Голосом не лучше
«Русская служба» Зиновия Зиника: эмиграция как анекдот
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышло переиздание романа Зиновия Зиника «Русская служба» — фантасмагории о силе «вражеских голосов», документа самосознания третьей волны эмиграции.
Фото: Новое литературное обозрение
Фото: Новое литературное обозрение
В начале 1970-х Зиновий Зиник был начинающим театральным критиком и прозаиком, делавшим первые шаги в литературе под влиянием своих старших друзей Павла Улитина и Александра Асаркана — самых эксцентричных персонажей и радикальных новаторов в московской неофициальной культуре того времени. В 1975 году Зиник уехал Израиль. Эмиграция явно способствовала его эмансипации от учителей: он быстро превратился в заметного автора тамиздата, стал писать тексты более традиционные, но и более самостоятельные — меланхолико-ернические романы о бесприютной жизни русских на Западе с легкой набоковщинкой, но и с оттенком соц-арта — веселой игрой идеологическими клише (Зиник, стоит сказать, близко дружил с Александром Меламидом). Написанная в 1981 году, сперва опубликованная в «Синтаксисе» у Андрея Синявского «Русская служба» — как раз из таких текстов.
В 1976 году Зиник перебрался в Лондон, где стал работать в русской службе BBC. Он осуществил мечту любого нонконформного советского человека — попал в зазеркалье по ту сторону железного занавеса, в место, откуда исходят заветные «голоса», ловлей которых страстно занимались граждане СССР. «Русская служба» написана по следам этого опыта, но это не мемуарный роман (хотя многие прототипы при желании узнаются). Истории из жизни — своей и своих коллег — Зиник превращает в материал макабрического гротеска. Образцы: Гоголь, Лесков, все тот же Набоков, отчасти Оруэлл.
В центре истории — классический «маленький человек» со странной фамилией Наратор (то есть — нарратор, рассказчик). Он работает корректором в некоем министерстве, и жизнь его полностью сводится к правке бессмысленных докладов и отчетов. Ни политика, ни культура, ни эротика его не волнуют; единственный интерес — орфография. Так длится до поры, пока Наратор ненароком не узнает о загадочных «голосах», покупает себе приемник и начинает ловить станции иновещания. Западное радио выступает тут как источник не то божественного откровения, не то дьявольского соблазна — в любом случае голоса, внеположного обыденному миру, и герой отвечает на его зов. В смысл слышимых слов он не вдумывается. Его просто волнует иная речь — речь вне привычных законов. Будучи образцовым советским служащим, Наратор легко добивается путевки в кругосветное путешествие. При заходе в один из британских портов он сбегает от группы, добирается до Лондона, а вслед за тем — и до радиостудии иновещания, места своей мечты. Он получает там работу, но, конечно, становится на ней парией. Сама заграница оказывается неуютным, холодным и бесчеловечным местом. Вскоре начинаются события: Наратор оказывается в центре интриги.
В романтической традиции маленький человек обычно становится игрушкой высших, неясных сил. У Зиника силы эти столь же жалки, как и сам герой: мелкие бюрократы, амбициозно-глупые журналисты, самодовольные художники левых взглядов, давно впавшие в деменцию белоэмигранты, сионисты и патриоты-почвенники — все они жаждут обнаружить в Нараторе некую идеологическую потенцию, сделать его пешкой холодной войны. Впрочем, в войне этой внутренние разделы, мелкие междоусобные интриги давно стали важнее, чем противостояние далекому противнику. Герой не подходит на предлагаемые ему роли — жертвы, борца; он даже не очень понимает, что от него хотят. Но стихия всеобщего идиотизма обладает бредовым могуществом и закручивает несчастного Наратора в смертельный вихрь.
Формально герой Зиника не легальный эмигрант, каким был сам автор, а перебежчик, но роман «Русская служба» — безусловно, документ третьей волны эмиграции. Волна эта принципиально отличалась от первых двух. Те были вынесены за пределы России катастрофами: Гражданской и Второй мировой войнами. Третьей волной двигала фантазия. Фантазия о Западе — свободном мире с легкодоступными духовными и материальными благами, джинсами и Джойсом на каждом углу — и о другой русской культуре: существующей без цензурного гнета и подпольной невидимости, дающей возможности для раскрытия любому таланту, той культуре, которую, как казалось антисоветски настроенным советским людям, и создали первые эмигрантские волны.
Реальность не соответствовала этой фантазии, и у авторов третьей волны возникало чувство, от которого их предшественники были избавлены,— разочарование. Оно принимало разные формы — иронии, бунта, отвращения, злорадства, ресентимента. Первые романы Лимонова и последние повести Довлатова, кошмарный американский цикл Мамлеева, интеллигентско-меланхолические стихи Льва Лосева — все эти тексты во многом мотивированы открытием: Запад оказался если и не предательством по отношению к высокой советской мечте, то вещью отрезвляющей, грубой, прибивающей к земле.
«Русская служба» — часть того же феномена, только Зиник не верит в диагнозы и так же не верит в исповеди. Этим серьезным регистрам речи он предпочитает анекдот. В конечном счете, несмотря на классическую генеалогию, именно как анекдот разворачивается в романе эмигрантская драма. Здесь есть терапевтический смысл: анекдоты — рассказывают ли их в английских клубах или на советских кухнях — делают жизнь со всем ее неизбывным бредом чуть-чуть выносимее. Это легкое обезболивающее, средство местной анестезии. Именно такова литература Зиника.
цитата
Лишь однажды показалось Наратору, что кроме географии в прошлой жизни было нечто похожее на чувство потери, которое было в глазах Цили Хароновны, когда ее сбивал с толку своими аргументами доктор Лидин. Они бы назвали это своими любимыми словами «тоска» и «родина», соединяя которые мы тут проводим жизнь в проводах по самим себе, изнуряя себя мыслью о том, какими бы мы могли бы быть, если бы не думали о самих себе со стороны, что и заставило нас от этих «самих себя со стороны» уехать, как от неприятных соседей, а теперь мучиться и нагонять страху на «самих себя» оставшихся, чтобы убедить их в срочной необходимости отъезда и соединения с «самим собой» в настоящем, дорогом для нас перспективой всем вместе воссоединенным тосковать о том золотом времени, когда мы не глядели на самих себя со стороны и никуда не собирались уезжать.
Зиновий Зиник. Русская служба. М.: Новое литературное обозрение, 2024
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram