Нация и коллаборация
50 лет «Лакомбу Люсьену» Луи Маля
После премьеры «Лакомба Люсьена» в 1974 году во Франции разразился скандал, в результате которого режиссер Луи Маль уехал в США. Страна не хотела смотреться в зеркало, в котором показывали банальность зла. Высказывание Маля остается актуальным и спустя полвека — и не только для Франции.
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Еще в 1962 году Луи Маль вместе со своим ассистентом Фолькером Шлёндорфом и приятелем, журналистом из Paris Match, оказались в Алжире, в средневековой крепости, расположенной высоко в горах, где квартировал отряд французского спецназа, ожидавший с нескрываемым отвращением отправки домой. Война близилась к завершению, де Голль вот-вот должен был подписать указ о выводе войск. По воспоминаниям Маля, собравшаяся в той крепости компания сплошь состояла из персонажей откровенно фашистских взглядов, взявшихся под действием алкогольных паров объяснить «газетчикам», что такое хорошо, а что такое плохо. На гражданке они работали кто бухгалтером, кто булочником, а здесь ежедневно пытали людей, по вечерам с нежностью описывая свои трудовые будни в письмах к невестам. Пресловутая «обыденность зла» явила свой невозмутимый лик режиссеру, решившему, что однажды он обязательно снимет фильм о том, как простые, вполне доброжелательные люди по стечению обстоятельств превращаются в монстров.
Спустя десять лет Маль вернулся к этой теме, правда, выбрав иной исторический период — оккупацию. К 1973 году во Франции уже вышло несколько фильмов, авторы которых попытались без прикрас показать истинное положение вещей и состояние умов соотечественников, взявших на вооружение во время Второй мировой философию морального релятивизма. Официальная версия, пропагандируемая властями, гласила, однако, что большая часть французов в те годы подалась в партизаны и лишь незначительное число стало коллаборационистами. Главный из этих фильмов, конечно, «Печаль и жалость» Марселя Офюльса, документальное исследование о неоднозначных буднях жителей Клермон-Феррана, в частности, вдохновившее Джозефа Лоузи на «Месье Кляйна» — трагическую историю двойников, беспощадный приговор человеческой низости и глупости.
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Фото: Hallelujah Films, Nouvelles Editions de Films, UPF
Маль считал «Печаль и жалость» важнейшим, хоть и чересчур прямолинейным с художественной точки зрения произведением: ему казалось, что в истории Франции настал момент для более глубокого разговора о природе зла, что стремительно возросло и распустилось ядовитым цветком на родной земле. Так возникла идея поместить в центр повествования героя из самых низов, личность непросвещенную, вопиюще примитивную, напрочь лишенную рефлексии, зато копирующую повадки животного мира, частью которого, по сути, он и является. Персонаж Люсьена Лакомба, семнадцатилетнего парня, мающегося от безделья в 1944 году в глухой провинции и совершенно случайно примыкающего к гестаповцам, хотя вроде бы он шел записываться в партизаны,— своеобразная реинкарнация Кандида Вольтера с той лишь разницей, что Люсьен верит не в божественный замысел, а в кровь и почву. Пока первая течет по жилам, а вторая не уходит из-под ног, ничто не заставит его сомневаться. Нельзя сказать, что Люсьен не способен к эмпатии — парадоксальным образом он проникается сочувствием к семье парижских евреев Хорнов, прячущихся на чердаке одного из домов в Фижаке. Отец был в столице известным портным, его мать — типичная обитательница местечка, так и не выучившая французский, понимающая лишь идиш; дочь, напротив, абсолютная парижанка, тоскующая по светской жизни и ежедневно терзающая пианино сонатами Бетховена. Люсьена к Хорнам приводит обедневший аристократ Жан-Бернар, благодаря связям с немцами он может, как прежде, декадентствовать в реквизированном нацистами особняке, пить шампанское, любить хорошеньких актрис, танцевать под Джанго Рейнхардта, изображать перед новобранцем-деревенщиной искушенного ментора. Во время примерки он сообщает оскорбленному, но не униженному Хорну, что в Париже за годы оккупации открылись сотни прекрасных ночных баров, завсегдатаи которых, его бывшие клиенты, одеваются теперь по тевтонской моде. Жан-Бернар, собственно, и есть главный антагонист, погрязший в цинизме, несмотря на блестящее знание философии и искусства. Человек, охотно превращающийся для Люсьена в проводника по кругам ада, в этакого Вергилия, советующего первым делом сшить для долгого путешествия в ночь подобающий ситуации костюм.
