Всегда, когда несколько модных авторов объединяют усилия, чтобы снять альманах короткометражных фильмов, есть риск, что короли окажутся голыми. Короткий формат безжалостен, обнажает режиссерские изъяны, не позволяет пустить пыль в зрительские глаза. Мастера жанрового кино из Восточной Азии, японец Такаши Миике, китаец Фрут Чань и кореец Чхан-Ук Пак, авторы фильма "Три... экстрима" (Scaam gaeng yi, 2004, ***), подтвердили банальность о мудрости Востока. Их новеллы без всякого ущерба можно судить по тем же меркам, что и полнометражные фильмы. Этакие танку от кинематографа: все на месте, ничего лишнего. Но если работа выполнена на "пять", это вовсе не означает, что фильм обязательно доставит удовольствие: самая совершенная из новелл, "Пельмени" Фрут Чаня, почти тошнотворна. Впрочем, категории "тошнотворности", очевидно, для этих режиссеров вообще не существует: они с детства знают, что главное в кино — это стиль. Причем стиль не как индивидуальное свойство, а как матрица, которой можно овладеть. Своему стилю верен, пожалуй, только Чхан-Ук Пак. Новелла "Снято!" — о том же, о чем его знаменитый "Oldboy" (2003). Это тоже история иррациональной на первый взгляд мести, которая воплощает принцип беспощадной, высшей справедливости, не имеющей ничего общего с наказанием за какой-то конкретный грех. Справедливость — синоним безумия. Жертвы Чхан-Ук Пака виноваты уже в том, что существуют. Модный режиссер, вернувшись вечером домой, оказывается стреноженным и обнаруживает жену-пианистку крепко привязанной к пианино. А в его доме поигрывает топориком психопат, воплощенный господин Никто, статист, которого режиссер видит едва ли не каждый день на съемочной площадке, но в лицо категорически не помнит. В какой-то момент фильм начинает казаться вариацией на тему "Телефонной будки": маньяк провоцирует психодраму, вынуждая режиссера выплюнуть в лицо жене все, что он о ней думает. Самые жестокие сцены Чхан-Ук Пак аранжирует почти как бурлеск или мюзикл: например, отрубание жениных пальцев и обработка их в соковыжималке. В "Ящике" же Такаши Миике, напротив, нет никакого трэша, физиологии, кровавого беспредела, которых можно было бы ожидать от автора "Кинопроб". Новелла ближе всего к классическим японским историям о призраках, "квайдану", еще не опошленным режиссерами поколения Миике. Героиня-танцовщица в детстве стала виновницей жуткой, огненной гибели сестры-близняшки, которую она приревновала к хореографу. С тех пор ее жизнь — циклический, медлительный и очень красивый кошмар, где визиты покойной и безответной сестры чередуются с одним и тем же сном: героиню хоронят заживо. "Пельмени" же сделаны в лучших традициях гонконгского кино 1980-х годов, что и не удивительно: снимал их виртуозный оператор Кристофер Дойл, постоянный соавтор Вонга Карвая. Впрочем, и Фрут Чань — виртуоз. Это надо же суметь заставить зрителей вздрагивать от физиологического отвращения, просто показывая красные круги на воде. А лицо героини, поглощающей омолаживающие пельмени, изготовленные кудесницей, тетушкой Мей, страшнее любых вывороченных на экране кишок. Дело в том, что начинка для пельменей изготовлена из человеческих эмбрионов. Самое надежное средство поправить нервы после "Трех... экстримов" — "Три крестных отца" (3 Godfathers, 1948, ****) великого Джона Форда. Святочный рассказ, притворившийся вестерном, где небритые волхвы перепоясаны патронташами. Самое изумительное в фильме то, что в нем нет ни одного отрицательного персонажа. Три героя — профессиональные грабители банков, но кажется, что они лишь притворяются плохими парнями. Мексиканец, самый брутальный из них, так вообще кажется доброй феей, когда, застенчиво сминая в руках шляпу, идет, по поручению товарищей, принимать роды у умирающей женщины, брошенной мужем в пустыне. С этого момента единственная цель в их жизни — спасти младенца, доставить его в город с выразительным названием Новый Иерусалим. Так же имитируют озлобление или жажду мести и преследующие героев стражи закона. Только что они были готовы без разговоров всадить пулю в Роберта, героя Джона Уэйна, а в следующем кадре уже радостно кормят его обильным ужином в кругу семьи и не нарадуются, что встретили такого отличного парня. Такая же комедия и суд над Робертом, и совсем не страшной кажется тюрьма, в которую он должен все-таки ненадолго отправиться. В пересказе "Три крестных отца" могут показаться невыносимо сентиментальными. Что ж, Джон Форд, как любой старый мудрый ирландец, конечно, был очень сентиментален. Но это была особая, мужественная сентиментальность драчуна и солдата, секрет которой потерян голливудскими режиссерами давным-давно.
