начале мы собирали методическую основу этой системы, постепенно за годы адаптировали ее к особенностям регионов, нашего законодательства, сложившихся практик, имеющихся ресурсов. Сейчас мы обучаем сотрудников социальных служб, чтобы их помощь была максимально современной, качественной, полезной людям, нуждающимся в уходе. Мы учим сотрудников в регионах проводить оценку нуждаемости, консультируем сотрудников КЦСО (комплексных центров социального обслуживания.— «Ъ»), как организовать работу по уходу. Наши специалисты ездят по всем регионам. Мы много общаемся со специалистами, которые сейчас руками выстраивают эту систему. Для них это новая нагрузка, новые обязанности, и они нуждаются и в методической помощи, и просто в возможности сказать, что не так, что не получается.

Но мы остаемся благотворительной организацией даже в этой работе. Поэтому параллельно мы, например, оплачиваем труд помощников по уходу в тех районах регионов, где пока нет СДУ. Как фонд мы пытаемся подхватывать тех людей, кто оказался в экстремальной ситуации и кому нужна помощь прямо сейчас, но на которых у региона прямо сейчас нет ресурсов. Есть, например, пожилые люди, которые слегли с инсультом,— инвалидности у них еще нет, а до пенсии год или два. Система и хотела бы, но не может им помочь прямо сейчас. Мы пытаемся найти средства и оплатить таким людям уход. Это, кстати, одна из самых «тяжелых» наших статей расходов, потому что собрать деньги на такие экстренные случаи сложно, а не помочь людям, которые оказались в бедственном положении, нельзя.

Я должна объяснить, что СДУ пока работает в пилотном формате, в проект вошли все регионы, но не каждый район. Например, у региона квота на оказание помощи по СДУ — 250 человек, а всего нуждающихся людей в регионе тысячи. Регион на этот год получил бюджет на ежедневный уход на дому только за этими 250 людьми. Остальные должны ждать, когда освободится место, то есть когда кто-то умрет или встанет на ноги. Во многих ситуациях ждать невозможно. И люди обращаются к нам. Причем делают это в крайнем отчаянии. Наша прямая целевая аудитория — это не только люди с инвалидностью или пожилые, но и родственники, которые ухаживают за своими близкими. Например, когда жена-пенсионерка сорвала спину и не может больше ухаживать за парализованным мужем. Помощь ей нужна срочно, иначе и она сляжет.

В рамках СДУ открыты школы ухода, и меня очень радует, что мы потихоньку вместе с соцзащитой стали помогать ухаживающим родственникам собираться в сообщества и поддерживать друг друга.

Сейчас уже в 13 регионах появились такие сообщества. Сначала туда включались люди, которые и так получали какую-то помощь от социальных служб, а потом стали находить тех, кто вообще ничего не знал про какую-то соцпомощь. Они не понимали, как оформить инвалидность, как получить памперсы, кровать, коляску. Раньше им мы рассказывали, а теперь они такую информацию могут получать и в своих сообществах.

Вообще, мне кажется самым важным даже не то, что мы даем хоть какую-то помощь, а то, что мы в людях, которые ухаживают за больными близкими, видим тоже нуждающихся в поддержке.

Один наш специалист обзванивал таких людей, чтобы пригласить на чаепитие. И спросил пожилую женщину, которая много лет ухаживает за своей мамой, как она сама себя чувствует. И женщина разрыдалась: «Меня уже пять лет никто не спрашивал, как я себя чувствую».

Другая женщина, которая последние несколько лет не отходит от больного мужа, рассказала, что больше всего боится заболеть — ведь она одна. Все ее подруги исчезли, все близкие стали далекими. Ей в итоге дали помощника по уходу, и эта женщина, помню, плакала и говорила: «Я теперь сережки свои достану, буду красивая. И в поликлинику схожу, а то совсем на себя сил не было». Мне кажется очень важным и с этической стороны, и даже просто с рациональной сделать так, чтобы ухаживающий человек сохранил свой ресурс. Когда в регионах стали приглашать ухаживающих родственников на какие-то мероприятия, у многих это вызвало ошеломление: «Неужели я тоже существую сам по себе, а не тень того, за кем ухаживаю?»

