По воле привидения

Сегодня в Санкт-Петербурге состоится премьера триллера "Мертвые дочери", который на следующей неделе выйдет в широкий прокат. Рекламируемый как фильм ужасов, он на самом деле представляет собой воспитательную кинозарисовку о том, как трудно молодому человеку выработать себе надежные понятия для жизни. Благодарность режиссеру Павлу Руминову за то, что он и не пытался ее напугать, испытала ЛИДИЯ МАСЛОВА.

       Самая сенсационная новость, которую распространяли уже на стадии съемок пресс-агенты "Мертвых дочерей", заключалась в том, что некая американская компания еще до выхода готового произведения, прошлым летом, купила права на его ремейк. Теперь над проблемой, как бы эти права поостроумнее использовать, якобы ломает голову та же студия, которая делала "Звонок" и "Проклятие" — многосерийные, но одномерные ужастики, снятые под кальку с восточных оригиналов и при этом потерявшие большую часть загадочности и инфернальности. Теперь загадочности и самобытности американцы мечтают добрать в нашем аналоге, однако, посмотрев готовых "Дочерей", они бы могли призадуматься, что адаптировать для рационального американского менталитета этот самоубийственный русский способ мышления будет едва ли не труднее, чем разобрать и заново собрать по винтику чудеса японской кинотехники.
       Если дело все же дойдет до ремейка, национальный колорит, никому, кроме нас самих, не интересный, скорее всего осядет на стенках сепаратора, а в сухом остатке окажется универсальная история про призраков, играющих с людьми по своим правилам. Некоторую своеобычность ей придает разве что манера поведения нескольких обреченных героев, которые пытаются уйти от опасности гораздо менее активно, чем это заведено в иностранных фильмах, а большую часть энергии расходуют на умственную деятельность, на попытку постичь какой-то высший, окончательный смысл, таящийся за видимой игрой в кошки-мышки со смертью. Не сказать, что результат этих умственных усилий сногсшибателен — так, экзистенциальное отчаяние и безысходная ирония, позволяющая если не отодвинуть неизбежный конец, то хотя бы встретить его с самурайской невозмутимостью: "Если даже простых убийц найти не могут, что говорить про сумасшедших утопленниц".
       Три сестры, утопленные собственной матерью и не способные никак найти успокоение, тоже не изобретают велосипедов в сфере потустороннего правосудия: в течение трех дней они следят за тем, кто последним видел их предыдущую жертву, и, если он совершает плохой поступок, убивают его. Впрочем, в данном случае точнее сказать не "если", а "когда", ибо не сделать за три дня ничего предосудительного выше человеческих сил. Тем не менее несколько разнополых молодых людей, привлекших внимание мертвых дочерей, начинают задумываться, что такое "вести себя хорошо", и путем мозгового штурма формулируют базовые постулаты: никого не предавать, не убивать, не грабить, не слушать "Русское радио". Хорошо бы еще, конечно, добавить пункт "не пользоваться Интернетом", но откуда тогда узнать основополагающие десять заповедей, которые находит в сети один системно мыслящий персонаж.
       У некоторых из перепуганных героев даже получается немного исправиться: художник рекламного агентства, интриговавший против сослуживца, начинает, наоборот, защищать его, а девушка-риэлтер решает больше не врать и честно описывает покупателям все недостатки продаваемой квартиры. Но безупречное внешнее поведение всего лишь иллюзия, создающая видимость безопасности, а настоящую гарантию человеку может дать только внутренняя духовная практика, которой риэлтершу обучает девушка-экстрасенс. Хотя и духовная практика, в сущности, обречена на провал. "У вас больше шансов встретиться на кухне с китайской пандой, чем изменить себя", — с порога предупреждает экстрасенс, чей главный инструмент — поющий и размахивающий нунчаками игрушечный хомяк-каратист, продававшийся в подземном переходе на Пушкинской площади, пока прогрессивные кинематографисты не раскупили все поголовье для медитации у себя на кухнях (вместо панды, наверное). Видимо, можно ожидать появления хомяка в работах и других радикальных режиссеров, потому что это чудо-изделие китайских мастеров способно послужить символом чего угодно, в данном случае — бесстрашия. Под хомячью песню экстрасенс вправляет клиентке мозги: "Вызовите своих монстров на поединок, заставьте их дрожать. Они пугали вас, теперь пусть они боятся вас". Не исключено, что этот безотказный рецепт позаимствован, например, из фильма "Кошмар на улице Вязов".
       Есть, однако, в "Мертвых дочерях" и вещи, которые не выглядят заимствованными, — скажем, полезная для молодого режиссера, не обремененного безразмерным бюджетом, концепция "яблочного адреналина". В одном из эпизодов два персонажа стоят на балконе и один подкидывает яблоко над разверзшейся внизу бездной: "Вот вроде обычное яблоко, упадет — и хрен с ним, а сердце каждый раз замирает, будто это ты сам". Руминовские герои порой проявляют в словах гораздо большую психологическую точность, чем удается достичь режиссеру на экране с помощью трясущейся камеры, леденящего полумрака и застилающих обозрение размытых предметов. Эпизод с яблоком дает ключ ко всей методологии господина Руминова, заключающейся примерно в том, чтобы в ожидании настоящих убийств на экране зверски раскурочивались яблоки, а зрителям было жутко и муторно, как будто у них на глазах топят в ведре новорожденных младенцев.
       Достигнута ли в "Мертвых дочерях" эта цель — чтобы кровь беспричинно стыла в жилах, — зависит, наверное, от индивидуальной впечатлительности каждого конкретного зрителя. Но, по крайней мере, в экономичности этому методу не откажешь, и, учитывая стилистически продуманную "готическую" рекламную кампанию, малобюджетные "Дочери" вполне способны окупиться многократно, раз уж это произошло даже с фильмом "Жара", по сравнению с простодушным автором которого Павел Руминов — гигант мысли, а его "Дочери" — подарочное ассорти с начинкой из Линча, Тарковского и Кубрика.