Жена археолога

Спустя десять лет графиня Прасковья Уварова стала почетным членом Императорской академии наук. Также она была почетным профессором Дерптского, Харьковского, Казанского и Московского университетов, а также Императорского Санкт-Петербургского археологического института, не имея документов даже о среднем образовании. Они были лишними: Прасковья Уварова и так знала об археологии больше иных профессоров.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Графине Прасковье Уваровой (в девичестве княжны Щербатовой), как говорится, самой судьбой было предопределено стать академиком и куратором имперской археологии, когда она 18 лет от роду вышла замуж за археолога графа Алексея Уварова, сына тогда уже покойного министра народного просвещения и президента Императорской академии наук графа Сергея Уварова.

Рюриковна

Невестой княжна Прасковья Щербатова была одной из самых завидных в Москве. Начать с того, что она была стопроцентной Рюриковной по отцу и по матери. Ее мать Прасковья Борисовна, урожденная княжна Святополк-Четвертинская, принадлежала к так называемой турово-пинской ветви Рюриковичей, берущей свое начало от Святополка Изяславича — князя полоцкого, новгородского, великого князя киевского. Причем уже в наше время это подтвердил ДНК-анализ, затеянный в 2005–2012 годах компанией Family Tree DNA в рамках проектов Russian Nobility и Rurikid Dynasty. В 2008 году, когда очередь дошла до потомка Святополк-Червертинских, подтвердилась родство турово-пинской ветви Святополк-Четвертинских с Рюриковичами. Если кому-то интересны подробности, то можно почитать статью члена научного совета академии ДНК-генеалогии Игоря Львовича Рожанского «Рюриковичи: данные Y-ДНК и возможные корни правящего рода Древней Руси» (2018), она свободно доступна в интернете.

Родословная отца Прасковьи Щербатовой, князя Сергея Александровича Щербатова, была всем известна и без ДНК-тестов. Род Щербатовых вел начало от князей Черниговских, а точнее от князя Василия Оболенского по прозвищу Щербатый (колено XVII от Рюрика). В 18 лет он поступил юнкером в Ахтырский гусарский полк, участвовал во взятии Эривани и подавлении польского восстания 1830 года, был адъютантом генерал-фельдмаршала Паскевича. Был знаком с Пушкиным, любил показывать гостям «Кавказского пленника» с дарственной надписью «Другу моему Сергею». Дослужился до чина полковника и вышел в отставку с орденом Святого Георгия IV степени. Был предводителем уездного дворянства в Харьковской губернии, где находилось его родовое имение. В 1852 году переехал с семьей в Москву.

Отец княжны Прасковьи относился к тем немногим Рюриковичам, кто еще в николаевские времена почувствовал близкий крах крепостничества и завел в своем родовом имении и прикупленном там же, в Харьковской губернии, еще одном имении сахарные заводы. А в Москве он стал директором казенной лосиной фабрики, где производил «из оленьей кожи “лосиной” выделки перчатки офицерские, кирасирские и легкой кавалерии; из бычьей кожи кавалерийские и барабанные перевязи; портупеи: кирасирские, легкой кавалерии, пехотные, саперные, драгунские; ремни: ранцевый, манерочный; из кож юфтового мастерства ранцы тюленьи офицерские и телячьи “в полотне”». То есть руководил одним из ключевых предприятий ВПК того времени с бесперебойным бюджетным финансированием. Иными словами, семья Щербатовых была не только родовитой, но и весьма состоятельной.

Их московский дом в Кропоткинском переулке был известен «всей Москве», а трое дочерей были завидными невестами. Старшую из них, Прасковью, родители уже вывозили с 14 лет на великосветские балы в Северную столицу, где она была представлена императрице Александре Федоровне. Графа Льва Толстого на балы в Северной столице не приглашали, но на московских он был частым гостем и виделся там с юной Прасковьей Щербатовой. «Со скукой и сонливостью поехал к Рюминым,— писал он в своем дневнике про один из танцевальных вечеров в доме Николая Гавриловича Рюмина, богатейшего откупщика и камергера, на Воздвиженке.— И вдруг окатило меня. П. Щ. прелесть! Свежее этого не было давно». Спустя годы Толстой в своем романе «Анна Каренина» списал с нее невесту, а потом жену Константина Левина Китти Щербацкую, показав, как должна строиться по-настоящему счастливая семейная жизнь. Примером такой семьи для него была супружеская пара Прасковьи Щербатовой и Алексея Уварова.

Муж

Хотя род Уваровых и числился в «Бархатной книге» (родословной самых знатных дворянских фамилий), но по сравнению с женой он в этом плане выглядел парвеню. Родоначальником Уваровых был мурза Минчак Косаевич из Большой Орды, приехавший в XV веке в Москву принять православие и верно служить великим князья. Впрочем, эпоха боярского местничества осталась далеко в прошлом, в правящем сословии в цене были другие критерии. Отец Алексея Уварова ими обладал, за что в 1846 году был возведен вместе со своим потомством в графское достоинство.

В истории науки Уваров-старший остался президентом Императорской академии наук, возглавлявшим ее целых 37 лет при Александре Павловиче и Николае Павловиче, и автором нескольких научных работ по антиковедению, в частности «Об элевсинский мистериях» (1817) и «О греческой антологии» (1820), написанных им в молодости; а в истории Российской империи — как, пожалуй, самый знаменитый министр народного просвещения, сформулировавший принцип этого самого просвещения как «православие, самодержавие, народность» и продвигавший его в жизнь.

Его сын Алексей окончил историко-филологическое отделение Санкт-Петербургского университета, прослужил пять лет в МИДе, используя служебные командировки за границу для продолжения своего образования в области археологии в Берлинском и Гейдельбергском университетах. Потом служил по Министерству внутренних дел и в Кабинете Его Величества. Недолгое время после смерти отца был помощником попечителя московского учебного округа. И все это время попутно занимался археологией. В 1846 году стал одним из членов-учредителей Санкт-Петербургского археологическо-нумизматического общества, участвовал в раскопках в Ольвии.

Его монография «Исследования древностей южной России и берегов Черного моря с атласом» (1851) принесла известность ему в европейских археологических кругах. В годы Крымской войны служил в ополчении в чине капитана. В 1856 году был избран членом-корреспондентом Императорской академии наук, а год спустя ее почетным академиком и руководителем отдела русской и славянской археологии академии. В 1864 году с семьей переехал в Москву, где вместе с графом Строгановым основал Московское археологическое общество (МАО), которое он возглавлял до своей смерти в 1884 году и которое стало центром археологических исследований Российской империи и проводило археологические съезды.

Вот такого упертого, говоря по-простому, археолога выбрала себе в мужья 18-летняя Прасковья Щербатова. Ее младшие сестры потом тоже вышли замуж по своему выбору и в итоге стали фрейлинами при императорском дворе. Много лет спустя в эмиграции в Югославии Прасковья Сергеевна в своих воспоминаниях «Былое. Давно прошедшие счастливые дни» объяснила свой выбор так: «Граф говорил, что он гораздо старше меня, не любит свет, занят наукой и боится, что его привычки и жизнь могут показаться трудными и скучными молодой девушке, как я. Я откровенно ответила, что его полюбила за то, что он серьезнее других, что я обещаю быть ему не только хорошей женой, но, если он позволит, то и помощницей».

Помощница

Как и другие девицы ее сословия, Прасковья Щербатова получила домашнее образование, и, надо думать, хорошее образование. Грамматику, литературу и историю ей преподавал профессор Московского университета Буслаев, который, отучив Прасковью, отправился в Петербург учить тому же самому детей императора Александра II. Она знала французский язык и латынь. Уроки музыки ей давал Рубинштейн, рисования — Саврасов. А азы археологии ей преподал муж прямо в их свадебном путешествии по Италии.

Доехав через Варшаву, Вену, Триест, Венецию, Геную до Неаполя, молодожены посетили для начала Museo Archeologico Nazionale di Napoli, где экскурсоводом у них был директор этого знаменитого археологического музея, осмотрели все его экспозиции, кроме «Секретного кабинета», где археологи разместили «порнографию» из Помпей и куда дам не пускали. Потом побывали на раскопках, где «познакомились подробнее с разными стадиями этого дела и теми улучшенными способами, которые вводят при работе и сохранении в большой целости добываемых предметов». Именно тогда графиня Уварова усвоила, что «исследования ведутся планомерно, снимают землю сверху пластами и вывозят ее в отдаленное, особо определенное место, не засоряя таким образом отдельные части города и раскапывая все подряд». В то время как в России, как она убедилась чуть позже, «раскопки велись наудачу и, открыв что-нибудь интересное, засыпали отброшенной землей соседние места, которые впоследствии оказывались весьма часто еще более важными для науки. Производили раскопки, подкапываясь снизу, чем обрушивали не только землю, но и целые стены и даже вторые этажи домов, уничтожая таким образом предметы домашнего обихода, статуи…».

Год спустя они с мужем опять были в Неаполе, где она родила их первенца — сына Алексея Алексеевича Уварова. После родов в Неаполе они переехали в Рим, где прожили год. Муж много времени проводил в Ватиканской библиотеке и, надо думать, по вечерам рассказывал жене о том новом, что он узнал. Позже супруги переехали в Женеву, а затем в Париж, где провели несколько месяцев. «Муж и тут занялся изучением памятников и работал в библиотеках, музеях и ученых обществах, знакомился с трудами известных ученых, изучал постановку архивов и музеев»,— описывала Уварова свою жизнь кормящей матери.