— Вы сказали, что в России, по самым скромным подсчетам, 1,5 млн человек нуждаются в помощи по уходу. Президент РФ дал поручение до 2030 года в рамках СДУ оказать помощь 500 тыс. человек. То есть это только треть нуждающихся?

— 500 тыс.— это наиболее нуждающиеся. И действительно, это только треть от общего числа требующих ухода.

— Сейчас регионы, вошедшие в СДУ, оплачивают уход за частью своих жителей,— как правило, регион выбирает один-два района, и всем нуждающимся в этих районах оказывают помощь в уходе. А как будут отбирать к 2030 году ту треть, которая попадет в СДУ?

— Единственное, что пока мы можем сказать,— что 500 тыс. человек из «числа наиболее нуждающихся» должны получить эту помощь (цитата из Указа о национальных целях развития РФ на период до 2013 года и на перспективу до 2036 года.— «Ъ»). Как будут отбирать, мы пока не знаем. Очевидно, что выбор будет крайне сложным. И понятно, что нужно искать ресурсы и решения, чтобы дотянуться помощью до людей.

— То есть благотворительная помощь будет нужна и после 2030 года?

— Да. К сожалению, это так.

«Соцзащита делает все, но этой помощи просто не хватает»

— Фонд платит зарплату сотрудникам многих интернатов, домов престарелых в разных регионах, оплачивает работу сиделок на дому. Почему их труд не могут оплачивать сами учреждения?

— Персонал — помощники по уходу, нянечки, организаторы досуга,— это возможность дать людям хоть какое-то качество жизни. Часто люди, получая уход, досуг, общение, начинают оживать, встают на ноги. Но персонала не хватает. В доме престарелых, например, по штатному расписанию две санитарки на целый этаж. Вряд ли пожилые и люди с инвалидностью в этих условиях смогут хоть иногда гулять или хотя бы выезжать в холл — заниматься чем-то, кроме того, чтобы смотреть в стенку.

А что касается сиделок на дому, то соцзащита делает все, что она обязана делать: приносит продукты, где-то помогает с минимальным уходом, но этой помощи недостаточно. Если человек в тяжелом состоянии, сам не может ни умыться, ни ложку ко рту поднести, а близкие далеко,— ему дорога только в интернат. Но пожилые люди, которые всю жизнь жили дома и хотели бы закончить свою жизнь дома, в учреждениях обычно быстро умирают. Мы считаем, надо делать все возможное, чтобы они смогли дожить там, где они хотят.

Вот для этого мы нанимаем сиделок, оплачиваем средства ухода — мази, кремы, подгузники, пеленки, салфетки, вспомогательное оборудование. Мы стараемся поддерживать и людей в интернатах, и семьи, которые сами ухаживают за близким, чтобы хоть как-то сохранить их ресурс.

— О каких суммах идет речь, когда мы говорим о средствах ухода для одного человека?

— Общие траты любой семьи, которая ухаживает за тяжело болеющим, огромные по меркам семейных бюджетов. Это и лекарства, и специальное питание, и оборудование — кровать, прикроватный столик, коляска. В 2023 году мы потратили больше 12 млн руб. только на пеленки и подгузники, больше 3 млн руб. на специальные средства гигиены, около 10 млн руб.— на кресла-каталки, специальные стулья для купанья. Это все значительные деньги, и, к сожалению, ни семьи, ни интернаты не могут позволить себе такие расходы.

— Разве эти кресла и стулья не выдают бесплатно по индивидуальной программе получения социальных услуг — ИППСУ?