Видео с Михаилом Трофименковым
Всегда, когда несколько модных авторов объединяют усилия, чтобы снять альманах короткометражных фильмов, есть риск, что короли окажутся голыми. Короткий формат безжалостен, обнажает режиссерские изъяны, не позволяет пустить пыль в зрительские глаза. Мастера жанрового кино из Восточной Азии, японец Такаши Миике, китаец Фрут Чань и кореец Чхан-Ук Пак, авторы фильма "Три... экстрима" (Scaam gaeng yi, 2004, ***), подтвердили банальность о мудрости Востока. Их новеллы без всякого ущерба можно судить по тем же меркам, что и полнометражные фильмы. Этакие танку от кинематографа: все на месте, ничего лишнего. Но если работа выполнена на "пять", это вовсе не означает, что фильм обязательно доставит удовольствие: самая совершенная из новелл, "Пельмени" Фрут Чаня, почти тошнотворна. Впрочем, категории "тошнотворности", очевидно, для этих режиссеров вообще не существует: они с детства знают, что главное в кино — это стиль. Причем стиль не как индивидуальное свойство, а как матрица, которой можно овладеть. Своему стилю верен, пожалуй, только Чхан-Ук Пак. Новелла "Снято!" — о том же, о чем его знаменитый "Oldboy" (2003). Это тоже история иррациональной на первый взгляд мести, которая воплощает принцип беспощадной, высшей справедливости, не имеющей ничего общего с наказанием за какой-то конкретный грех. Справедливость — синоним безумия. Жертвы Чхан-Ук Пака виноваты уже в том, что существуют. Модный режиссер, вернувшись вечером домой, оказывается стреноженным и обнаруживает жену-пианистку крепко привязанной к пианино. А в его доме поигрывает топориком психопат, воплощенный господин Никто, статист, которого режиссер видит едва ли не каждый день на съемочной площадке, но в лицо категорически не помнит. В какой-то момент фильм начинает казаться вариацией на тему "Телефонной будки": маньяк провоцирует психодраму, вынуждая режиссера выплюнуть в лицо жене все, что он о ней думает. Самые жестокие сцены Чхан-Ук Пак аранжирует почти как бурлеск или мюзикл: например, отрубание жениных пальцев и обработка их в соковыжималке. В "Ящике" же Такаши Миике, напротив, нет никакого трэша, физиологии, кровавого беспредела, которых можно было бы ожидать от автора "Кинопроб". Новелла ближе всего к классическим японским историям о призраках, "квайдану", еще не опошленным режиссерами поколения Миике. Героиня-танцовщица в детстве стала виновницей жуткой, огненной гибели сестры-близняшки, которую она приревновала к хореографу. С тех пор ее жизнь — циклический, медлительный и очень красивый кошмар, где визиты покойной и безответной сестры чередуются с одним и тем же сном: героиню хоронят заживо. "Пельмени" же сделаны в лучших традициях гонконгского кино 1980-х годов, что и не удивительно: снимал их виртуозный оператор Кристофер Дойл, постоянный соавтор Вонга Карвая. Впрочем, и Фрут Чань — виртуоз. Это надо же суметь заставить зрителей вздрагивать от физиологического отвращения, просто показывая красные круги на воде. А лицо героини, поглощающей омолаживающие пельмени, изготовленные кудесницей, тетушкой Мей, страшнее любых вывороченных на экране кишок. Дело в том, что начинка для пельменей изготовлена из человеческих эмбрионов. Самое надежное средство поправить нервы после "Трех... экстримов" — "Три крестных отца" (3 Godfathers, 1948, ****) великого Джона Форда. Святочный рассказ, притворившийся вестерном, где небритые волхвы перепоясаны патронташами. Самое изумительное в фильме то, что в нем нет ни одного отрицательного персонажа. Три героя — профессиональные грабители банков, но кажется, что они лишь притворяются плохими парнями. Мексиканец, самый брутальный из них, так вообще кажется доброй феей, когда, застенчиво сминая в руках шляпу, идет, по поручению товарищей, принимать роды у умирающей женщины, брошенной мужем в пустыне. С этого момента единственная цель в их жизни — спасти младенца, доставить его в город с выразительным названием Новый Иерусалим. Так же имитируют озлобление или жажду мести и преследующие героев стражи закона. Только что они были готовы без разговоров всадить пулю в Роберта, героя Джона Уэйна, а в следующем кадре уже радостно кормят его обильным ужином в кругу семьи и не нарадуются, что встретили такого отличного парня. Такая же комедия и суд над Робертом, и совсем не страшной кажется тюрьма, в которую он должен все-таки ненадолго отправиться. В пересказе "Три крестных отца" могут показаться невыносимо сентиментальными. Что ж, Джон Форд, как любой старый мудрый ирландец, конечно, был очень сентиментален. Но это была особая, мужественная сентиментальность драчуна и солдата, секрет которой потерян голливудскими режиссерами давным-давно.