«Современному человеку так или иначе интересна драма»

У современного театрального зрителя в последние годы сформировался четкий запрос на драму. Театральные режиссеры все чаще обращаются к русской классике в поисках вечных тем. Об этом в интервью Guide рассказал главный режиссер Краснодарского академического Театра драмы им. Горького Арсений Фогелев.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

GUIDE: Как бы вы охарактеризовали российский и в частности кубанский театр сегодня?

Арсений Фогелев: Безусловно, все вокруг меняется. С нашей страной происходят реформации, которых еще пять-шесть лет назад не было. Это и ковид, и СВО, и много других факторов. Поэтому, наверное, российский театр сейчас ищущий, ищущий опору, на чем стоять. Он формирующийся. Время, эпоха резко поменялись как для большинства людей, так и для театра. Те спектакли, которые были актуальны, скажем, пять лет назад, уже не могут быть актуальны сейчас: и по языку, и по смысловой нагрузке. Самое главное, что театр всегда говорит о человеке, а человек с его внутренним миром сильно изменился. Театр должен этому отвечать. Театр подстраивается, ищет вопросы, ищет темы, на которые стоит разговаривать.

Касательно Краснодара… Хорошо, что у нас много театров. Открылся и государственный театр — Театр Защитника Отечества, независимых театров за последние 10 лет стало огромное количество — это большой плюс. У зрителя есть возможность выбирать, палитра этого выбора стала гораздо шире. Было время, когда форвардом Краснодарского края, Краснодара в частности был определенный театр, потом другой, все это меняется. Могу сказать, что у краснодарского Театра драмы начался новый путь. Все свежие премьеры отличаются от того, что было 10 лет назад. Это можно сказать и по эстетике, и по зрителю, который приходит в театр. Но я думаю, что это вещь повсеместная.

G: Театр, по ощущениям, повернулся в сторону русской классики. Это новый вектор развития?

А. Ф.: Безусловно, когда ты не можешь определить современность,— а мы сейчас находимся в поиске современного языка, современной темы,— гораздо безопаснее и проще обратиться к темам, которые уже были до этого. Классика — это вечные темы, обращение к смыслам, которые не мы возвели в абсолют, а наши предки. Произведения, которым 100, 200 лет, являются искусством, потому что проверены временем. Это не значит, что в ближайшем будущем мы не обратимся к современной истории, в планах это есть. Но можно точно сказать, что сейчас наступил некий период переосмысления, переоценки, и в этот период гораздо безопаснее, спокойней и увереннее пойти путем классики, путем знакомых сюжетов.

G: Что можете сказать о зрителе?

А. Ф.: Зрителю стало доступно много зрелищного: сериальные платформы, как зарубежные, так и отечественные. Обратите внимание, как много за последние пять лет стало различных сериалов, историй, современных и не очень. Я обращаю внимание, что прежде всего зрительский интерес направлен к драмам. Это истории семьи, личности, человека. Гораздо меньшей популярностью пользуются комедии, чего не скажешь о нулевых, девяностых годах. Те времена — времена Рэя Куни. Этот драматург в свое время заполонил все театры, везде были спектакли «№13», «Женатый таксист» и так далее. Сейчас, мне кажется, время драмы. «Анна Каренина», «Бесприданница», «Онегин» — несмотря на то что это школьная программа, классика, это еще и драмы. Современному человеку интересна драма так или иначе. Это тот жанр, который здесь и сейчас почему-то явился актуальным.

Это не обязательно трагические истории. Когда герой встает перед выбором, оказывается в драматической ситуации, когда он не зажат в жанр комического. Драма — это осмысление своего места, своей сути.

G: Правильнее будет сказать, что зритель формирует повестку режиссера или что режиссер формирует повестку зрителя?

А. Ф.: Театр ставит те или иные спектакли не потому, что наслушался мнения зрителей. Театр ставит то или иное произведение потому, что видит его актуальность. Только так: мы угадываем, предвосхищаем то, что будет интересно зрителю. Это не только театра касается — литературы, кино.

Совсем недавно были мейнстримом, если помните, комиксы. Очень много людей шли на комиксы, были готовы их смотреть. Сейчас, как мне кажется, этот жанр находится уже не на первом месте. Это может быть определенным слоем зрительского потребления, но не вершиной пирамиды, как было раньше. Даже комиксы начали переосмысливать драматическую историю. Вышел зарубежный «Джокер», который из комикса превратился в серьезную драму. Это следствие, наверное, опять же интереса зрителей.