— Не во всех регионах доступен полный набор необходимых средств технической реабилитации (ТСР.— «Ъ») — например, функциональные кровати, столь нужные в ситуации ухода за тяжелобольным пожилым человеком, не входят в федеральный перечень. И далеко не все люди, нуждающиеся в таких ТСР, имеют статус инвалида, который позволяет им получить эти предметы. А оформить инвалидность — задача не быстрая и не всегда решаемая. Мы знаем много случаев, когда врач в поликлинике назначает человеку с пролежнем зеленку и левомеколь, потому что знает: купить современную дорогую мазь больной не сможет. Лечить пролежень зеленкой, перекисью, камфорой — это чудовищно больно, и рана заживает плохо. Существует много современных средств, которые не сушат кожу, помогают исцелиться, профилактируют новые пролежни. В современной медицине есть абсорбирующие мазевые повязки, которые, растворяясь в ране, оказывают обезболивающий эффект и помогают ей зажить.

Здесь встает вопрос и знаний врача, и осведомленности семьи, и финансовой обеспеченности. Если человек слег, инвалидности нет, его семье надо купить за собственные деньги и кресло, и кровать, и подгузники с пеленками. Без статуса инвалида получить это от государства нельзя, а до оформления инвалидности человек, может и не дожить.

Кстати, вопрос оформления инвалидности для лежачих — отдельная больная тема, у нас в медицине пока не всегда идут навстречу с прохождением медкомиссии на дому, даже для самых тяжелых пациентов.

В прошлом году 152 семьи у нас получили средства для лечения трофических язв и пролежней.132 человека в прошлом году получили лечебное питание. Они не могли питаться обычной пищей, худели, слабели, а родственники или интернаты не могли купить специальное питание — опять же это и проблема цены, и проблема знаний. Зато такая радость, когда после лечебного питания пожилой человек, у которого не было сил и руку поднять, снова пытается привставать или даже ходить с ходунками.

Еще мы помогаем людям в интернатах с зубопротезированием. Оплатить какие-то дорогие протезы у нас возможности нет, но примерно за 30 тыс. руб. в регионах удается сделать сносные протезы. А это для людей возможность есть твердую пищу, улыбаться и общаться, не стесняясь. По ОМС зубные протезы не обещаны никому, кроме нескольких узких категорий льготников. А если человек живет в интернате, 75% пенсии он отдает учреждению. И скопить себе на протезы сложно. Очередь на эту услугу у нас огромная, ресурсов немного, но тем не менее за прошлый год почти 700 человек получили зубные протезы и живут теперь по-другому.

Также мы покупаем слуховые аппараты — в тех ситуациях, когда они человеку не положены по инвалидности. Инвалидность по слуху дают, когда человек оглох полностью. А если у него тугоухость и ему трудно общаться, аппарат ему чаще всего не положен. Но когда человек перестает слышать, у него рвутся все социальные связи. Он замыкается в себе. Слуховой аппарат просто возвращает такого человека к жизни.

В прошлом году мы оплатили для 1,5 тыс. жителей интернатов индивидуально подобранные очки. Мне в одном регионе рассказали вот такую историю.

Жила в интернате пожилая женщина, ее звали Роза. Она долго вздыхала по своему соседу по этажу, а он не обращал на нее внимания. Потом выяснилось, что у него сильная близорукость, и он в принципе не видит ничего вокруг себя. Когда ему подобрали очки, он увидел Розу — и почти сразу с ней сдружился, и они обедают теперь за одним столиком и ходят, держась за руки.

Сейчас мы запускаем проект помощи людям, которым необходима операция на глаза. Представим, что у человека по итогам обследования окулистом выявлена катаракта, обратимая слепота, но квоту на операцию по ОМС во многих регионах надо ждать год или больше. Человек за это время рискует потерять возможность видеть, ведь зрительный нерв атрофируется. А с ухудшением зрения возрастает риск упасть, сломать шейку бедра. Поэтому мы всеми силами ищем ресурсы, чтобы пожилым людям, которые нуждаются в операции, сделать ее сейчас, а не через год-полтора.

