Самый гуманный сюр в мире
10 самых сюрреалистичных советских мультфильмов
«Что они курили?» — самый первый и глупый вопрос, задаваемый современными зрителями, сталкивающимися с чудесами советской авторской анимации. Впрочем, «не авторской» у нас как будто бы и не было: величие и парадокс золотой — с оттепели по перестройку — эры отечественной мультипликации были в том, что управляли этим космическим кораблем не амбициозные полководцы и дальновидные стратеги, а маленькие и бесконечно талантливые авторы, обладавшие поразительной внутренней свободой и творческой раскрепощенностью. Павел Пугачев рассказывает о самых диковинных ее примерах.
«История одного преступления»
Федор Хитрук, 1962
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Кроткого жителя многоквартирного дома доводят до белого каления шумные соседи: дело заканчивается тяжкими телесными с применением сковороды — и это все мультфильм, в целом детский. «Союзмультфильм» 1960–1980-х часто сравнивают с авторскими анимационными школами соцблока: венгерской, пражской, югославской. Но есть принципиальное различие: одно дело — авторы-новаторы, делающие авангардные, но штучные произведения, и совсем другое — наш советский «Дисней», беспрецедентная по масштабам творческая фабрика, вдруг начавшая выдавать радикальные эксперименты под видом мейнстрима. Без Федора Савельевича Хитрука, реформировавшего и корпоративное устройство (перевод всех сотрудников со сдельной оплаты на оклад, не зависящий от фактических объемов проделанной работы), и саму суть студии (именно при нем художники-мультипликаторы «Союзмультфильма» стали равноправными соавторами режиссеров), этой великой эпохи просто не было бы. И весь советский анимационный «сюр» начался именно с этой, нарочито минималистичной вещи про «поворот колеса истории — всего на одни сутки назад».
«Кот в сапогах»
Валентина Брумберг, Зинаида Брумберг, 1968
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Заслуженные бабушки «Союзмультфильма», делавшие образцовую детскую реалистическую анимацию по диснеевским лекалам, с самого начала оттепели ушли в полнейший отрыв. Достаточно сравнить двух их «Котов в сапогах» — 1938-го и «авторемейк» 1968-го: вместо вполне традиционного анимационного мюзикла получился лихой постмодернистский пастиш с акварельными фонами и плоскостной перспективой, напоминающей то ли японскую живопись, то ли детские рисунки. Несколько исторических эпох связываются тут воедино, принцесса решает кроссворд, скелеты обращаются в цветочные горшки, король отказывается есть консервы, маркиз радуется шифоньеру откуда-то из соцблока, а озеро оказывается емкостью для воды. Неудивительно лишь то, что эту феерию написал Морис Слободской — замечательный сатирик и соавтор Леонида Гайдая.
«Приключения капитана Врунгеля»
Давид Черкасский, 1976–1979
Фото: Киевнаучфильм
Фото: Киевнаучфильм
Фото: Киевнаучфильм
Фото: Киевнаучфильм
Фото: Киевнаучфильм
Самый длинный «горизонтальный» — имеющий сквозной неделимый сюжет — анимационный сериал советского производства создавался в диких условиях. Работники анимационного отделения «Киевнаучфильма» не спали ночами, стремясь хоть как-то уложиться в сроки, отведенные на большой заказ от творческого объединения «Экран». И во многом благодаря этим ограничениям получилось то, что получилось. Использующаяся в «потоковой», малобюджетной анимации техника перекладки (когда героев не прорисовывают из кадра в кадр, а пользуются заранее вырезанным шаблоном) из «бага» стала «фичей»: некоторая грубость движений и простота рисовки сделали эту чудесную вещь еще смешнее и страннее. Вместо прорисовки фонов часто использовали хроникальные кадры моря — и вспомните, как это сводило с ума в детстве. Просто забавная детская повесть разрастается до абсолютной фантасмагории, где «Желтая подводная лодка» встречает «бондиану», авангардную анимацию 1920-х и фирменный эксцентричный юмор Давида Черкасского, будущего автора «Доктора Айболита» (1984) и «Острова сокровищ» (1988). На «Врунгеле», к слову, начинали свой путь Александр Татарский и Игорь Ковалев, будущие основатели студии «Пилот» и авторы нескольких невероятных работ, которые могут продолжить данный список «сюрной анимации».
