Матч-реванш

Европейское кино берет реванш. Отбита атака с Востока, и азиатские фильмы больше не конкурируют друг с другом на главных кинофестивалях. Сдается Америка — Вуди Аллен поет Лондон, голливудские продюсеры снимают в Испании и Италии, а во Франции кино местного производства регулярно бьет привозные картины.

Сложно придумать одно исчерпывающее определение того, что такое Европа, европейские ценности и европейское кино, но кино это в любом случае сейчас чувствует себя неплохо.

Припомните, когда в последний раз забубенно азиатский фильм побеждал на фестивале или становился предметом широкого обсуждения? Такэси Китано споро лепит экспортные продукты, "Олдбой" Чоу Юн Пака оперирует ключевыми фобиями и табу фаустовской культуры, Ким Ки Дук, с головой уйдя в узористый формализм, выбил себе отдельную арт-нишу, где ему вольготно снимать один и тот же фильм о несчастной, но прекрасной любви. Ориентальные сказки вроде "Клятвы", сколь визуально цветастые, столь же драматически беспомощные, тоже организовали себе уютное гетто и больше не будоражат понапрасну мировую общественность. Об иранской школе еще можно говорить, об афганской — уже смешно. А ведь еще лет 15-20 назад на Берлинском фестивале могли вовсю конкурировать между собой картины из Китая, Гонконга и Тайваня. Ситуация начинала напоминать шахматные чемпионаты от Ботвинника до Фишера, когда формально борьба за мировую корону превращалась во внутренние дела советского спорткомитета. Но выяснилось, что восточные сладости, жестокости и мистицизм хороши как приправа к полнотелым блюдам — хочешь в классицистской традиции, а хочешь — в романтической. Большие надежды не оправдались. Это как увлечение суши или китайскими ресторанами, свою квоту они уже выбрали с лихвой.

Отбив атаку с востока, Европа успешно перетягивает на себя одеяло и у американцев. Можно как угодно относиться к тыкверовскому "Парфюмеру", но очевидно, что понятие "европейский блокбастер" перестало звучать кичливым оксюмороном. Пусть ведущие страны Евросоюза не могут договориться об общей армии или внешней политике, но на уровне кинопроизводства пара-тройка крупных игроков способны совместно потянуть любые проекты. Таланты, естественно, также имеются.

Есть несколько европейских стран со сложившимися киноустоями, есть школы и генетическая память, которым дай только экономическое обоснование, и дело закрутится. Уже закрутилось. Если в Германии фильм на немецком языке в исключительных случаях может соревноваться в прокате с голливудской продукцией, то во Франции кино местного производства регулярно бьет привозные картины.

Маятник качнулся в нашу сторону. Датчанин Ларс фон Триер и испанец Педро Альмодовар в отличной режиссерской форме. Французы, несмотря ни на какие кивки в сторону американского "нуара", никогда не откажутся от решения своих узконациональных задач, которые благодаря именно специфически французской упертости и укорененности в схемах Академии кардинала Ришелье становятся общемировыми. Ну и никто лучше англичан не мастерит романтические комедии, особенно под Рождество.

В том время как собственно европейские фильмы делают и престиж, и кассу, из США потихоньку утекают все основные источники и составляющие. Мэр Нью-Йорка бьет тревогу: киноинвестиции уходят в старый свет. Драконовское трудовое законодательство, подкрепленное круговой порукой профсоюзных дельцов, привело к тому, что дешевле и удобнее снимать в Европе. А уж в натуре для съемок недостатка нет. Замки все-таки приятнее любых пентхаусов. Дворцы и старые европейские города по-прежнему доступнее всего по месту прописки, а небоскребы и прочие атрибуты (пост)индустриального общества в Восточном полушарии уже не хуже, чем в Западном. Даже идеальный для съемок ровный, почти субтропический климат — важнейший козырь Калифорнии и в какой-то степени Нью-Йорка — легко кроется залитыми солнцем Испанией и Италией. Прага давно уже стала восточноевропейским киноцентром, а добрая половина таких фильмов, как, скажем, "Спасти рядового Райана", родом из Британии, которая в евро-американских раскладах занимает привилегированную позицию. Две страны, по меткому выражению Д.-Б. Шоу, "разделенные одним языком", долгое время пользовались "особыми отношениями", но энергия Тони Блэра, когда удачно, когда не очень (иракская кампания) балансирующего между двумя центрами силы, и сделала из страны "Cool Britania" и в большой степени вернула ее в Европу.

Из США в Евросоюз перетекают не только символические ценности и ритуальные вымпелы. Ведущие американские режиссеры делают то, что 30 лет назад был вынужден сделать Роман Поланский,— репатриацию, буквальную или фигуральную — к историческим корням. Как европейские титаны экспрессионизма и поэтического реализма в 1930-1940-е, как искатели лучшей доли во все времена эмигрировали в Америку, так теперь американцы подыскивают себе домик в Европе. Раньше переезд из Америки в Европу был равносилен ссылке, если не метафоре художественного самоубийства. Киногерои бежали через Атлантику от правосудия, режиссеры — от черных маккартистских списков. Теперь в смене континента драматизма поубавилось.

Переезд Вуди Аллена из Нью-Йорка в Лондон объясняется прежде всего личными финансовыми обстоятельствами популярного американского режиссера, но сказать, что на новом месте он прижился,— не сказать ничего. "Матч-пойнт" и "Сенсация" среди главных фильмов последних сезонов. У 70-летнего хохмача, почти списанного со счетов за, мягко говоря, автоцитирование, открылось второе дыхание, появилась новая муза — Скарлетт Йохансон — и новый "Иерусалим". Абсолютно точно, в киношколах скоро появится экзаменационный билет "Лондонский период великого комедиографа".

Пол Верхувен после пятилетнего простоя вернулся на родину и выпустил наконец достойную "Черную книгу" с восходящей голландской красоткой и болезненно европейской темой коллаборационизма времен второй мировой.

Спилберг снял "Мюнхен", а международный отряд профессионалов потрудился над неровным, но чаще всего попадающим в точку удовольствия киноальманахом под невыносимо цыганским названием "Париж, я люблю тебя". Расписавшись в признании того, откуда пошел кинематограф и заодно наша общая с американцами культура.

Европейский сельский и городской ландшафт — это коллекция огромного количества видов, которыми грех не воспользоваться. Когда Том Хэнкс бегает по Лувру в "Коде Да Винчи", это еще можно списать на нездоровый успех романа, шарлатанствующего со старыми мифами, но "Хороший год" — откровенная апология французской глубинки, а перенос "Основного инстинкта" из Сан-Франциско в Лондон глубоко симптоматичен: где высится фостеровский "Огурец", там и быть новому моралите на тему секса.

В Европе есть все, что надо для киносчастья, включая собственную, незаемную экзотику: от трейнспоттинговой Шотландии до исполосованной бомбежками Сербии. Действие "Казино "Рояль"", как заведено в бондиане, не может протекать исключительно в лондонских квартирах, поэтому полфильма мы проводим неподалеку от черногорского казино.

Трудно формулируемые европейские темы — что-то вроде интереса к истории, любовных треугольников, взрослений-старений и страха инцеста — сейчас в большем фаворе, нежели американское противостояние человека и природы или налогоплательщика и системы.

Еще недавно твердили, что европейское кино в кризисе. Кризис — это нормальное рабочее состояние. Но в геокультурной игре без названия мяч теперь на европейской стороне.

Сергей Полотовский, редактор GQ