Самое частое место травматизма пожилых людей — это ванна. Если пожилой человек в ней упал, то перелом шейки бедра почти гарантирован, человек сляжет. Поэтому мы пытаемся добиться того, чтобы регионы помогали пожилым людям хоть немного обезопасить свои ванны. В рамках нашей программы «Уютный дом» мы закупаем поручни, опоры для ванны, нескользящие коврики, специальные сиденья в ванны — для профилактики падений.

А наш учебно-методический центр только в прошлом году выпустил около 2 тыс. обученных специалистов — это и руководители интернатов, и специалисты, которые определяют, какая помощь нужна человеку на дому, которые организуют уход и на дому, и в интернатах. Есть истории, которые воодушевляют: директор интерната вернулся с учебы, пошел в отделение милосердия и увидел ровно то, о чем мы ему говорили,— людей, которые сутками смотрят в стену. И он берется это менять: вводит прогулки, придумывает, чем кого занять, как обустроить каждому личное пространство. Без таких внутренних перемен наша помощь была бы просто вкраплениями в чужеродную систему, а мы этого не хотим.

Интернат — это форма, а весь наш сектор борется против того содержания, которое сегодня имеют интернаты. Я не знаю ни одной страны, где не было бы вообще интернатов. Но и не верю в то, что можно сделать идеальные интернаты для всех нуждающихся. Ключевой аспект в реформах — сделать так, чтобы у человека был выбор. Чтобы и в интернатах, и на дому было бы нормальное качество помощи, и чтобы на дому была возможность полноценно жить, а не выживать, а в интернате — оставаться самим собой, иметь социальные связи, досуг.

Поэтому я не вижу смысла в борьбе с формой, но надо сделать так, чтобы интернат на тысячу человек перестал казаться нормальным местом.

Сегодня самый главный кризис — кризис персонала, кризис кадров. За мизерную зарплату брать на себя уход за чужими, тяжело болеющими людьми,— этот труд не каждый осилит. Люди не хотят идти на такую тяжелую работу. И нельзя их за это осуждать.

Я очень верю, что мы сможем и дальше помогать. Когда мы начинали, нам удавалось поддержать несколько сотен человек в год, а в 2023 году у нашего фонда было более 100 тыс. получателей помощи.

— Что помогает вашим сотрудникам не сломаться? Что поддерживает?

— Очень держат на плаву письма и фотографии. Пишет женщина, благодарит за дрова, говорит: «Сижу с кошкой возле теплой печки, даже не верится». Мы читаем и тоже согреваемся. Я думаю, что помощь тем, кому плохо,— это такое лекарство для всего нашего общества. В трудные времена людям нужны точки опоры, и помощь тем, кому тяжело,— одна из таких точек опоры. Живые люди не должны страдать от боли и пролежней, не должны умирать без поддержки, не должны мечтать о тарелке супа или о прогулке во дворе.

Как-то нам написала женщина, уже весьма немолодая, надорвавшая здоровье. У ее 88-летней мамы онкология, слепота и деменция. И дочь пишет, что уже никакие антидепрессанты ей не помогают, что она просто ляжет рядом с мамой и умрет. А она — музыкальный работник. У нее была мечта еще хоть когда-нибудь сесть за рояль. И мы успели эту ее мечту осуществить. Подобрали ей помощника по уходу для мамы, он дал возможность дочери выдохнуть, в себя прийти. И эта женщина потом написала: «Я сегодня была в консерватории, спасибо всем, кто меня спас».

А как-то одна слепая 90-летняя женщина рассказывала, что мечтает услышать, как весной в деревьях течет сок, мечтает пощупать руками молодую траву. Нам некоторые вещи кажутся такими обыденными. Но когда проводишь все дни в постели, слышишь только соседей по комнате, весна становится чем-то абстрактным и недосягаемым. Благодаря усилиям наших помощников по уходу люди могут вновь ощутить причастность к жизни, которая течет за окном.

Без поддержки тысяч людей, кто жертвует нам, кто перечисляет ежемесячно хоть 50 руб., всего этого бы не было. Но и этой помощи нам сейчас остро не хватает.