В Санкт-Петербурге в Театре Консерватории выступил самый популярный виолончелист мира, американец китайского происхождения Йо-Йо Ма. Слушал ВЛАДИМИР РАННЕВ.
Он популярен настолько, что один американский критик назвал его именем символический клуб элитных музыкантов, наиболее часто упоминаемых в прессе, которых знают в лицо не только любители музыки, — Yo-Yo Club. Во многом популярности маэстро способствует его репертуар, в котором Бах и Шостакович соседствуют с джазом и world music. Плюс музыка к кинофильмам. Из 75 дисков, записанных Йо-Йо Ма, 15 получили "Грэмми". Кроме того, господин Ма невероятно общителен. Средствам массовой информации, в особенности телевидению, импонируют его улыбчивость и приветливость, готовность говорить на любые темы — от религиозной терпимости до озоновых дыр — с неизменной корректностью и позитивизмом.
Трудно определить, чем господин Ма превосходит как минимум пару десятков своих коллег. Конечно, он большой мастер, и его игра устанавливает высокий стандарт в цеху виолончельного исполнительства. Но стандарт этот у Йо-Йо Ма иногда напоминает производственные нормативы в какой-нибудь индустрии, вроде строительства или пищепрома: качество определяется количественными показателями. В некоторых изделиях этого виолончелиста количество переходит в качество, но в некоторых производит разве что эффект безупречной вылизанности.
Именно такое впечатление оставило первое отделение концерта, которое господин Ма начал виолончельными сонатами Шуберта, Шостаковича, а завершил Астором Пьяццоллой. Видимо, на всякий случай откупаясь последним автором от тех, кого утомили два предыдущих. Не очень понятно, как можно после огромной, изматывающей своей интеллектуальной и эмоциональной интенсивностью сонаты Шостаковича браться без передыху за томную эротику Пьяццоллы. Но для господина Ма это не проблема. В этом убеждает и звук, каким играет виолончелист, — одинаковый везде, что у Шуберта, что у Шостаковича с Пьяццоллой. Складывается впечатление, что именитому музыканту вообще все равно, что и сколько играть. Перфекционизм маэстро — это производство высококачественных звуков. Что касается стилей и эпох, оттенков интонирования и всяких там звуковых таинств — все это пустое баловство и химера. На мой взгляд, так месяц назад в Петербурге, на фестивале "Дмитрий Шостакович. Избранное", соната Шостаковича прозвучала по всем формальным критериям на порядок выше — в исполнении Кирилла Андрианова и Алексея Гориболя. Странно даже, что ООН не назначает их послами мира, как в свое время господина Ма.
На концерте Йо-Йо Ма публики в зале намного больше, чем кресел. Возможно, поэтому в течение всего вечера тишина в зале была редким подарком. И такого безобразного впечатления от поведения публики не доводилось испытывать давно: телефоны непрерывно трезвонили Бахом и Моцартом, доносились какие-то детские голоса, не прекращался стук дверей, аплодисменты гремели между частями исполняемых сочинений. Похоже, немалая часть слушателей состояла из тех меломанов, для кого важна не столько виолончель, сколько светская необходимость посещать концерты, если билеты в партер стоят хотя бы 3 тыс. рублей.
Во втором отделении господин Ма исполнил пьесу "Серебряная свадьба" композитора Джисмонти, и казалось уже, что угодливости и беспринципности виолончелиста нет никаких пределов: эта музыка могла бы быть удачным саундтреком к какому-нибудь "Титанику-2". Когда же в зале стало до тошноты приторно от этого звукового сиропа, маэстро перешел к сонате Цезаря Франка. Вот тут наконец выяснилось, для чего нужно было идти на этот концерт. Соната была исполнена просто завораживающе. Удивительно, но это было единственное сочинение, где разношерстная публика и не порывалась аплодировать между частями. Рафинированная безупречность игры господина Ма в этом случае оказалась тактическим преимуществом. Эта виолончельная соната — переложение скрипичного первоисточника, поэтому там много высоких нот, которые играть трудно. Но только не для Йо-Йо Ма. Он легко дотягивался до верхушек самых бешеных пассажей. Господина Ма отблагодарили настойчивыми требованиями сыграть еще что-нибудь сверх программы, и он не стал капризничать, щедро раздавая бисы.