Их не нужно жалеть, ведь и сами они не жалеют

3 декабря президент России Владимир Путин приехал в АО «ЦИТО» и в Международный день инвалидов встретился с бойцами, ставшими инвалидами во время СВО. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников — об этих людях. И даже скорее — об одном из них.

На встрече с Владимиром Путиным было человек 15. Они приехали в АО «ЦИТО» (не путать с Центром травматологии и ортопедии; АО «ЦИТО» — коммерческое предприятие, созданное с той же культовой аббревиатурой, и занимается изготовлением оборудования, то есть прежде всего протезов, и реабилитацией) на один день, стационара тут нет, в основном чтобы примерить протезы. Либо ноги похудели (а это почти всегда), либо имеющиеся протезы исхожены (эти протезы без поломок и ремонта живут года два-три, а столько и продолжается война), либо еще никаких не было и только сделали для них, и надо примерить.

Никто тут, конечно, не стыдится протезов и не прячет их, да и напоказ, конечно, не выставляет, хоть и кажется: вот эта металлическая нога, согнутая в колене, и человек, ей принадлежащий,— точно не хочет обратить на себя внимание, сев на стул и выставив ее на проходе? Ведь это, видимо, произведение медицинского ортопедического искусства, и даже я, мельком взглянув и стараясь поскорее отвести взгляд, могу понять. Нет, не хочет. Просто очень долго ждал стоя и наконец решил присесть.

Какой-то человек, стараясь нисколько не хромать (а не очень получается, у него-то протез новый), подходит к велотренажеру, садится на него и говорит:

— Могу включить, между прочим, самую большую нагрузку.

И включает.

Выясняется, что зовут его Александр Мельник, шахтер из Луганска.

— Может, не надо крутить педали? — спрашиваю я его.— Это не обязательно. Я вижу, на что вы способны.

Я, мне кажется, и правда вижу.

— А чего такого? — переспрашивает он и не останавливается, крутит.

Я уже потом понимаю: он, возможно, репетировал, как у него получится, когда придет Верховный главнокомандующий. Для этого и я ему был, может, нужен.

— Все отлично,— говорит Александр Мельник.— Мне, между прочим, очень повезло. Я вам серьезно говорю!

Я еще не один раз услышу за вечер эти слова. Они их повторяют друг другу и мне, словно хотят даже похвастаться. Безногие баловни судьбы. Я знаю: главное — не сочувствовать им. Я знаю, как они к этому относятся. Никакой пытки, хуже этой, хуже сочувствия, они не смогли бы выдумать для себя. Это так и есть. И еще не так.

— Вы правда считаете, что повезло? — спрашиваю я.

— Конечно! — он смотрит на меня с недоумением.— Ребятам так спины перебивают осколками, что вот тут уж и жить не захочешь! И голову перебивают! Я-то помучаюсь, научусь и буду нормально жить дальше. Будут, конечно, неудобства. А с перебитой спиной ты уже ничего не сделаешь. Конечно, мне повезло!

Я соглашаюсь, потому что и не поспоришь.

— Как же вышло с ногой? — спрашиваю я его.

— Ну как...— рассказывает он даже с готовностью.— Выполняли боевую задачу: строительство рубежей. Беспилотник прилетел и сбросил мину. Негде было укрыться. А я один был. Он в меня и целился. А мне, между прочим, только ногу оторвало и другую ногу посекло осколками. И все!

Я тоже все больше убеждался: да, ну повезло же.

— Значит, вы отделались...

Он опережает меня:

— Легким испугом! Я так и жене сказал, и маме! Жене-то сразу позвонил, как только в себя пришел. В два часа ночи звоню: «Не переживай, я в госпитале, отделался легким испугом, мне ногу оторвало». Она молчит, я чувствую — переживает, и я ей говорю: «Я тебе потом перезвоню».

— Ничего, что оставили ее один на один со страшной новостью?

— Она ведь жена шахтера, ко всему готова. Так и оказалось,— пожимает он плечами.

— Дети у вас есть?

