В Большом концертном зале "Октябрьский" в честь завершения года Пушкина в Казахстане и года Абая в России выступил с концертом Государственный академический театр танца Республики Казахстан. "Новому знамению — евразийской культуре" (цитата из манифеста Булата Аюханова, художественного руководителя коллектива) внимала ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
Концерт в лучших традициях брежневского официоза оказался востребован казахской диаспорой Петербурга: бескрайний партер "Октябрьского" был почти заполнен, вокруг звучал язык Абая. Программа вечера демонстрировала плюрализм и единоначалие одновременно: и фольклор, и "пушкинские" номера "Вальс-фантазия" и "Письмо Татьяны", и казахскую классику, и интернациональную "Кармен" поставил один автор — худрук театра Булат Аюханов, не забыв снабдить их подробным комментарием. Эх, эти бы танцы да на 25 лет назад, в разгул празднования 60-летия образования СССР, — и художественную миссию по изъявлению "полного собрания восторгов благодарности" (опять слова господина Аюханова) можно было бы считать выполненной.
"Свет духа А. Пушкина и Абая К." (цитата из программы) излучал первый показанный балет — "Легенды Сары-Арки" ("Легенды Золотой степи"). Череда разноплановых номеров представляла "сцены общечеловеческих национальных ценностей казахского народа через призму классического танца". Национальные ценности включали в себя "Вечную любовь", "Неспетую песню", "Жениха и невесту", "Домристов", "Девушку и джигита", а также "Айжан-кыз", "Таттымбет-былкылдак" и "Шашу". Из всех ценностей больше запомнилась "Вечная любовь": бабушка между питьем чая из пиал и засыпанием на кошмах испытывала крепость дедушкиных объятий, сноровисто крутя пируэты на пуантах. "Легенды" выгодно представили способность господина Аюханова претворять этнографические пляски в классический танец: оказывается, казахский арабеск или фуэте идентичны общемировым. Знамя передовиков технического производства в "Легендах" гордо несла госпожа Тургинбаева — прелестная миниатюрная танцовщица с точеными ногами.
Сняв длиннополые национальные одеяния "Легенд Сары-Арки" и облачившись в классические пачки в балете "Вечное движение", танцовщицы обнажили висящие колени, ненатянутые стопы и более чем приблизительное понятие о синхронности. А вот в "Дон Кихоте" после адажио, где ухарски настроенная госпожа Кушербаева тщетно пыталась найти опору в хлипком господине Осмонове, балерина удивительно культурно, без варварского замедления темпа во второй части, исполнила свою вариацию. В номере же "Письмо Татьяны" запомнилась лишь героиня, истово осеняющая себя крестным знамением.
За "современную хореографию" отвечала "Кармен-сюита". Банальнейшему плагиату — в казахской "Кармен" все, начиная от вертикального батмана, отсылало к спектаклю Алонсо--Плисецкой — придал свежести поэтический эпиграф неназванного автора: "Огнем пылая, жаркая как роза, / Судьбой играя, жизнь свою ценя, / Крадутся к ней убийственные грозы, / Судьбу-игрушку вовсе не виня! / Она любовью все сжигает, / Свободу смертью обретя". А вот объявленный в афишах балет с интригующим названием "Собачья жизнь" так и не показали. Судя по названию, он явно не вписывался в концепцию "высвеченных радужных планов", как аттестовал свой творческий отчет худрук казахского балета.