Сизифов труд доцента

Виктор Викторович Бобынин научной карьеры не сделал. В 33 года он стал магистром математики, то есть кандидатом физико-математических наук по-современному, и приват-доцентом Московского университета и оставался таковым до Октябрьской революции 1917 года. Но в истории науки он считается пионером отечественной истории математики.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Чересчур интересная математика

Отношение ученых-математиков того времени к истории своей науки весьма показательно отражают обстоятельства защиты Бобыниным его магистерской диссертации. В 1878 году он, тогда еще гимназический учитель, представил ее ученому совету Московского университета, чтобы получить право на чтение лекций по истории математики в университете. Надо сказать, что на тот момент такие курсы читались только в двух университетах Европы — Падуанском и Гейдельбергском. И учитель Бобынин, который собрал довольно большое количество материалов по истории математики, надеялся, что руководство математического отделения физико-математического факультета Московского университета, которое он сам закончил шесть лет назад со званием кандидата (магистра по нынешним понятиям), пойдет ему навстречу. Тем более что он заранее согласовал тему своей диссертации с профессорами отделения Давидовым и Бугаевым, первый из которых был президентом Московского математического общества.

Тема диссертации у Бобынина была такая: «История индуктивного периода развития наук математических. Доисторический период». «Индуктивный период» в данном случае означал «научную революцию», то есть в переводе с научного на обычный язык она звучала бы так: «Когда и где наши доисторические предки научились считать и какие математические действия они умели совершать с числами». Объем диссертации Бобынина был в 15 печатных листов, то есть она была немного толще романа «Отцы и дети» Тургенева, но тоньше «Преступления и наказания» Достоевского.

Диссертацию на факультете к защите не приняли, мотивировав это тем, что в ней «избыток лингвистических и этнографических элементов». В ущерб, надо было понимать, «математическим элементам». Тогда Бобынин отправил свой труд на отзыв в Императорскую академию наук. Там ее прочитали (или просмотрели) один за другим три академика-математика, одним из которых был вице-президент академии Буняковский. Все трое уклонились от ее оценки по существу. Академик Буняковский писал в своем отзыве: «Догадки и предположения, заключающиеся в труде г. Бобынина, по моему мнению, большей частью имеют на своей стороне правдоподобие. Должен, однако, заявить, что по совершенной моей некомпетентности в науках, положенных автором в основание своих исследований, я не имею ни права, ни возможности судить о научном достоинстве его сочинения. Скажу только, что труд его свидетельствует о большой его начитанности и читается с интересом».

Модный папирус

Бобынин предпринял вторую попытку защитить диссертацию, тоже по истории математики, но на этот раз выбрав объектом исследования так называемый папирус Ринда. Сам ли он сделал такой выбор или кто-то более опытный в диссертационных делах посоветовал, сие неизвестно, однако тема имела хорошие шансы на прохождение на ученом совете университета. Этот папирус в 1858 году купил на базаре в Луксоре (древнеегипетских Фивах) шотландский антиквар Александер Ринд, и, как выяснилось позже, он был составлен примерно в 1550 году до н. э. как учебный задачник, где давались решения 84 арифметических и геометрических задач. Точнее, задач в нем было больше, но кусок из его середины отсутствовал.

Забегая вперед, очень похожий папирус, только написанный на три века раньше, купил там же, на луксорском базаре, сотрудник «Эрмитажа» Владимир Голенищев в 1892 году. В нем было всего 25 задач. Под названием «Московский математический папирус» сейчас он хранится в Пушкинском музее в Москве. Что же касается «папируса Ринда», то он был переведен полностью на немецкий язык в 1877 году. Задачи в нем сводились к действиям с дробями, определению площади прямоугольника, треугольника, трапеции и круга, объема прямоугольного параллелепипеда и цилиндра. Были также задачи на пропорциональное деление, определение соотношений между количеством зерна и получающегося из него хлеба или пива. В «московском папирусе», к слову сказать, была задача на определение объема усеченный пирамиды с квадратным основанием, что позволяло египтянам заранее рассчитать объем камня для стройки таких пирамид. В «папирусе Ринда» такие задачи, вероятно, тоже имелись, но были на его утраченном куске.

Словом, «папирус Ринда» был тогда на слуху, причем не только в кругах египтологов, но и математиков, да и интеллигентной публики тоже, которую особенно впечатлила древнеегипетская точность числа пи — 3,16. Впрочем, математики в основном писали о том, что в папирусе для решения задач не дается никаких общих правил, не говоря уже о попытках каких-нибудь теоретических обобщений и прочих признаках индуктивности. К тому же склонялись и египтологи. Например, британский египтолог Сомерс Кларк писал: «Несмотря на то что греки приписывали египтянам мудрость философов, ни один народ не испытывал такого отвращения к отвлеченным размышлениям и не был так чистосердечно предан материальным интересам, как египтяне. Египтянин не говорит и не думает о числе “восемь” как об абстрактном числе, он думает о восьми хлебах или восьми овцах. Он вычисляет наклон стороны пирамиды вовсе не потому, что это интересно, а потому, что ему нужно объяснить каменщику, каким образом надо будет обтесывать камень (так называемый священный угол в 52 градуса — это предельная величина, на которой известняковая облицовка не срывается со ступеней пирамиды под собственным весом)».

Тем не менее тема папируса была, что называется, горячей. Бобынин на всякий случай еще раз напомнил об этом во введении своей второй диссертации: «…Возникновение в течение менее чем 10 лет целой литературы о папирусе Ринда представляет самое красноречивое свидетельство громадной важности этого памятника, как для египтологии, так и для истории математики»,— и, успешно защитив ее в 1882 году, добился поставленной цели — получил звание приват-доцента Московского университета и стал читать курс по истории математики.

Скучный предмет

Это был первый такого рода курс в России. Правда, он был факультативным. Да и студенты, по свидетельству одного из них — Владимира Зернова, в будущем ректора Саратовского университета, находили лекции доцента Бобынина скучными и посещали их мало. То есть демонстрировали типичное древнеегипетское отношение к науке, которую они сами себе выбрали. Бобынину пришлось сократить курс истории древней математики, сосредоточившись на XVXVIII веках. Но это не охладило его пыла относительно продвижения истории математики в массы.

В 1884 году он начал издание журнала «Физико-математические науки в их прошлом и настоящем», который выходил десять лет. Тираж его был микроскопическим, в лучшие годы доходил до 150 экземпляров, на большее не хватало средств: журнал он издавал на свои кровные. С 1896 года он принимал участие в создании «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона» и написал в него более 300 статей по истории математики. Сейчас все они, аккуратно переписанные без «ятей», перекочевали в «Википедию».

В 1899 году Бобынин снова начал издавать журнал, на этот раз «Физико-математические науки в ходе их развития». До 1905 года вышло 12 номеров, но на том дело закончилось. В последнем номере он напечатал статью «Первый посвященный истории математики русский специальный журнал», где изложил историю своего журнала: динамику числа подписчиков, запись расходов на издание, равнодушие к проекту со стороны государства и свои десятилетние усилия, воодушевленные целью распространения знаний по истории науки.

Все это намного содержательнее и гораздо интереснее описано в монографии доктора философских наук, профессора Натальи Григорьевны Баранец из Ульяновского государственного университета и кандидата физико-математических наук Андрея Борисовича Веревкина, доцента кафедры прикладной математики того же университета «Российские математики о науке и философии». Она свободно доступна в интернете.

Счастливый семьянин

Виктор Викторович Бобынин родился в семье мелкопоместного дворянина, служившего помощником секретаря Тульской губернской управы. После окончания гимназии в Туле с золотой медалью он поступил в Московский университет, а окончив его, отправился преподавать математику и физику в Нижегородскую графа Аракчеева военную гимназию. Поначалу он сильно расстраивался и даже писал: «Странно, как скоро мельчают люди в наших захолустьях. И это на первых порах. Что же будет впоследствии, года через 2 или 3? Впрочем, если бы я был уверен, что мне придется прожить здесь столько времени, я, кажется, сейчас бы застрелился».

Прожил здесь он десять лет, и жизнь его тут довольно скоро наладилась. «Что же касается до меня, то мне живется теперь недурно,— писал он.— Окруженный любовью учеников и уважением товарищей и начальства, я с увлечением предаюсь своим любимым занятиям математикой и другими науками. Скуки не осталось, так что я назвал бы себя совсем счастливым человеком, если бы только верил в возможность счастья на земле». Поверил он в него, наверное, на третий год жизни в Нижнем Новгороде, когда женился на дочери воспитателя военной гимназии Карла Энрота, Виктории.

Известно о ней мало, практически ничего. В архивах сохранились только свидетельство об окончании дочерью подполковника Энрота Мариинской женской гимназии в Нижнем Новгороде и сберкнижка Государственной сберегательной кассы на имя Бобыниной Виктории Карловны (по таким книжкам вкладчик получал 4% от размера вклада в год, но вклад не мог превышать 750 руб.). Прожили супруги Бобынины вместе 45 лет и умерли, как говорят о таких счастливых семьях, в один день. Муж не прожил после смерти жены и полугода.

В Нижнем Новгороде Бобынин давал еще частные уроки, так что семья не бедствовала, а ее глава в свободное время занимался тем, что потом вылилось в его две диссертации. После защиты второй и получения им звания приват-доцента семья переехала в Москву, где он помимо чтения своего курса истории математики в университете тоже для пополнения семейного бюджета преподавал в 4-й Московской военной гимназии, а также в первом и третьем кадетских корпусах. И пока позволяло здоровье, продолжал свой сизифов труд по созданию отечественной школы истории математики.

Здоровья хватило до 1907 года. Он вышел в отставку в военно-учебных заведениях «с мундиром и пенсией» в 892 руб. 11 коп. в год. Но сохранил за собой приват-доцентство в университете и читал там свои лекции до 1919 года, причем с 1917 года уже в звании профессора математики. Это звание он получил, по сути, от Временного правительства, а от советской власти в лице Наркомпроса он в 1918 году получил охранную грамоту на свою библиотеку, включавшую свыше 5 тыс. русских и иностранных изданий, в том числе около 100 математических рукописей XVIIXVIII веков, и поручение подготовить к изданию «Историю русской математики» и «Всеобщую историю математики».

Иными словами, Виктор Викторович Бобынин все-таки добился цели, поставленной им перед собой в молодости. К сожалению, слишком поздно. Весной 1919 года умерла его жена, а осенью того же года — он сам. Похоронили его в братской могиле на тульском Всехсвятском кладбище. Его библиотека была передана Московскому университету.

Ася Петухова