«Контакт»
Владимир Тарасов, 1978
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Отдаленно похожий на Винсента Ван Гога художник гуляет по степи, напевая музыкальную тему из «Крестного отца», как вдруг натыкается на бесформенное инопланетное нечто, переливающееся всеми цветами радуги. Дальше будут мандалы, фракталы, фри-джаз и фанк, фасеточное зрение, кратчайшие вкрапления апокалиптических видений, гуманистический посыл и постгуманистическая оптика. За те девять минут, что длится этот трип, можно попытаться помыслить его как закамуфлированное размышление о вожделенном позднесоветским интеллигентом пространстве вненаходимости, и как иллюстрацию встречи с Другим, и как образец научной фантастики, наш ответ спилберговским «Близким контактам третьей степени». Последнее, может, и ближе к истине (Тарасов в дальнейшем поставит два других шедевра советского анимационного сюра — мрачнейшую космофантастику «Контракт» и «Перевал»), но чего точно нельзя не заметить, так это легкости пера поэта от анимации, способного сплетать столь разрозненные образы и смыслы воедино, как что-то само собой разумеющееся, легко рифмующееся.
«Сказка сказок»
Юрий Норштейн, 1979
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
«Сказка сказок» первоначально должна была называться «Придет серенький волчок», но итоговое, отсылающее к важному библейскому тексту название подходит этой картине как влитое. «Сказка сказок» — энциклопедия русской жизни, уложенная в 28 минут хронометража и несколько десятков сильнейших, вбивающихся в память навсегда образов. Как и у кумира Юрия Норштейна Андрея Тарковского, память историческая тут неразрывно связана с памятью личной, а духовное предельно материально. Самое странное в норштейновской анимации: вот это сочетание бесформенности, отсутствия четких контуров лиц, вещей, предметов, образов вместе с предельной осязаемостью каждого кадра. И на тактильном уровне (каждую веточку, листик, снежинку тут можно почувствовать), и на уровне памяти времени-места (кажется, будто в доме волчонка жил ты сам). Если кино — это чужие сны и воспоминания, присваиваемые зрителем, то «Сказка сказок» — один из величайших фильмов в истории кино.
«Очень синяя борода»
Владимир Самсонов, 1979
Фото: ТО «Экран»
Фото: ТО «Экран»
Фото: ТО «Экран»
Фото: ТО «Экран»
Фото: ТО «Экран»
Знаете, и с Синей Бородой все было не так однозначно. Во всяком случае, за вымышленного серийного женоубийцу заступаются авторы этого «мультфильма для взрослых». В шутку, конечно, но как будто бы и всерьез. Современный советский следователь задерживается на работе к неудовольствию жены, дабы разобраться в деле Синей Бороды, укокошившего своих надоедливых супруг, каждая из которых либо чего-то ему «недодавала», либо слишком сильно «пилила». Звучит дико? А теперь представьте «Полеты во сне и наяву», «Отпуск в сентябре» и «Осенний марафон» — в общем, всю линейку застойного кино про «мужскую депрессию»,— сконцентрированные в один анимационный (!) музыкальный (!!) фильм с шутками Аркадия Арканова и песнями Геннадия Гладкова, голосами Михаила Боярского, Ларисы Долиной и Александра Белявского. И с головокружительной, но нарочито минималистичной анимацией, в депрессивных синих тонах. Добивает все страшнейший финальный образ: прорастающая синяя борода, окутывающая несущуюся машину следователя.