Те, кто делает фильмы, спектакли, это тоже люди. И делают они то, что делают, исходя из того, что лежит внутри человека. Внутри нас лежит вот это драматическое ощущение мира, с помощью драматических историй мы и говорим с миром.

G: Актуальны, кажется, стали мотивы «потерянного поколения». Что думаете об этом?

А. Ф.: Это одна из тем, которые все равно никуда не уйдут. Всегда мы будем обращаться к Тургеневу, «Отцам и детям», будем обращаться к «Утиной охоте», «Герою нашего времени». «Потерянное поколение» это одна из тем. Считаю ли я ее главной? Я бы не сказал. Она интересна определенному пласту зрителя. Краснодарский Театр драмы — это театр с тысячным залом, и мы не можем сосредотачиваться только на одной теме, делать все наши спектакли про «потерянное поколение». Сегодня придет кто-то, кому эта тема близка, а завтра придет человек, которому вообще интересны мелодраматические сюжеты. Это тоже тема для разговора. Это только один из пластов. У нас не камерный театр, чтобы мы могли все свои спектакли подгонять под определенную тему. Тысячи человек приходят к нам три-четыре раза в неделю. Стараемся максимально широко расставлять границы тем и взаимодействия с потенциальной потребностью историй, которая возникает в зале.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

G: Сколько человек в труппе?

А. Ф.: В труппе около 50 человек. Вокруг этой цифры мы живем не один десяток лет. Труппа прекрасная, функциональная, со своими изюминками. Мы дорожим тем, что у нас достаточно много старшего поколения, «золотого фонда» театра. Тех людей, которые стояли у истоков. У нас до сих пор работают люди, которые служили в старом здании — в Филармонии — до переезда в 1973-м году. Это довольно большая часть труппы. Есть и много молодежи, много артистов среднего поколения. Для нас самих незаметно стало, как артистам, которым совсем недавно было 25 лет, стало около 40. Мы по-прежнему их называем молодежью. Это, мне кажется, признак времени — человек не хочет взрослеть, стареть, пытается задержаться. Эта грань между человеком 25 и 35 лет практически сравнялась. Раньше, когда мне было 22, я смотрел на кого-то, кому 35, и думал, что это уже очень взрослый человек. Сейчас эта грань стерлась. Она есть, безусловно, но не такая, как раньше. Это, наверное, зависит и от способа жизни. Инфраструктура поменялась, все куда-то ездят отдыхать, машины, кофейни, образ жизни, который закрепился лет 15–20 назад. Мне кто-то сформулировал по поводу Краснодара такую вещь давным-давно, когда я переехал: это молодящийся город. Это город, который не хочет стареть. Можно на улице Красной увидеть 50–60-летнего мужчину, который будет очень модно одет, с ухоженной бородой, прической. Мне кажется, этот след, это явление краснодарское присутствует и в нашей труппе. Наши артисты, которым 35–40 лет, все играют героев. Тех, кто находится в центре внимания, чего нельзя было себе представить несколько лет назад. Тогда молодой герой — это 30 лет, сейчас — 40. Наши тенденции такие.

G: Много «молодой крови»? Откуда берете?

А. Ф.: Конечно, основная наша кузница кадров, авторского состава — это Краснодарский государственный институт культуры (КГИК). Думаю, не только наша, но и других театров. Понятно, есть приезжие специалисты, не все учились, родились здесь. Для театра это нормально, что в труппе работают приезжие люди. У нас их, наверное, большинство.

G: Какие взаимоотношения в труппе? Нет конфликта «отцы и дети»?

А. Ф.: Мы живем во времени, когда все усреднилось. Не то чтобы пропал пиетет младшего поколения к старшему, этого нет. Скорее, наверное, эта грань в хорошем смысле размылась, и все стали друг другу людьми. Есть взаимное уважение, понимание. Театр — это организм со своими прелестями. Как и в любом организме, есть конфликты, неурядицы. Но я не считаю, что театр сейчас находится в конфликтной ситуации, нет. Сейчас у нас совет да любовь, насколько это можно себе представить.

G: Вы много гастролировали в этом году. Насколько это оказалось сложно, как перенесла труппа?

