проект балет
В Большом театре провел первые репетиции Кристофер Уилдон — "главный приглашенный" хореограф New York City Ballet (NYCB), которого мировая критика называет творческим наследником Джорджа Баланчина. В Москве он ставит одноактный балет на музыку Арво Пярта под кодовым названием "Гамлет". С КРИСТОФЕРОМ УИЛДОНОМ встретилась ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
— Большой приглашал вас два года назад на постановку "Золушки" Прокофьева, но вы отказались. Почему согласились сейчас?
— "Золушка" — слишком колоссальный проект для дебюта в России. Потрясающая партитура, но мне показалось, что будет глупо для меня и для Большого делать такую масштабную работу, еще хорошенько не понимая друг друга. Я решил, что всем будет как-то спокойнее, если начать с относительно небольшого проекта. Такой я и делаю сейчас.
— "Гамлет" — это "небольшой проект"?
— "Гамлет" — это скорее такой катализатор, вокруг которого строится мой балет. Никакого сюжета там не будет, я даже не уверен, насколько близко к "Гамлету" окажется окончательный вариант. Забавно, что даже в Большом театре все артисты расписаны по ролям — Офелия, Гамлет. Я никогда так конкретно не говорил, но все почему-то уже решили, что это будет пьеса Шекспира в танце.
— Мешает ли работе настроенность артистов на определенные роли?
— Иногда даже помогает, дает артистам дополнительную мотивацию. Они делают движения, уже представляя себе характеры, и это создает интересную динамику. Позже, думаю, придется очистить эту конкретику, но посмотрим.
— Вы сами выбрали актеров на главные роли?
— Да. С Николаем Цискаридзе я уже работал в Калифорнии на проекте "Короли танца" — ставил балет для четырех премьеров из разных трупп. У ребят сложились очень интересные отношения. Было похоже на матч лучших теннисистов мира, которые играют сразу четырьмя мячами. Мячи летят в разные стороны, а мне нужно заставить всех попадать по каждому мячу. И эти очень разные, очень яркие характеры смогли сработаться вместе, проявить свои лучшие качества. Но часто творческий процесс зависит от того, где он происходит. В Калифорнии мы жили в полной изоляции, только зал-отель-магазины. Здесь все иначе. Я в Москве уже две недели, а Николая видел всего три дня — он работал с Роланом Пети где-то не в России, потом танцевал в Большом "Баядерку", а в день спектакля артисты здесь почему-то не репетируют.
— А в Нью-Йорке как?
— Иначе. В Нью-Йорке труппа постоянно готовит новый репертуар, поэтому артисты приучены очень быстро соображать. В Большом и NYCB разный уровень голода в отношении художественного процесса: американцы буквально "хватают" с лету. В Нью-Йорке я привык работать с одним составом артистов. Мы начинаем в двенадцать, заканчиваем в шесть, потом у них спектакль. А здесь я почти целый день жду: репетиция начинается в четыре. К этому моменту все, включая меня, уже устали. Иногда приходит первый состав, иногда — третий. Я ни разу не работал с одними и теми же людьми больше трех дней. В принципе я ставлю очень быстро, но не могу сделать 26-минутный балет, работая всего по три часа в день. Наверное, здесь другой менталитет и мне придется адаптироваться. В любом случае 13 февраля занавес должен подняться.
— Вас называют "неоклассиком", последователем Джорджа Баланчина. А сами вы как считаете?
— Я восемь лет танцевал в труппе Баланчина и уже семь лет в ней ставлю. Конечно, репертуар Баланчина оказал на меня огромное влияние — для меня это точка отсчета. Но сознательно я не пытаюсь продолжать эту линию.
— Среди ваших балетных абстракций особняком стоит "Лебединое озеро", поставленное в Пенсильвании. Обычно хореографы за него берутся, как режиссеры за "Гамлета" — когда хотят высказаться по вопросам мироздания.
— Может, мне и не надо было его ставить, но это мой любимый балет. Не сама сказка, но связь разных идей, разных людей — ведь у каждого собственное представление о "Лебедином озере". В моем балете осталось много петербургской хореографии — как я ее знаю. Но труппа у меня была маленькая — только 17 лебедей, и нужно было кое-что переставить и кое-что придумать. Идея возникла на выставке картин Дега в Филадельфийском музее. Вообще-то, я недооценивал Дега, всегда считал, что все эти его балеринки... как сказать? Такие дешевые богини... Но на выставке я вдруг увидел, насколько потрясающа сама живопись и сколько интриги, загадки в каждой его работе. Всегда на заднем плане эти господа в котелках, у которых была такая большая власть над балеринами, как у Ротбарта над лебедями и принцессой.
Мой балет начинается в студии, как у Дега, где репетируют первый акт "Лебединого озера": герой-танцовщик вживается в роль Зигфрида до полного самоотождествления, а балетный патрон, который смотрит эту репетицию, становится в его восприятии злым гением. В финале — репетиция кончается, "лебеди" снимают с себя парики, раздеваются, и парень переживает крушение театра: возвращается обычная жизнь. Честно — я доволен своим "Лебединым".
— При такой успешной карьере почему вы не продлили свой контракт с NYCB, который кончается в будущем году?
— Я хочу собрать свою группу танцовщиков, летом показать программу, потом, может, группа станет труппой. Была романтическая идея, что все это произойдет само собой и очень быстро, но так не получается. Надо разговаривать с людьми, их заинтересовывать, искать деньги. Создать инфраструктуру, заполнить все эти аппликации на гранты, утвердить бюджет...
— И зачем вам эти хлопоты? Ведь при вашей репутации вы могли бы возглавить любую труппу и сделать авторский театр, как Джон Ноймайер в Гамбурге.
— Но в наследство от предшественника я бы получил труппу с наработанным репертуаром и грузом привычек. Меня часто спрашивают, почему бы тебе не возглавить NYCB? Но я не хочу ничего разрушать. Хочу начать с нуля — это интереснее.