«Халиф-аист»
Валерий Угаров, 1981
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Прекраснодушный халиф узнает, что если вдохнуть одну волшебную субстанцию и произнести слово «мутабор» (что с латыни переводится как «превращусь»), то можно стать хоть рыбкой, хоть паучком, хоть грациозным аистом. У перемены участи есть один важный нюанс: нельзя смеяться, ибо тогда останешься в новом теле навсегда. В основе этого чарующего и бесконечно двусмысленного шедевра — сказка Вильгельма Гауфа, скрестившего ориенталистские мотивы с немецким романтизмом. На схожем совмещении построено и незабываемое музыкальное сопровождение — его создал Вячеслав Артемов, один из важнейших позднесоветских композиторов-авангардистов (в «семерке Хренникова» он, разумеется, тоже был), сплетавший Запад с Востоком. Здесь находится место и маске японского театра но, и живописи экспрессионизма, и лучшим приметам позднесоветской авторской анимации: игре с перспективой, невероятным работам актеров озвучания (Смоктуновский! Яковлев! Чурикова!), изощренной кинематографической пластике, любовной прорисовке каждого кадрика.
«Шурале»
Галина Баринова, 1987
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Парень идет в лес по дрова, замечая, как все вокруг становится чудесатее и чудесатее: то корова окрасится в красный, то тараканы устроят цирковое представление, то дерево ухватит за бочок, то в осенней листве проявится лицо татарского поэта Габдуллы Тукая, автора поэмы «Шурале». Для режиссера анимации Галины Бариновой это далеко не единственный опыт обращения к фольклористике: ее «Лев и 9 гиен» (1988) был основан на сказках народов Африки, «Когда песок взойдет» (1986) и «Перфил и Фома» (1985) — на славянской мифологии. Но по фильмографии Бариновой, которая была среди инициаторов «Веселой карусели», можно отследить, в какие дебри и как далеко уносило позднесоветскую анимацию. От изобретательных, но вполне «нормальных» мультфильмов вроде «Страшной истории» (1979) и «Хитрой вороны» (1980) до не влезающего ни в какие шаблоны «Шурале» — раскрашенного в пугающие красные тона, анимированного с помощью дикой компьютерной графики и озвученного сэмплированными вздохами, ахами и охами. Если это сказка на ночь, то такая, что ребенок притворится спящим, лишь бы глаза не открывать. Так и надо.
«Ветер»
Роберт Саакянц, 1988
Фото: Арменфильм
Фото: Арменфильм
Фото: Арменфильм
Фото: Арменфильм
Из одних только фильмов Роберта Саакянца можно собрать не одну подобную десятку. Зрительские хиты вроде «В синем море, в белой пене...» (1984) и «Ух ты, говорящая рыба!» (1983) — источники ночных кошмаров и безумных радостей нескольких поколений детей, изумленно вспоминающих «тот странный мультик» годы спустя. А есть и более мягкие по своей психоделической образности, но наполненные не меньшим вдохновением «...Три синих-синих озера малинового цвета...» (1981) и «Ишь ты, Масленица!» (1985). И совсем другое дело — работы Саакянца перестроечной и постперестроечной эпохи, когда оказалось, что за улыбчивым советским хиппи скрывается тонко чувствующий эпоху художник с раскаленным социальным темпераментом, экспрессионистской чувственностью, редким умением превратить плакат в притчу. Пик такого «темного», «социального» Саакянца — «Ветер», страшный кафкианский сон про возникающий по глупости ядерный апокалипсис, издевательски озвученный песней «We Are The World».
«Медвежуть»
Василий Кафанов, Алексей Шелманов, Алексей Туркус, 1988
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Фото: Союзмультфильм
Допустим, вы медведь. А медведь — «это такое оригинальное животное, что всякий узнает его по первому взгляду». И вы не можете заснуть. А снится, что вы то бобер-строитель, мечтающий стать птицей. То утка, выхаживающая зайчонка (разумеется, от аиста). А то и вовсе прожорливый заяц, нашедший неиссякаемое морковное месторождение. И каждый из этих снов о чем-то большем обрывается на самом интересном месте — спасибо назойливому комару. «Медвежуть» относится к произведениям открытого типа: что видишь, читатель, то и вписывай. Одних только трактовок в духе «Медведь — это Россия, которой снятся виды возможного будущего» наберется столько, сколько есть людей, готовых с ходу ответить, «как нам обустроить Россию». Меда на всех не хватит.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram