"Оказался политически гнилым"

60 лет назад, в январе 1947 года, начались чистки в руководстве обкомов. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов восстановил историю того, как советской региональной элите все же удалось добиться спокойствия и стабильности.

"Еще не вырос до секретаря обкома"

Одним из самых болезненных вопросов для большевиков после прихода к власти стали региональные кадры. Очень часто случалось, что руководить губкомами и губисполкомами назначали тех из более или менее проверенных большевиков, кто был свободен от других обязанностей, мог быстро добраться до места назначения или уже по каким-либо причинам находился там. Но для 75 губерний не хватало опытных руководителей: большая часть из 12 тысяч большевиков с дооктябрьским стажем была на партийной работе в Москве и армии, работала в центральных госучреждениях и ВЧК. Поэтому в декабре 1921 года на IX Всероссийском съезде советов было принято решение сократить число губерний.

Новые территориальные образования начали создавать в конце 1923 года. В Уральскую область, к примеру, вошли четыре бывшие губернии — Екатеринбургская, Пермская, Челябинская и Тюменская; их стали называть округами. Причем новую административную единицу образовывали лишь после того, как для нее находился лояльный Сталину руководитель. Гигантская Ленинградская область (Ленинградская, Новгородская, Псковская, Мурманская и Череповецкая губернии) появилась на картах не раньше, чем оппозиционера Зиновьева в колыбели революции сменил Киров.

К концу 1929 года в РСФСР было уже 22 укрупненных "субъекта" (в том числе две автономные республики — Казахстан и Киргизия). Потом их число продолжало сокращаться. Руководители новых административных образований вместе с главами шести союзных республик — Белоруссии, Украины, Закавказской СФСР, Узбекистана, Туркмении и Таджикистана — поддержали Сталина в его борьбе за лидерство.

Но после разгрома внутрипартийной оппозиции у Сталина наконец дошли руки до регионов. Властные провинциальные начальники ему стали не только не нужны, но и опасны. За время боев с уклонами и уклонистами они сколотили команды руководящих единомышленников, в которые, кроме партийных и советских функционеров, как правило, входили начальники краевых и областных ГПУ и НКВД. Члены команд оказывали решающее влияние на выборы делегатов на партийные съезды и потому могли влиять на расстановку сил в верхушке ВКП(б).

Сплоченность команд цементировалась совместным растаскиванием госсредств и госсобственности. Кроме того, и это было самым неприятным для Сталина, к региональным командам примыкали высокие военные чины. В то время существовало восемь военных округов и две отдельные армии, и круг высшего командного состава был исключительно узок — около полутора десятков сменявших друг друга красных генералов. Вероятность сговора провинциальной партийной и военной элит была высока.

Любая попытка вождя директивно ограничить власть "удельных князей" могла привести только к их объединению против него как общего врага. Поэтому он предпринял весьма удачный обходной маневр — разрушил назревающий сговор изнутри. 23 июля 1930 года появилось постановление "О ликвидации округов". Вторые по значению люди в региональной иерархии — секретари окружкомов — остались не у дел. Идти на понижение им не хотелось, а на повышение было некуда. Монолитное единство региональных команд было нарушено. Одновременно ухудшилась управляемость краями и областями. Нужное Сталину решение о разделении краев и областей назрело как бы само собой. И в начале 1933 года вместо 14 их стало в РСФСР в полтора раза больше.

Последний всплеск политической активности региональных вождей пришелся на январь 1934 года. Большинство возглавляемых ими делегаций на XVII съезде ВКП(б) поддержали не Сталина, а Кирова. Однако Сталин удержался у власти и активизировал борьбу с регионами. В 1934 году подверглись разделению Уральская и Центрально-Черноземная области, Северо-Кавказский, Нижне-Волжский и Западно-Сибирский края.

Добивающим ударом стала сталинская Конституция 1936 года. Количество союзных и составляющих их автономных республик и областей выросло настолько, что ни о какой самостоятельной роли провинциальных руководителей в общегосударственных делах речь больше не заходила. Осталось изъять из обращения бывших членов руководящих команд и их вожаков, которых Сталин предварительно перетасовал, переводя на работу в чужие для них регионы.

Например, Борис Шеболдаев, возглавлявший Северо-Кавказский край, а затем его осколок — Азово-Черноморский край, в 1937 году был отправлен в Курскую область, где его и арестовали как руководителя "северокавказских повстанческих организаций". За связь с ним сел командующий войсками Северо-Кавказского военного округа командарм 2-го ранга Николай Каширин. Оба расстреляны.

Бывало и наоборот. Секретаря Западного обкома ВКП(б) Ивана Румянцева арестовали и казнили за связь с командующим Белорусским округом Иеронимом Уборевичем. Не остались в стороне и чекисты. В ходе репрессий выжили только двое из нескольких десятков начальников провинциальных управлений НКВД.

Тогда же, в 1937 году, экономическая самостоятельность региональных вождей была сведена на нет. Они были лишены права распоряжаться какими-либо ресурсами без разрешения Москвы, и им оставалось лишь, прочитав утром передовицу "Правды", без промедления и точно проводить в жизнь указания партии и правительства.

После окончания массовых репрессий относительно спокойная и безопасная жизнь красных губернаторов продолжалась до 1946 года. Но одно правило соблюдалось неукоснительно: Москва делала все, чтобы сделать принципиально невозможным создание группировок на региональном уровне. Секретарям обкомов и начальникам областных и краевых управлений госбезопасности меняли место службы едва ли не каждые два-три года. На своих местах оставались лишь самые проверенные первые секретари обкомов и руководители сложных регионов — как правило, крупных промышленных центров.

Однако Сталин счел, что этих мер для поддержания верности и повышенной работоспособности региональной элиты недостаточно. В 1946 году появилось управление по проверке партийных органов ЦК ВКП(б), главными задачами которого были постоянный контроль над местными парторганами и регулярное инспектирование деятельности обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик.

Новых массовых репрессий против региональных вождей Сталин проводить не собирался. Но напомнить о них, видимо, счел не лишним. Для первой образцово-показательной порки были выбраны не самые значимые для страны области — Владимирская и Ивановская.

По итогам проверки секретари ЦК Николай Патоличев и Алексей Кузнецов докладывали Сталину: "По Вашему поручению мы проверили и рассмотрели материалы о секретаре Владимирского обкома ВКП(б) т. Пальцеве Г. Н. и секретаре Ивановского обкома ВКП(б) т. Капранове Г. М... Тов. Пальцев на протяжении последних лет недостойно ведет себя в быту — систематически пьет и сожительствует с рядом женщин. Пьянки, или так называемые банкеты, получили во Владимирской организации широкое распространение. В них оказалась вовлеченной значительная часть актива. Никаких мер к прекращению пьянок со стороны обкома ВКП(б) и лично т. Пальцева не принималось, наоборот, инициатором многих из них являлся сам т. Пальцев. Как установлено, т. Пальцев занимался выпивками и при выездах в служебные командировки по области... Что касается секретаря Ивановского обкома ВКП(б) т. Капранова Г. М., то установлено, что он еще не вырос до секретаря обкома, выдвинут на эту работу случайно и с работой не справляется".

Пальцеву приписывали еще антисоветские разговоры, но инспекторы сочли это наветом. По вине предлагалась и кара. Пальцева, который "оказался политически гнилым, а в бытовом отношении — морально распустившимся человеком", вывели из кандидатов в члены ЦК и бросили на хозяйственную работу. Капранов отправился в распоряжение ЦК.

Впредь, до самой смерти Сталина (если не считать чисток после "Ленинградского дела"), ежегодно такой же публичной порке подвергались один-два обкома.

"Стабильность в кадрах — стабильность в стране"

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Стабильность в жизни региональной элиты наступила лишь после прихода к власти Брежнева. Он осторожно и ласково отправил на пенсию или другую работу тех, кто не сразу поддержал его во время смещения Хрущева, но за верные кадры держался годами. И именно во время его правления появились абсолютные рекордсмены по длительности правления среди руководителей областей и республик СССР.

Бережнее всего Леонид Ильич относился к руководителям республик, где наблюдались межнациональные трения. Любой секретарь республиканского ЦК или обкома, сумевший наладить хотя бы видимую стабильность, мог рассчитывать на долгое пребывание в своем кресле. К примеру, Литвой с 1939 по 1974 год, 35 лет, руководил Антанас Снечкус. Причем еще в середине 1940-х годов НКВД докладывало Сталину, что он фактически самоустранился от работы и только читает у себя в кабинете. А в 1960-е ему не раз пеняли на то, что он не борется с разрастанием национализма в республике. 24 года — с 1961-го по 1985-й — руководил Киргизией Турдакун Усубалиев. Столь же долго Шараф Рашидов управлял Узбекистаном. Такая же картина наблюдалась и в РСФСР. Без малого 29 лет возглавлял Кабардино-Балкарию Тимбора Мальбахов. А Карельским обкомом 26 лет руководил Иван Сенькин.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Еще одной гарантией от скорой смены служило наличие в регионе мощных предприятий военно-промышленного комплекса или штабов военных округов или флотов. Союз военных и гражданских, как и прежде, зачастую оказывался весьма прочным. Те секретари обкомов, которые находили общий язык с ВПК или генералитетом, становились практически неуязвимыми. И в этом не было ничего странного. Военным легче было поддержать привычного и проверенного секретаря обкома, чем с трениями приноравливаться к характеру нового. Благодаря этому Омский первый секретарь Сергей Манякин трудился на своем посту почти 26 лет, Николай Коновалов в Калининградском обкоме — 23, а Иван Юнак в Тульском — 24, Василий Конотоп в Московском обкоме — 22.

Но самой надежной гарантией от смещения советского губернатора оставалось дружеское отношение генерального секретаря. Своих друзей Брежнев не забывал, поддерживал и не давал в обиду. А если и перемещал в другой регион, то исключительно по взаимной договоренности. Именно поэтому Федор Горячев в общей сложности руководил обкомами на протяжении 26 лет, Павел Леонов и Федор Лощенков — по 25.

Существовал и еще один рецепт регионального политического долголетия — возглавить сельскохозяйственную область и бесконечно руководить борьбой за урожаи и удои. На такие места политические карьеристы не рвались, и, например, первый секретарь Владимирского обкома Михаил Пономарев возглавлял область 22 года.

Самое удивительное, что только в РСФСР число секретарей обкомов, чей руководящий региональный стаж был больше 18 лет, превышало четыре десятка. При Ельцине традиции стабильности, казалось, были утрачены. Но вот теперь президент РФ переутверждает на новые сроки все новых и новых губернаторов. В Кремле вспомнили сусловский лозунг "Стабильность кадров — стабильность в стране"? Или это тактический маневр до окончания парламентских и президентских выборов?

ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ

"Взяток лично он не брал, брала его супруга" История Российской империи знает поистине уникальный пример губернатора-долгожителя. Расположение военного начальства и занятость начальства высшего позволили Николаю Трескину 13 лет безраздельно властвовать и воровать в Иркутской губернии. Как и подавляющее большинство русских губернаторов, Николай Иванович Трескин был неповторимо типичен. На общем фоне иркутский гражданский губернатор выделялся длительностью правления вверенной территорией — с 1806 по 1819 год — и своеобразием его форм. "В первых годах текущего столетия в Сибири служил губернатором Т--н,— сообщал о нем в 1898 году известный российский бытописатель Михаил Пыляев.— Родом Т--н происходил из смоленских священнических детей. Он не был зол и жесток, но, как власть, быль очень строг; вся полиция при нем была доведена до совершенства, и зато во всей губернии не было ни грабежей, ни воровства; рассказывали, что всякий проезжий, забывший в доме крестьянина какую-нибудь вещь, непременно был догоняем и получал забытое. Дороги и мосты были превосходны, деревни чисты, крестьяне были зажиточны, скота и лошадей много. О преступлениях в городе не было слышно. Что такое был Т--н в этом городе — теперь трудно иметь понятие. Т--н и законы были синонимы". Жителей губернии и иркутских чиновников всех рангов Трескин держал в постоянном напряжении. Никто и никогда не знал, где он появится и что на этот раз станет проверять. "Город при нем,— свидетельствовал Пыляев,— превратился в военное поселение. Не знали, когда спит Т--н: его можно было встретить во всякое время дня и ночи, и встретить скорее всего там, где не ожидаете. Он, как сказочный халиф Гарун аль-Рашид, гулял в простом платье, заходил в частные дома, замечал все: плохи ли были калачи на базаре, плох ли гороховый кисель, бывший в постах в большом употреблении в Сибири. Зайдет, бывало, в частный дом и видит — муж с утра ушел на работу, а жена сидит и попивает чаек. "А что ты, матушка, приготовила мужу поесть?" — и в печь, а в печи ничего нет,— тотчас расправа. Он ходил всегда один, но полицейские зорко следили издали и тотчас являлись, куда нужно!" Смертельно боялись его не только обыватели, но и первые люди губернии. "По праздникам,— писал Пыляев,— Т--н дозволял дамам целовать свою руку; из мужчин допускались к руке только старшие чины и купцы первой гильдии... Он держал себя со всеми как восточный властитель, заставляя даже вице-губернатора подавать ему шубу". Мало того, губернатор вслед за всеми ветвями власти светской подмял под себя еще и духовную. Местный архиерей не только исполнял абсолютно все приказы Трескина, но и проповеди произносил только на темы, указанные губернатором. При этом самым замечательным было то, что никаких жалоб на него за самоуправство в столицу не поступало. И это при том, что до его назначения Иркутскую губернию иначе как "кляузной" не называли и по наветам местных малых и степенных людей лишился поста не один губернатор. Страсть к написанию жалоб у жителей губернии с воцарением Трескина отнюдь не иссякла. Секрет губернатора был прост: строгая цензура изымала любые письма, где содержался хотя бы слабый намек на жалобу. А те редкие доносы, которые неугомонные иркутяне умудрялись переправить через Китай, попадали в руки непосредственного начальника Трескина и его давнего покровителя — военного губернатора Сибири Ивана Борисовича Пестеля, отца будущего декабриста. Пестель предпочитал жизнь в столице диким местам и страшным холодам, переложив все свои обязанности на своих подчиненных — гражданских губернаторов. Не исключено, что какие-то жалобы попадали и к Александру I. Но император был слишком занят европейскими военными и дипломатическими делами. Находясь под защитой Пестеля и политических обстоятельств, Трескин мог подумать и о себе. "Взяток лично он не брал,— писал Пыляев,— брала, по сибирскому выражению, его супруга Трещиха. Она задалась задачею собрать для своих детей, которых было восемь, на каждого по пуду ассигнаций... Прием у нее был следующий: купи у нее мех соболий. Принесут мех, сторгуются тысяч за пять: и мех возьмут назад, и деньги. Другому и третьему тоже. Один этот мех раз пятьдесят продавали. В большие праздники, в именины и т. д., Трещиха запросто угощала у себя купцов, съезжавшихся по этим дням исправников и бурятских тайшей, играла с ними в карты и, понятно, выигрывала, не говоря уже о подносившихся ей подарках и всевозможных припасах, доставлявшихся в этот день в дом губернатора". Трескин с женой даже создавали собственных подконтрольных им олигархов местного масштаба, которые, радея о губернаторской чете, не забывали и себя. Одним из них был назначенный Трескиным откупщик Кузнецов, который держал монополию на продажу спиртного и прославился тем, что, разбогатев, стал владельцем золотых приисков, выдал дочерей за знатных особ и заплатил как-то за визит к медицинскому светилу 50 тыс. рублей. Кузнецов и остальные допущенные к денежным и товарным потокам купцы дарили Трескиной столько, что подарки эти негде было разместить. Наиболее ценные из них отправлялись в Москву, на хранение к брату губернатора. А для превращения остальных в наличные губернаторша открыла лавку в иркутском гостином дворе. Началом конца сверхприбыльного губернаторства Трескина стала Отечественная война 1812 года. В московском пожаре сгорел дом его брата со всеми переправленными из Сибири ценностями. Но это еще полбеды. После окончания зарубежных походов и установления мира в Европе император, наконец, обратил внимание на проблемы Сибири и заменил губернатора Пестеля Михаилом Сперанским. Итог ревизии оказался настолько же неповторим и типичен, как и вся история Трескина. Под суд было отдано более 600 человек, Трескин лишился всех чинов и наград, а с виновных постановили взыскать 2,84 млн рублей. Поселившийся в Москве Трескин писал жалобные прошения о пенсии за долгую службу, клянчил пособия и уверял, что выплаты по суду для него непосильны. Между тем после смерти бывшего губернатора в диванной подушке нашли 600 тыс. рублей — незначительную часть его накоплений, о которой Трескин, скорее всего, просто забыл.