— Да, дочка,— рассказывает Александр Мельник.

— Приезжает к вам сюда? Вы же, говорили, в госпитале имени Бурденко лежите.

— В Ростове лежал, так они, конечно, приезжали. А сюда зачем? — удивляется он.

— Ну,— теряюсь я,— Москву посмотреть. Вас навестить.

— Нет, зачем? Я и сам скоро вернусь!

Он все крутит и крутит педали.

Одна журналистка потом спрашивала его при мне, вернется ли он на фронт. Мне казалось, он посмотрит на нее так, что ей больше не захочется ни о чем спрашивать. Ну как там месить грязь этим протезом? Да и просто ходить. А для него вопрос, похоже, был не праздный.

— Нет, все-таки, наверное, вряд ли,— отвечал наконец.— Трудно представить.

Рядом, на беговой дорожке разминался еще один будущий собеседник Владимира Путина, Владислав Буравлев.

— Веселые старты! — смеялся Влад.

Ходил, стараясь точно попадать протезом в световые кирпичики, движущиеся по дорожке. Он приехал менять культеприемную гильзу: культя, он объяснил, да, худеет.

— Как сказал Гагарин: «Поехали!» — продолжал веселиться он.

Веселье его, между прочим, не казалось наигранным.

Девушка, которая занимается с ним реабилитацией, когда он пошел по дорожке, волновалась, по-моему, больше, чем он:

— Иди ровно, Влад!

— Он же ничего не чувствует одной ногой,— повернулась она ко мне.— Понимаете? Думает, сделал небольшой шаг, а он на самом деле огромный! И упал, не дай бог! Все время следить надо, тем более на дорожке! Ровно идем!.. Нет, поставлю помедленнее!.. Они все, видите ли, просят поставить скорость побольше. Все бегать хотят!

Я потом слышал, что говорила глава фонда «Защитники Отечества» Анна Цивилева, когда бойцы окружили ее:

— Все знаю... У нас так один парень начал бегать по утрам. Пять километров, между прочим. Ну и сломалась карбоновая стопа... Вам спортивные протезы нужны, на дугах. На них и правда люди, как киборги, разгоняются... Есть такие протезы.

Все очень оживились. О спортивных протезах на дугах, похоже, тут мечтали все.

— Мы стараемся помочь и спортивными протезами, в том числе и для тех, кто остается в периметре Министерства обороны... А то раньше считалось, что им не положено, что это только для вышедших на гражданскую службу... Но мы исправим... И все живут, и полноценно. У нас огромное количество команд в следж-хоккей играет. Огромное! — подчеркнула она.

И Анна Цивилева кивнула на протез человека, который стоял к ней ближе других:

— Но главное, чтобы эта конструкция позволяла жить.

Вот с этим я мысленно сразу согласился.

Между тем Владислав Буравлев ходил по дорожке уже минут двадцать и даже, видно было, не вспотел.

— Для русского воина любое ранение — легкое, понимаете? — говорил он кому-то из журналистов.— Главное, что живой. Все остальное было неважно. Мне помогли подобрать протез. Сначала, признаться, было не очень, а потом привык. На этом протезе расстояние в три километра — вполне преодолимое. «Московский марафон» или «Дорогу жизни» в Петербурге я все равно пробегу.

— Чем думаете заниматься? — спрашивали его.

— Из ближайших планов?..— начинал делиться он.— Я недавно женился, так что детей, да побольше! Я сам из многодетной семьи, так трех минимум, а там посмотрим!

Недалеко от Влада сидел человек, тоже с протезом, и внимательно смотрел на него. Этот человек как будто силился понять Влада. По крайней мере, я что-то такое уловил в его глазах.

Но Влад-то искренне говорил.

— Какое ощущение от протеза? — переспрашивал он.— Ну вот любой мужчина, который служил в Советской Армии, поймет: это знакомое ощущение ноги, плотно замотанной в портянку и в кирзовом сапоге. Вот такие же ощущения сейчас, уже после процесса восстановления. А так-то судороги были, да, не стану скрывать.