А. Ф.: Понятно, что все устают, но это же глоток свежего воздуха — съездить на фестиваль или на гастроли в другой город. Раньше это было постоянной практикой. В советское время театр на месяц уезжал на гастроли. Краснодарский театр, условно, отправлялся в Орел на месяц, а труппа оттуда приезжала в Краснодар. Сейчас это, наверное, маловозможно в силу экономических, каких-то еще факторов, но недельные гастроли мы себе позволяем, с удовольствием это делаем. Конечно, устаем, это нагрузка, плюс аэропорт закрыт, сложнее становится трансфер. Тем не менее, я думаю, театру это на благо. Обмен энергией, новый опыт, новый зритель, новая площадка. Плюс еще возможность посмотреть на работу коллег. Это всегда плюс, который к тому же работает на внутреннюю историю театра. Краснодарскому зрителю, наверное, не так уж важно по большому счету, ездит ли его театр на гастроли. А для самого театра это очень важно, для его внутреннего кровообращения.

G: Как вас приняла Москва?

А. Ф.: Все замечательно. Очень много хороших отзывов. На удивление коллег, много было отзывов от зрителей и заядлых московских театралов, мол, приезжайте еще, нам не хватает такого театра. Я догадываюсь, что они имеют в виду под этими словами, но это не важно. Важно то, что принимали радушно. Конечно, страх был — провинциальный театр приезжает в столицу. Но как принимал нас московский зритель… Это было прекрасно, это действительно дорогого стоит. Самые приятные, неожиданно приятные впечатления. Это, опять же, дает уверенность, силу артистам, что они не какие-то провинциалы, а вполне могут со столичными коллегами конкурировать.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

G: Давайте немного о вас. С какими сложностями столкнулись, когда переезжали сюда?

А. Ф.: Толком свою сознательную жизнь я не прожил в каком-то конкретном городе. Я родился в Свердловске, прожил там первые четыре года, потом переехал в Тулу, там отучился в школе. В 18 лет поступил в Ярославский театральный институт, до 22 лет учился там. В 22 года был выбран Краснодарский край. Думал: «Буду чаще ездить на море». Конечно же, никто часто на море не ездит. Не чаще, чем жители средней полосы или Сибири. Тем не менее я связал свою судьбу с Краснодаром. Начал играть, играть много. Много главных ролей. Потом мы с коллегами открыли свой независимый театр, там начали что-то делать. В том числе благодаря «Одному театру» в городе преображалась театральная атмосфера. Кому-то нравилось, кому-то нет, но это не важно. Театр как лес — надо сажать, чтобы его было много, он был разный. Есть вот такое поле, нет театра… Надо, чтобы театр был везде. Каждый будет про свое говорить. Кому-то нужны библиотеки, кому-то больницы — безусловно, и то и другое важно, но я занимаюсь театром. И моя задача, чтобы было много театра, много хорошего театра, интересного театра, иногда экспериментального театра. Из эксперимента всегда рождаются новые способы взаимодействия с аудиторией.

G: Насколько театральной молодежи вообще сложно попасть на сцену?

А. Ф.: В советское время было распределение в театры после вуза. Сейчас есть театральные ярмарки, артисты, молодые выпускники сами направляют свои резюме, их приглашают на просмотр. Любой выпускник может подать резюме в любой из театров страны. Все не могут сказать «да», как и все не могут сказать «нет». Специалист всегда свое место найдет.

Когда человек уже попал в труппу… Попал он туда, скорее всего, по определенной надобности. Театру нужен герой или героиня того или иного амплуа. Дальше вопрос с режиссерами, которые ставят спектакли. В нашем театре такая практика: я стараюсь не сам ставить много спектаклей, а в основном приглашать режиссеров. Как мне кажется, это правильная вещь. Опять же, для какого-то внутреннего кровообращения. Чем больше взаимодействий с разными режиссерами у труппы, тем она многограннее и тем у нее будут шире возможности. А дальше весь вопрос — понадобишься ты режиссеру или нет, видит он тебя в той или иной роли или нет. Это уже вопрос в каком-то смысле трудолюбия, таланта, целеустремленности и, конечно же, случая. Случай немаловажную роль играет. Может прийти молодая героиня и сидеть в театре три-пять лет, не играть главные роли. А может случиться, что у нее пойдет одно за другим. Я как главный режиссер стараюсь, чтобы это было уравновешено, чтобы все играли более-менее по-равному, стараюсь уходить от истории, когда один конкретный артист (или артистка) играет главные роли. Но как бы я от этого ни уходил, все равно в труппе есть определенный костяк в разных поколениях, который является тягачом, паровозом этого состава.

G: Путь от актера до режиссера. Как вы его проделали?

А. Ф.: Мне сейчас тяжело это все сформулировать. Наверное, три-пять лет назад я бы рассказал, что мечтал об этом, двигался к этому и так далее… Сейчас я могу лишь сказать, что как-то так случилось. Были повороты в моей судьбе, в моем сознании, я встречался с разными людьми на своем пути, благодаря которым, наверное, я заинтересовался режиссурой, авторским контекстом театра. Мне стало интересно говорить на какие-то темы не только как актеру, но и как режиссеру. Я думаю, что до сих пор учусь и как актер, и как режиссер. Не желаю себе закончить учиться вообще. Будет ли мне 50, 70 лет — надо продолжать. В любом возрасте надо уметь поставить под сомнение свой предыдущий опыт, чтобы в тебя зашло новое представление, новое понимание. Это не значит, что нужно отбрасывать напрочь все, что было год назад, нет, ни в коем случае. Но вот эта способность поставить под сомнение то, что было вчера, и принять то, что будет сегодня, это важная вещь. Театр — это искусство про здесь и сейчас. Театр не должен говорить языком столетней давности. Он всегда говорит на актуальном, свежем языке восприятия для зрителя. Поэтому важно постоянно учиться, идти в ногу со временем. Не в смысле быть молодежным, а интересоваться, что происходит вокруг, как живет человек, как он существует, в какой атмосфере, каким языком разговаривает, какие у него страхи, мысли. Все так или иначе касается того языка, которым мы говорим на сцене.

Бывает, зрители хотят, по крайней мере думают, что хотят, увидеть историю «в кринолинах». В этом нет ничего плохого, я понимаю, это желание получить эстетическое удовольствие. Но театр — это про здесь и сейчас. И подобие исторического костюма зачастую увеличивает дистанцию между артистом и зрителем: «это не про меня, не про нас, это про какого-то человека, которого давно уже нет».

Проникнуться тем, что на сцене, ты можешь только в одном случае — если этот человек тебе близок, у вас есть связь: он тебе противен, потому что узнаваем, или тебе он близок, ты видишь в нем образ своего знакомого, родителя, или, что чаще всего, себя. А как ты увидишь что-то свежее, свое, если то, что на сцене, происходит в языке, которого уже нет, который не существует, если люди так не говорят, не двигаются, не думают. Вот именно поэтому, как мне кажется, театр — это всегда про освежение. Нужно все время освежать свое впечатление от жизни, наблюдать за ней.

Есть такие два режиссера — братья Коэны. Про них рассказывали историю, может, байку очередную, может, нет: они надевают кепки, заходят в кафешку, садятся, надвигают кепки на глаза и смотрят. Смотрят, слушают, что происходит в человеке, с людьми, которые вокруг. Что за темы, что за истории, как эти люди выглядят, как они разговаривают.

У нас Станиславский Константин Сергеевич, систему которого мы ценим, пытаемся воспеть,— он апеллировал к жизни, к этому бездонному колодцу. Все черпать из жизни. То, что на сцене, может быть и не похоже на жизнь. Но те правила и законы, которые на сцене существуют, взяты из жизни. Нет никаких других законов. Именно с помощью этого можно создать альтернативную реальность на сцене, которая все равно будет очень сильно похожа на то, что в жизни.

G: Насколько сложно не переносить что-то на сцену, а действовать по новой пьесе?

А. Ф.: Мы берем пьесы, как правило, уже существующие. Единичные случаи, когда пьесы нет, а мы затеваем спектакль. В «Онегине» пьесы не было, но мы все равно базируемся на романе и из этого романа делаем инсценировку. Здесь все равно индивидуальное и общее сочинительство идет. Это не сложно или легко, это любопытно. Это другие правила игры. Берешь роман Пушкина и понимаешь, что нельзя просто выйти и прочитать его. «Евгения Онегина» надо сделать сценичным, разбить, чтобы и сюжет был, и зазвучало все, и темы были, и в то же время пушкинские стихи остались, мир создать пушкинский. При этом мы, театр, существуем здесь и сейчас, мир должен перекликаться с современностью. Это одинаково сложная работа — как работать с имеющейся пьесой, так и с той пьесой, которая еще не написана.

G: Что бы вы хотели перенести на сцену?

А. Ф.: Я в каком-то смысле являюсь заложником своей должности. Я могу хотеть поставить очень многое. Но есть определенные рамки в составе труппы, в том, что это академический театр, что сюда приходят разные люди. Это все ряд ограничений, с которыми мы сталкиваемся.

Лучше всего, когда то, что мне нравится, пересекается с тем, что нужно театру, труппе, с тем, что нужно и актуально для зрителя. Самое идеальное — когда три эти вещи соединяются. Это зритель, возможности театра, труппа и свой собственный интерес. Плюс, конечно, никуда не отходим от повестки, которая есть, которая нацелена на обращение к русской классике, к нашей истории, к нашему достоянию.

Знаете, даже, к примеру, в своем театре, который независимый, в котором можно «делать что угодно»,— даже там невозможно быть до конца свободным. Независимые театры очень зависимы. Они зависимы от тех зрителей, которые к ним придут. Если такой театр ставит неуспешный спектакль, это влияет на его заработок и уже ставит под сомнение само его существование.

Также и в государственном театре. Нам нужно, чтобы эти десятки, больше сотни тысяч зрителей, которые к нам ежегодно приходят, чтобы они вернулись, рассказали друзьям, родственникам, чтобы и они пришли. Нельзя быть до конца свободным в выборе материала.

Ничего не поменялось. Шекспир существовал по тем же самым правилам. У него был зритель, он должен был писать и ставить спектакли, понятные для зрителя. У него была власть, он должен был сверять часы, чтобы власти были угодны темы, о которых он говорит. И у него было какое-то собственное я — должно быть ему самому интересно. Как у него эти вещи соединялись вместе, так и у нас. Хорошо ли это, плохо, они все равно соединяются.

G: Откатываясь чуть назад, вы говорили, что учитесь и как актер, и как режиссер. «Онегина» вы ставили сами, и сами же играли главную роль. Насколько у вас это получается? Насколько это вообще тяжело?

А. Ф.: Это единичный опыт. В Театре драмы это мой первый раз, но не скажу, что последний. Это тяжело. Продиктовано это было разными соображениями. Но совмещать, безусловно, сложно. С другой стороны, ты как бы сам становишься и скульптором, и глиной. В этом есть плюс — бывает, скульптор пытается что-то лепить, а глина то затвердевает, то комком становится. А здесь… Ты сам можешь, если что, поддаться, поспорить с собой.

Связано это решение было, наверное, и с небольшими сроками. Я осознавал, что в центре все равно должен быть определенный герой, которого я понимаю, и, наверное, лучше потрачу свои силы, чтобы объяснять что-то про других кому-то, а эту роль сделаю сам.

G: Вы упомянули Шекспира. Кем вообще вы вдохновляетесь?

А. Ф.: Тяжело сказать. Мне нравятся очень многие. Ничего не скажу нового. Чехов, Горький. Не всегда, но мне близок Островский. Шекспир великолепен. Современные драматурги… Здесь сложнее. Времена меняются.

Если говорить о проверенных, мне очень нравится советская драматургия. Володин, Вампилов. Это, опять же, те фамилии, которые находятся на поверхности. Мне нравится, немногие читали его, Олеша. Мы знаем его произведение «Три толстяка», но мало знаем его драматургию. Мне она нравится. Нравится очень популярная в советское время драматургия Ибсена. Во всем мире его ставят, у нас его крайне любят тоже.

G: Новый 105-й сезон. Какие планы, идеи?

А. Ф.: Мы открыли этот театральный сезон премьерой спектакля «Евгений Онегин». Далее у нас была премьера в камерном зале «Варшавская мелодия». Сейчас перед Новым годом — «Сказка о царе Салтане», приуроченная к 225-летию Пушкина, как и, собственно, «Онегин». В следующем году, еще в этом театральном сезоне, надеюсь, что отпразднуем день рождения в апреле. В марте, 27-го, на День театра у нас будет премьера спектакля «Театр» по Сомерсету Моэму. Поскольку 80-летие Победы отмечаем, будет спектакль по пьесе «Вечно живые» Розова. В этом сезоне еще будет фестиваль «Кубань театральная». Очень много юбиляров, после Нового года приступим к череде бенефисов, посвященных нашим мэтрам. Также будет несколько камерных спектаклей малой формы. По русской, точнее, советской прозе и драматургии. Далее мы войдем в 106-й театральный сезон.

G: Что бы вы хотели сказать зрителю?

А. Ф.: Ходите в театр. В театре все скажем.

Беседовал Вячеслав Рыжков