Видный участник Сопротивления Жан-Пьер Мельвиль рассказывал в интервью, что однажды в разгар войны пробирался на поезде из Парижа в Бордо и познакомился в купе с молодым человеком, сообщившим с гордостью, что едет записываться в гестапо, желая выполнить свой патриотический долг. За время пути Мельвилю удалось его переубедить и завербовать в партизаны. Луи Маль знал эту историю, и вместе с Патриком Модиано, писавшим сценарий, они решили акцентировать содержащуюся в рассказе Мельвиля мораль, недвусмысленно показав, что ответственность за банальное зло во многом лежит на тех, кто сам далеко не банален. Если бы Люсьен встретил не Жан-Бернара, нормализующего и даже эстетизирующего войну, а Мельвиля, не исключено, что его не казнили бы через полгода после победы союзников, а Альберт Хорн, не вынеся вынужденного романа дочери с гестаповцем, не пришел бы в комендатуру сдаваться и не попал бы в лагерь.
Но трагедия не знает сослагательного наклонения, судьбы ее героев, как и в древности, рушатся по воле богов, именуемой в современности злым случаем. «Лакомб Люсьен» вышел на экраны зимой 1974 года и спровоцировал гигантский скандал, возмутив и голлистов и коммунистов, усмотревших в главном герое оправдание коллаборационизма и вместе с тем очернение национальной истории. Луи Маль в итоге покинул Францию, предпочтя заниматься кино в США, откуда вернулся лишь десять лет спустя с другой картиной о Второй мировой — «До свидания, дети». Исполнитель роли Люсьена Лакомба, непрофессиональный актер Пьер Блез, через два года разбился на машине в окрестностях все того же Фижака. Сыгравший Альберта Хорна великий шведский театральный актер Хольгер Лёвенадлер ушел из жизни в 1977-м, а гениальная немецкая актриса Тереза Гизе, которой досталась роль бабушки, не произносящей за весь фильм ни единого слова, умерла в 1975-м. Только дебютантка Аврора Клеман, заявляющая с гонором ближе к финалу картины — «Мне надоело быть еврейкой!»,— сделала благодаря Луи Малю карьеру, став впоследствии любимой актрисой Шанталь Акерман.
Следующим кинофильмом, что разделит французское общество, окажется «Месье Кляйн», а затем «Уран» Клода Берри, даже в 1990-м вызвавший в прессе бурю эмоций, ибо и спустя 45 лет после окончания войны нация не захочет смотреться в зеркало и узнавать себя в героях Депардье, Галабрю и Нуаре, разыгрывающих сцены из коллаборационистской жизни. Отложенную дискуссию о темных страницах прошлого возобновит Жак Ширак, произнеся покаянную речь на бывшем Зимнем велодроме, с которого увозят в лагеря смерти Алена Делона в «Месье Кляйне». Хотя еще в «Вороне» Анри-Жоржа Клузо, снятом в 1943-м, пусть и эзоповым языком, Франции Петена был поставлен смертельный диагноз, но, как и водится испокон веку и по сегодняшний день, каждый из зрителей думал, что на экране вывели кого-то другого. На классический вопрос, кто написал миллионы доносов, и тогда, и теперь принято отвечать кивком головы в сторону или просто пожимать плечами.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram