«И для еврозоны, и для Китая это колоссальный вызов»

Как после прихода к власти администрации Дональда Трампа изменится экономическая политика США и какие последствия это будет иметь для мировой и российской экономики, в интервью «Деньгам» рассказал экс-министр финансов России, экономист Михаил Задорнов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Насколько важны итоги нынешних выборов президента США для мировой экономики?

— То, что они важны, показывает движение финансовых рынков после объявления результатов. Российский фондовый рынок прибавил 3%, мы видим укрепление доллара, падение азиатских валют, ослабла иена, даже юань, курс которого регулируется Народным банком Китая, упал к доллару на 1%.

Результаты американских выборов важны с экономической точки зрения в силу объективных причин. Во-первых, ВВП США по паритету покупательной способности составляет 18% мирового, сравнимые показатели только у Китая. Во-вторых, США через международные финансовые институты контролируют мировую финансовую систему и задают правила игры в данном сегменте. А американский доллар является основным средством платежа, главной валютой торговых договоров и основным активом золотовалютных резервов крупнейших стран.

Но самое главное даже не это, а слишком большое расхождение в экономической программе, с которой шел на выборы Дональд Трамп, с нынешним курсом администрации США. Да, Камала Харрис нечетко обозначала свою экономическую программу, и очевидно, что не все предвыборные планы Трампа будут реализованы, но расхождения огромны.

— В чем именно ключевые расхождения?

— Прежде всего налоговая и бюджетная политика. От этого зависит такой важный параметр, как объем государственного долга. По сделанным до выборов подсчетам бюджетного управления Конгресса США, а это достаточно независимый и объективный орган, в случае победы Харрис и продолжения текущего экономического курса госдолг США увеличился бы за десятилетие с 2026 по 2035 год примерно на $3,5 трлн, а программа Трампа дает прирост госдолга порядка $7,5 трлн.

— Почему за начало десятилетия они взяли 2026 год, а не следующий, 2025-й?

— Когда мы говорим об этом и иных последствиях экономической политики новой администрации США, важно понимать, что перемены наступят далеко не сразу. Трамп вступает в права президента 21 января 2025 года, после этого он начинает формировать правительство, которое по американской традиции и в силу ряда процедурных моментов приступит к активной работе только в мае. После чего ему предстоит разработать законодательные инициативы, внести в Конгресс, не думаю, что это произойдет раньше осени. В парламенте, несмотря на то что он будет подконтролен республиканцам, есть свои процедуры рассмотрения и утверждения, это тоже занимает время. То есть в любом случае реальное воплощение нового курса — это 2026 год, а 2025-й станет переходным, и мы, по сути, будем наблюдать продолжение экономической политики демократической администрации. Поэтому, кстати, так важна реакция рынка — инвесторы делают ставку на долгосрочные ожидания, а не на текущие события.

— В чем особенности анонсированной налоговой политики Трампа?

— Как известно, именно администрация Трампа приняла ряд мер по снижению налогов в период его прошлого президентского срока.

Сейчас ставка корпоративного налога в США — 21%, Трамп говорил, что хочет снизить налог на корпорации до 15%. Думаю, до этого не дойдет, но движение в данном направлении будет.

Скорее всего, произойдут налоговые послабления для отдельных секторов. Также будут продлены введенные им в свое время и не отмененные Байденом послабления по налогам для физлиц, срок действия которых истекает в 2025 году. Это довольно серьезно отличается от политики демократов — Харрис собиралась отменить эти послабления, более того, повысить налоги и на корпорации, и на наиболее состоятельные слои граждан.

Снижение налогов приводит к увеличению бюджетного дефицита, что очень беспокоит экономистов, причем не только американских.

Дефицит бюджета США этого года — примерно 6% ВВП, это очень много. Для сравнения: в России в этом году дефицит бюджета ожидается порядка 1,5–1,7% ВВП, в Китае — 1,5–2%, в Германии — практически нулевой дефицит.

— Какие конкретно последствия будет иметь рост бюджетного дефицита и увеличение госдолга США, в том числе для других стран?

— Сокращение налоговых поступлений и вброс денег в экономику через бюджетный канал — это проифляционный фактор. А значит, ФРС США придется держать высокий уровень процентных ставок. Это финансовые рынки уже закладывают на ближайшие пять лет, именно поэтому доллар укрепляется. Высокие ставки означают, что деньги двигаются не только на рынок госдолга США, но в целом в американскую экономику. Конечно, это плюс для американцев с точки зрения роста инвестиций и огромный плюс для их банковского сектора, у которого растет процентная маржа, но для остального мира это имеет негативные последствия. Для Европы, азиатских рынков и даже для emerging markets это означает отток капитала. Россия здесь стоит особняком, но в случае урегулирования конфликта на Украине и ослабления санкционного давления для нас это также будет отрицательным фактором.

— Как будет меняться курс правительства США в нефинансовой части экономической политики?

— Принципиальное отличие подходов Трампа от нынешнего курса — отношение к зеленой экономике и энергетическому переходу. Для демократов это один из ключевых вопросов. Одним из первых и крупнейших законодательных актов администрации Байдена и его лично был Inflation Reduction Act, IRA, который предусматривал поддержку зеленого перехода по трем направлениям: зеленая энергетика, электромобили и батареи к ним, а также полупроводники. Это порядка $270–300 млрд бюджетных вливаний, а также налоговые послабления и налоговые субсидии компаниям соответствующих отраслей. Одновременно IRA включал в себя экологические ограничения для добычи сланцевой нефти и ее переработки в сжиженный газ.

У Трампа иная повестка. Он поддерживает нефтегазовый сектор и прямо говорит, что не верит в глобальное потепление и проблемы, с этим связанные. В своей бюджетной политике он собирается отменить субсидии для предприятий новой энергетики, помогать увеличивать добычу сланцевой нефти, увеличивать экспортные возможности США как на рынке нефти, так и на рынке газа. Учитывая, что США и без этого уже обогнали Саудовскую Аравию и превратились в крупнейшую нефтедобывающую державу, это может серьезно подорвать цены на нефть и газ на мировом рынке. Это не произойдет завтра, это будут решения середины 2025 года, но рынок живет ожиданиями.

Для России в этом есть положительные моменты. Мы серьезно отстаем от других стран с точки зрения энергоперехода по всем направлениям, кроме атомной энергетики. У нас доля возобновляемых источников энергии — порядка 2%. И если он отложится на пять лет, у России появляется шанс сократить отставание.

Кстати, примерно такой же, как в случае с нефтегазовым сектором, с идеологической точки зрения у Трампа подход к вмешательству государства в бизнес в целом. Он уже объявил, что будет проводить политику дерегулирования.

В отличие от демократов он не собирается усиливать регулирование банков и фондовых рынков, а также рынка криптовалют, большим поклонником которых является. В сфере антимонопольного регулирования будет прекращено преследование ИТ-гигантов Google или Apple, тогда как администрация Байдена рассматривала помимо штрафов даже возможность их искусственного дробления для создания конкуренции. Очевидно, компании как финансового, так и технологического сектора от такого подхода выиграют особенно сильно. Впрочем, дерегулирование положительно скажется на всех видах бизнеса, ведь это снижение административных издержек.

— А что с торговыми войнами, Трамп вернется к ним?

— Да, это как раз следующая позиция — тарифная политика Трампа и ее прямое влияние на международную торговлю. Но нужно оговориться, что, несмотря на всю разницу в подходах и риторике между республиканцами и демократами по данному вопросу, Байден хоть и говорил о необходимости более свободной торговли, но так и не убрал импортные пошлины, введенные в свое время Трампом, последние четыре года они оставались примерно на том же уровне. Трамп заявляет, что введет импортный тариф до 20% на торговлю с Европой и до 60% — с Китаем. Его логика простая: если я снижаю налоги ради роста в экономике, надо как-то компенсировать возникающую дыру в бюджете. В США торговый дефицит в этом году составит около $1 трлн при общем объеме внешней торговли $3 трлн. Если обложить импортные товары пошлинами, это пополнит бюджет, создаст преференции внутренним производителям, несколько скомпенсирует отрицательный торговый баланс. Для еврозоны и для Китая это колоссальный вызов, у них экспортно ориентированные экономики с большим профицитом торгового баланса.

— Импортная пошлина в 60% на китайские товары — это предвыборная риторика или реальная угроза?

— Трамп, безусловно, что-то сделает в данном направлении, как и в свой первый срок. Это не будет пустыми словами. Но вряд ли реализует свои угрозы в полном объеме. Он ведет себя как бизнесмен: сначала угрожает, потом вступает в переговоры и выходит на какое-то промежуточное соглашение.

— Если повышение импортных пошлин в США будет, пусть и не столь драматичное, к чему это приведет?

— Во-первых, товары на территории США станут дороже. То есть опять-таки разгон инфляции и необходимость повышения процентных ставок Центральным банком. Для Европы — Германии, Франции и Британии это означает дополнительную потерю объемов производства и рабочих мест, прежде всего в промышленности. Для Китая это абсолютно ключевой вопрос. Китай сталкивается не только с такой угрозой со стороны США, но и со все большими сложностями в торговле с ЕС. Правда, Америка для Китая уже далеко не первый торговый партнер, как восемь лет назад, когда Трамп впервые пришел к власти в Белом доме, а третий, после Японии и ЕС. Лишь за последний год товарооборот между США и КНР сократился на 10%.

Так что, думаю, Китай вступит в переговоры, но будет их всячески затягивать, как тянет время футбольная команда, которая ведет в счете. А тем временем начнет налаживать поставки на американский рынок товаров, имеющих глубокие китайские корни, через третьи страны — в Мексике сейчас строится много таких заводов и во Вьетнаме, даже через Японию и Южную Корею идут поставки товаров китайского происхождения.

В целом все это ведет к дальнейшей сегментации международной торговли по блокам, по отдельным дружественным и недружественным для каждой из стран рынкам. И попыткам таких игроков, как Европа или Индия, сохранять внеблоковый статус. Разумеется, это означает замедление темпов роста мировой торговли и, как следствие, мировой экономики.

— Что это означает для России?

— Россия в такой ситуации с точки зрения внешней торговли все больше попадает в орбиту Китая. С одной стороны, не очень хорошо, когда возникает сильная зависимость от одного контрагента. С другой — если против Китая вводятся торговые ограничения со стороны США и ЕС, мы становимся для него более важным партнером, поставщиком не только сырья.

А если мы тенденцию разделения мира на торговые блоки абсолютизируем, доведем до абсурда, то переход Китая из позиции, когда он пытается сохранить торговлю и с США, и с Европой, со странами Азии и с Россией, к такой четкой сегментации может привести к одной важной для нас вещи: Китай будет проще смотреть на создание альтернативных систем расчетов, валютных союзов с другими странами, включая Россию. Сейчас китайские банки отказываются работать с российскими банками и предприятиями, соблюдая санкционный режим. Образование же торговых блоков, преобладание идеи деглобализации приведет к тому, что с какого-то момента внутри этих блоков будет проще внедрять альтернативные системы расчетов, проводить финансовую интеграцию входящих в них стран. Не факт, что эта тенденция возобладает, но это один из возможных вариантов.

Петр Рушайло