— Как же это с вами случилось? — спросил я его.

— Это было в Запорожской области, недалеко от поселка Вербовое,— рассказал он.— Работал санитаром, проводил эвакуацию тяжелораненого бойца и сам подорвался на мине. До этого у меня были 552 удачных эвакуации. Оказал себе первую помощь, потом подоспело мое эвакуационное звено... 28 ноября. Тяжелейшие погодные условия... Ледяной дождь, снег... И уже на завершающем этапе эвакуации, когда нам оставалось метров 350–400, а я шел замыкающим, когда мое звено с «трехсотым» прошло, а я шел по той же тропинке... Подорвался на мине. След в след нельзя было идти. Тиха украинская ночь, знаете? Хоть глаза выколи! Тут именно такой случай. Советская мина ПВМ, такие есть и у нас, и у противника... Двести грамм в тротиловом эквиваленте... Были уже почти дома, бежали уже, я и наскочил на нее на бегу краем стопы. Если бы шел спокойно, последствия были бы хуже. А так — свист в ушах, ватное тело, тошнота появилась, но не сразу, а по всему телу — ощущение, что как будто бы шлепнули ладонью, только очень сильно. Отсушило все тело, нижнюю часть особенно. Но это из-за удара пороховыми газами, из-за ударной волны.

— До этого успели повоевать? — спросил я его.

— Да, я ветеран боевых действий с 2021 года,— кивнул Влад.— Участвовал в КТО на Северном Кавказе, в ликвидации банды Аслана Бютукаева... В 2022 году сам пришел в военкомат... Попросил призвать меня в состав Вооруженных сил. Так меня и оформили как добровольно мобилизованного.

— Вы сказали, что женились недавно? — уточнил я.

— Да, я из Питера, а жена из Москвы. А корни у нас — из Подмосковья. У нее — скорее из Владимирской области, она из Гусь-Хрустального, а мои родители — из города Рошаль Московской области. То есть это 45 километров друг от друга по лесной дороге! — опять развеселился он.— Но это позже выяснилось! Когда я потерял ногу, будущая жена ухаживала за мной в госпитале, и я понял, что хватит уже тянуть! Сделал предложение. И 30 августа этого года поженились!

— Она раздумывала, когда вы ей сказали?

— Нет, сразу решилась! — он все смеялся.

— Как же вы впервые сказали ей о том, что потеряли ногу?

— Эсэмэской,— признался он.— Без подробностей. Просто написал, что ранение. По-другому не смог. А потом уже так сказал, от и до.

— И что же она?

— Я, как и любой бы на моем месте, переживал, конечно. Когда она первый раз меня увидела, поцеловала, сказала, что вместе все пройдем и со всем справимся.

— Да, после такого порядочный человек обязан жениться,— сказал я.

— Однозначно! — заулыбался Влад.

— А родители как пережили?

— Да по телефону спокойно вроде. А когда увидели, переживали, конечно. Мама заплакала. Но я-то лежал в палате, улыбался... И они вроде успокоились. Мама говорила: «Мы эти ножки целовали еще при рождении...» Они тяжелее, чем я, это в конце концов приняли.

Потом приехал президент, поговорил с некоторыми из них. И с Александром Мельником, и с Владом Буравлевым. Жал им руки. Потом, в холле, он говорил им всем, когда они обещали, что не подведут его:

— Дело не во мне! Дело в стране, которой вы служите и которую не только не подводите, а делаете ее по-настоящему мощной, суверенной, уважающей себя!..

Да это и было для него главное: «уважающей себя»... Главное — не перестать уважать себя. За это можно все отдать.

Это он и старался внушить им. И они же принимали близко к сердцу.

— А люди, получившие травму, должны поддерживать свою физическую активность! Вот вы,— обратился Владимир Путин к одному из них,— мне кажется, понимаете это лучше, чем кто-нибудь другой! Чем занимаетесь?