Годы спустя, она, мать уже троих сыновей и троих дочерей, родившая и воспитавшая их без отрыва от посильной помощи мужу в его археологических занятиях, имела беседу с Александром II на выставке МАО, проходившей в Петербурге в 1871 году во время проходившего здесь II археологического съезда под почетным председательством великого князя Константина Николаевича, младшего брата императора. «Государь любезно подошел ко мне с вопросом: “А что здесь делает молодая графиня?” — “Помогаю мужу, Ваше Величество”.— “Разве Ваш муж нуждается во всяком деле в Вашей помощи?” — переспросил государь улыбаясь. “Да, Ваше Величество, дело спорится у мужа всегда лучше, когда жена его работает с ним”.— “Хорошо, отдам приказ, чтобы все жены помогали своим мужьям, может, с вашей легкой руки, графиня, всякое дело у нас пойдет лучшее”,— изволил пошутить император».

Куратор имперской археологии

В декабре 1884 года, когда Алексей Уваров умер, стал вопрос, кто возглавит МАО. Точнее, такого вопроса не было, случилась только небольшая заминка: выяснилось, что графиня Уварова, которая заведовала практически всей бюрократическую кухней МАО, никогда не была членом МАО. Ее срочно избрали в почетные члены общества и сразу же после этого его председателем. Похожая история повторилась десять лет спустя, когда графиню Уварову, не имевшую документов даже о среднем образовании, избрали почетным членом Императорской академии наук.

Академики и профессора археологии, еще не ставшие академиками, понимали, что лучшего администратора для их науки им не найти. Университеты наперегонки избирали Уварову почетным профессором. Ее научные публикации вышли в научных изданиях только на рубеже XIX и XX веков, их вполне набралось бы на магистерскую или даже докторскую диссертацию. Но смысла в ней графиня не видела. У нее была более важная цель: продолжать дело мужа так, чтобы ему было за это не стыдно. И это ей вполне удавалось. Из 15 русских археологических съездов, состоявшихся до начала Первой мировой войны, девять организовала она.

Решала она и другие более важные задачи. За одно то, что она спасла от окончательного разграбления и забвения раскопки в Херсонесе и организовала здесь музей-заповедник, ей можно было поставить здесь памятник. Она точно знала, что нужно для решения вопросов о тех или иных археологических раскопках, и умела правильно разговаривать о своей науке с самой высшей властью. Так вопрос с Херсонесом, который был в буквальном смысле разобран по камешку при строительстве Севастополя после присоединения Крыма Екатериной Великой (камни шли на строительство казарм), а потом окончательно был разграблен французами во время Крымской войны и превратился в огромное и пустое монастырское владение вокруг небольшой церкви, построенной на месте, где крестился киевский князь Владимир Святославович, был решен после того, как на стол императора Александра III в его гатчинском дворце легла ее докладная записка.

«Повели Государь, и древний Херсонес станет русской Помпеей, заинтересует всю благомыслящую Россию, привлечет к изучению своих древностей не только русских ученых, но и путешественников из Западной Европы. Труден и тернист путь, по которому пойдут первые работники и исследователи испорченного хищениями Херсонеса, но вера и надежда на лучшее будущее, на поддержку Вашего Императорского Величества направит, поддержит их силы и даст возможность довести дело до счастливого результата». В этом месте на полях ее записки стоит императорский автограф: «С радостью поддержу их».

«Эту трудную и на первых порах неблагодарную задачу возможно возложить на одно из археологических Обществ, требуя от него устройства на месте отдельной археологической станции со своим хозяйством, инспектором и консерватором, со своими стражами и работниками. Устроив подобную станцию, следовало бы, сократив монастырь, обязать новых хозяев содержать священнослужителей для постоянного служения в местной церкви. На содержание же археологической станции следовало бы отдать ей те земли, которыми пользуется теперь монастырь, а именно 400 десятин каменистой степи вокруг Херсонеса и земли в Мелитопольском и Бердянском уездах. Таким образом, не расходуя ничего нового, Правительство могло бы требовать и ожидать от ученого общества того, что следовало бы дать Херсонесу уже много лет тому назад».

Дело сдвинулось с мертвой точки. Записку Уваровой обсудили на совещаниях министра народного просвещения Делянова с обер-прокурором Святейшего синода Победоносцевым в присутствии помощника председателя Санкт-Петербургского археологического общества академика Бычкова и приняли план мероприятий по ее реализации. В итоге появился археологический музей «Херсонес Таврический» с научным подразделением, ведущем на его территории раскопки.

Если честно, то выстроенный сейчас за несколько лет музейный комплекс «Новый Херсонес» рядом с заповедной территорией Херсонеса на месте запланированной еще при Украине жилой застройки вызывает сильные подозрения, что кто-то нашел в архиве эту записку княгини Уваровой императору и то ли переписал ее современным языком, то ли в исходном ее виде отправил в Патриархию и в Кремль. Уж больно похож нынешний результат и по срокам, и по масштабам на ее результат 130 лет назад.

Графиня Уварова умерла 100 лет назад в словенском городке Добрна в возрасте 84 года, но прошло это настолько незаметно, что она еще долго числилась в списках ОГПУ контрреволюционеров-эмигрантов.

Ася Петухова