— До ранения — самбо, бокс, рукопашный бой,— монотонно, казалось, перечислял боец.— Да всем занимался! После ранения переквалифицировался в тяжелую атлетику, пауэрлифтинг...

— И сколько жмете? — интересовался Владимир Путин.

— 150 кг,— отвечал боец.— Но я только начал...

— Я сомневаюсь, что Илья Муромец столько поднимал,— ободрял его президент.— Здоровый был, богатырь... А 150 — это вряд ли!..

— Я совершенно искренне хотел бы сказать вам спасибо за все,— благодарил его другой боец и тоже повторял: — Мы вас не подведем!

— А я вам тоже абсолютно искренне хочу сказать...— отвечал им Верховный главнокомандующий.— Мы живем и живем и не чувствуем... А вы не побоялись сделать выбор и рискнуть здоровьем!..

Да, они рискнули.

— Пошли в зону боевых действий. На войну! — не выдержал Владимир Путин.— Защищать честь страны и наших, ваших будущих поколений, ваших детей! Это не пустые слова, это не риторика, так и есть на самом деле! Вы слышали тыщу раз: они хотели нанести нашей стране стратегическое поражение! А что это значит? Хотели уничтожить ее!

Он не про украинцев сейчас говорил. А окружившие его парни, мне казалось, так глубоко и не копали и слушали его сейчас с интересом. Может, и слышали раньше как раз эти слова, и не раз, да только сейчас он говорил их именно им.

— И всегда находились люди, которые вставали на ее защиту! — добавил Владимир Путин.— Сейчас это вы!

Так он обрисовал им ситуацию.

Потом Верховный главнокомандующий уехал, а я подошел к тому человеку, который так внимательно слушал Влада Буравлева.

Звали его Михаил Марфин.

— Поляцкая мина прилетела с миномета,— рассказал он про свое.— Так и лишился ноги. На другой ноге ступню оторвало. Сначала один коптер нас срисовал, потом улетел, мы перешли овраг, думали: ну все, обошлось. Но нет, не обошлось. По нам еще отработал танк. Потом и танк уехал. И уж потом минометом достали. Это Южно-Донецкое направление... Чуть ниже Ольговки... Нужно было добраться до командира батальона, захватить продовольствие... Взяли все, но я не донес. И еще одного моего товарища зацепило, с позывным «Земляк». Он списался по состоянию здоровья. Сейчас дома, пытается жить на гражданке.

— А его как зацепило?

— Тоже нога и рука... В ноге пластина стоит, тяжелый случай, он ходит, но большие нагрузки нельзя ему... А на руке нервы повреждены, и она толком не работает.

— А вы тоже уволились из армии?

— Нет, я не уволился,— покачал он головой.— Перевелся в Красногорский военкомат. Хотелось бы вернуться туда, но ведь возможности такой нет.

— У вас семья? — на всякий случай спросил я.

По нему было видно, что семейный.

— К сожалению, с семьей развелся,— сказал он.

— После того как вас ранили?

— Да.

— Как же так? — не выдержал я.

— Поначалу было нормально, а потом отношения стали портиться,— пожал он плечами.— Иссякли на нет.

— Не смогла она это пережить?

— Наверное. Я не вдавался в эти подробности.

— Просто перестала приезжать к вам?

— Просто перестала.

— А сначала была с вами?

— Сначала приехала в госпиталь имени Вишневского. И потом перевели меня в филиал в Красногорске, один раз туда приехала. И все.

Вот он все честно и рассказал.

— Я в мае развелся, когда получил протезы,— добавил он.

— А где она?

— На Сахалине,— сказал он.

— И сколько были вместе?

— 15 лет.

— Детей не было?

Как-то они не возникали в его рассказе.

— Почему не было? — переспросил он.— Двое детей.

— Еще и так?

— Да, жесть, конечно,— согласился он.

— Дети приезжали?

— Пока нет. С детьми хотелось бы увидеться. Ладно, мы развелись, это наша жизнь... А дети-то при чем?

Нет, дети совсем ни при чем.

Андрей Колесников